Нестрашные сны

— Агат, выйди, а?

— Что? Куда? Ты где сейчас?

— Тут я. На углу рядом с интернатом.

Агата машинально выглянула в окно, как будто в темноте можно было что-то разглядеть. А вот он наверняка ее увидел, потому что добавил:

— Напротив ваших окон. Выйдешь?

— Да, сейчас, — растерянно пробормотала Агата и начала натягивать кроссовки.

— Что он хочет-то?

— Не знаю, выйти попросил. Пошли вместе сходим?

— Не-е… он же только тебя звал. Да и вообще — мне во-он еще сколько учить!

Агата кинула на нее подозрительный взгляд: чтобы Стефи отказалась от встречи с парнем да еще под предлогом учебы! Та казалась немного смущенной.

— Это, случайно, не ты ему мой номер дала?

— Не-е-е, он же не спрашивал.

Подружка так честно хлопала глазами, что верилось с трудом. Агата уже шагнула к двери, как ее осенило: разве что… Стефи, в отличие от остальных, и в больницу, когда Димитров пришел в сознание, не ходила. Тоже тогда отговаривалась занятостью.

Агата произнесла осторожно:

— Знаешь, Стеф, а ведь это не заразно.

— Что?

— Потеря магии.

— Ты о чем? — Стефи все-таки вильнула взглядом, хотя говорила по-прежнему быстро и оживленно: — Давай по скорому, пока Валерка не пришла! Я скажу, что ты в душе.

Но Агата плелась еле-еле, пытаясь объяснить себе Стефино поведение. Может, они не были с Димитровым такими уж большими друзьями? Или это просто неловкость, которую часто испытывает здоровый человек рядом с инвалидом?

…Или маги просто не общаются с теми, кто потерял свой дар — сторонятся, брезгуют, считают их «зверюшками», как сказал тот парень на дискотеке? И если такое случится с ней самой, у нее и друзей-волшебников не останется? Но ведь тот же Келдыш, например, пытается Славяну помочь, поддержать…

Хотя из-за экзаменов в режиме и допускались послабления, выход после десяти вечера из корпуса все же не приветствовался. Агата удачно проскользнула мимо дежурного, не отрывающего взгляда от экрана телевизора: там по зеленому полю бегали человечки в форме… ни горя, ни забот, одна проблема — как бы мячик пнуть…

После ярко освещенного вестибюля Агата продвигалась по парку вслепую, собирая по дороге все кочки, ямы и корни, которых днем попросту не существовало. Еще и заблудилась бы, наверное, не заметь в темноте равномерно разгоравшийся и гаснущий огонек. Дойдя до него — и до ограды — Агата не поверила своим глазам:

— Славян, ты что, куришь?!

Димитров опять затянулся, при свете сигареты стали видны его впалые щеки. Выдохнул вместе с дымом (Агата отшатнулась):

— Курю… хочешь?

Она не хотела, но почему-то кивнула. Славян достал из кармана куртки смятую пачку. Агата взяла тоненькую бумажную палочку, неумело прикурила от зажигалки, протянутой через решетку ограды, неумело втянула и выдохнула дым. Сморщилась, отставив сигарету от себя подальше:

— Тебе это нравится?

— Ну… да.

Они помолчали. Агата рассматривала профиль Димитрова. В темноте Славян казался незнакомым. Странно взрослым.

— Что нового? — наконец спросила Агата, потому что тот начинать разговор явно не спешил. Вообще-то она хотела спросить: «что ты здесь делаешь»? Но это было уже верхом бестактности.

— Вот, прогуляться решил. — Славян помолчал и добавил: — Родаки не знают. Они меня… стерегут.

Агата молчала. Вопрос — почему, отчего — задавать было не надо, и так понятно.

— Вы тут… как?

Она рассказала ему про экзамены, про голема, про стефину летучую мышь… Пыталась расписать все как можно веселее, но не получилось: Димитров даже ни разу не улыбнулся. Слушал, глядел в сторону. Курил.

Мрачный.

Чужой.

— А ты как, научилась чему-нибудь?

Выслушал ее рассказ об исследованиях в ИМФ и подытожил:

— До сих пор ничему, значит.

Агате не понравился его тон: и требовательный и пренебрежительный одновременно. Она открыла было рот, чтобы поведать про свой сонный «портал», куда она затащила и куратора… и закрыла.

Ведь Славян не о том спрашивал.

Совсем не о том.

Не о ней вовсе.

Славка думал, что она сумеет ему помочь. Раз вытащила оттуда, откуда не смогли вытащить профессиональные взрослые целители. Вернула к жизни.

К жизни, с которой он теперь не представлял, что и делать.

…Жалость, вина, досада на Славяна за эту отчаянную надежду, на себя за свою беспомощность, злость на несправедливость мира… От всего этого перехватывает горло, тяжело не то что болтать или подбирать нужные слова — утешения? оправдания? — даже дышать…

Димитров по-прежнему на нее не смотрел. Просунув руку через ограду, щелкал зажигалкой. Огонек то выхватывал его лицо, то вновь погружал во мрак. На мгновение в Агатиной голове как-то все сместилось и стало непонятно, кто же из них двоих сейчас находится за решеткой.

— Знаешь, почему я курить стал? Огонь потому что. Рядом. Со мной. Знаешь, как мне теперь холодно? Я мерзну. Все время… мерзну.

Он резко вскинул голову. Пламя зажигалки плясало — то ли от ветра, то ли оттого что рука крупно вздрагивала — и по лицу Славяна скользили тени от прутьев ограды. Огонь отражался и в его зрачках: на короткое время показалось, что Димитров стал прежним, что ясное пламя в глазах — это отблеск его внутренней огненной магии.

— Как же люди без магии… Как вы вообще живете? Вот ты скажи — как?!

Он с такой силой ударил ладонями по решетке, что та затряслась и загудела. Еще и еще. Ограда гудела почти непрерывно.

— Славка!

Зажигалка отлетела куда-то в сторону и Агата просто ослепла. Поспешно моргая, чтобы прогнать плавающие перед глазами огненные пятна, всматривалась во мрак. Позвала тихо:

— Слав?..

Но увидела его только когда Димитров выбрался из тени деревьев на освещенную фонарями аллею. Пошел, сутулясь, сунув руки в карманы.

Лишь плечом дернув на ее оклик.