Нет Адама в раю

– Нет, - возразил Арман.
– Она вовсе не грязная. Ничего необычного не случилось.

Вот как Анжелика Бержерон узнала про менструальный цикл. Она сидела на коленях у отца и слушала во все уши. Две таблетки аспирина уняли ее дрожь, а несколько капель бренди в стакане с теплым молоком, который заботливо подставил ей отец, погрузили Анжелику в дремоту. Она уже почти спала, когда в комнату вошла Моника.

Она подняла с пола окровавленную ночную рубашку дочери и накинулась на мужа.

– Что вы с ней сделали?

Анжелика не открывала глаз, но от нее не ускользнул холод в голосе отца.

– Мы рассказали ей о том, что должны были давным-давно объяснить.

Моника взяла стакан с остатками молока и принюхалась.

– Так я и думала, - сказала она.
– Вы со своим пьяницей-дружком решили споить мою дочь. Анжелика! Просыпайся.

– Моника.
– Арман даже не повысил голос, но Анжелике показалось, что он кричит.
– Замолчи!

Анжелика услышала, как мать охнула.

– Если у тебя самой какие-то идиотские представления о том, какой должна быть женщина, это не значит, что тебе дозволено портить ребенка. Я этого не потерплю. Уж можешь мне поверить.

– Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном?
– взвилась Моника.
– Ты не у себя в пекарне!

– Я обращаюсь к тебе, Моника, - продолжал Арман все тем же ровным голосом.
– Я не позволю тебе испортить жизнь моему ребенку.

– Твоему ребенку!
– вскричала Моника.
– А я, по-твоему, уже и не мать?

– Мать, конечно, - кивнул Арман.
– Хотя и против собственной воли.

Он закутал прикидывавшуюся спящей Анжелику в свое пальто и на руках отнес ее домой и уложил в постель.

– Можешь открыть глаза, малышка, - сказал он, склонившись над дочкой.
– Она внизу.

Анжелика улыбнулась, а Арман погладил ее по волосам и поцеловал.

– Спи, моя милая, - сказал он.
– Завтра поговорим.

Вскоре Арман рассказал дочери о том, чем различаются мужчины и женщины, и как появляются на свет дети. Он не скрывал от Анжелики ничего, но говорил так бережно и доверительно, что девочка прониклась к нему всей душой. Когда они беседовали, Арман разговаривал с ней, а не просто говорил или обращался к ней, он умел слушать дочку так, словно ему и впрямь важно было узнать ее мнение, посоветоваться с ней. Иногда затевали беседы на серьезные темы, но чаще придумывали веселые забавы, которые тщательно скрывали от матери.

Некоторое время назад доктор Саутуорт приобрел машину, которую Моника панически боялась и ненавидела. А вот для Армана, которого доктор обучил езде на новом автомобиле, и для Анжелики эта машина была не просто средством передвижения. В их играх она представлялась то колесницей Бен-Гура, то крыльями богов, а то и ковром-самолетом.

– С тех пор как доктор обучил тебя водить этот драндулет, у меня нет ни минуты покоя, - ворчала Моника.
– Я не хочу, чтобы Анжелика каталась с тобой. Это опасно, и в машине грязно.

Кончилось тем, что Арман и Анжелика перестали разговаривать об автомобиле при Монике. Но иногда после ужина Арман брал дочь за руку и спрашивал:

– Не хочешь немного прогуляться перед сном?

И они с Анжеликой спешили к дому доктора Саутуорта, где их ждала замечательная машина. Они долго катались по мощеным улочкам Эймити, и Анжелике казалось, что она птичка, которая порхает в поднебесье. Она только мечтала, чтобы это никогда не кончилось.

– Не беспокойся, малышка, - говорил ей Арман, когда прогулка подходила к концу.
– Потом будет еще лучше, обещаю тебе.

Лучше становилось, когда Арман выходил из глубокого запоя - именно тогда он возвещал, что чувствует себя могущественнее, чем президент Соединенных Штатов и король Англии, вместе взятые.

Тогда они с Анжеликой отправлялись в поход или даже куда-нибудь уезжали. Чаще всего на несколько часов, иногда на целый день, а несколько раз - о, как это было чудесно!
– на весь уик-энд. К двенадцати годам Анжелика успела уже повидать Бостон и даже побыать в Провиденсе - никто из детей, что посещали городскую школу Эймити, не мог похвастать тем же. Ночевала Анжелика в гостинице и завтракала в постели, в то время как отец читал ей вслух газету и постоянно смешил, разговаривая разными голосами.

Он купил ей бархатное пальмишко с бархатной же муфтой, и Анжелика, вышагивая рядом с отцом, чувствовала себя первой дамой в Бостоне. Обедая в гостиничном ресторане, она ела такие волшебные яства, как салат из свежих фруктов со взбитыми сливками, яблочный пирог "а ля мод" и даже кофе со сливками и двумя кусочками сахара, в то время как ее отец заказывал и поглощал невозможную гадость вроде сырых устриц.

– Устрицу нужно жевать, - назидательно говорил Арман, запихивая в рот отвратительного вида комок, - не глотать целиком. Вот. Попробуй, как я.

Но у Анжелики ничего не выходило, и Арман заботливо подносил ей ко рту салфетку, чтобы девочка могла незаметно для окружающих выплюнуть недожеванную устрицу.

О, папочка, - как-то раз сказала Анжелика, - как мне не хочется возвращаться домой. Как жаль, что мы не можем переехать в Бостон и остаться жить в этой гостинице. Только вдвоем - ты и я.

Арман Бержерон жевал, не отрывая голову от тарелки, и почувствовал неимоверное облегчение, когда к их столику подошел официант.

– Хотите еще кофе?
– спросил он.

– Да, будьте любезны, - с важным видом кивнула Анжелика.

Дважды отец возил ее на Атлантическое побережье. В первый раз Анжелика испугалась, потому что никогда прежде не видела океан, который оказался вблизи куда более бескрайним, холодным и бурным, чем на картинках. Но во второй раз ей уже понравилось.

– Как здесь здорово, папочка!
– воскликнула она.

Арман расхохотался.

– Знаешь, что мне больше всего нравится в океане?
– спросил он.
– То, что он существует сам по себе. Он может реветь или нежно накатывать на берег. Он может приласкать или убить, в зависимости от настроения, и никто на свете не в состоянии ему помешать.

Оба раза они ездили на побережье зимой, потому что Арману не нравилось, когда летом пляжи заполняли шумные людские толпы, а на золотистом песке валялись бесчисленные пакетики и недоеденные сандвичи.

Монику, похоже, не слишком интересовало, где проводили время отец с дочерью, и она почти не задавала вопросов.

– Представляешь, маман, мы обедали в ресторане, - сказала Анжелика. И я заказала настоящий салат.

– Замечательно, - отвечала Моника.
– А что заказал твой папа?