Нет Адама в раю

Так она и сделала. По ее наущению адвокат написал, что Генриетта тоже очень больна и нуждается в постоянном уходе. Вокруг Анселя же - вся семья. Туссен Монтамбо не ответил, и когда Ансель умер, ровно за две недели до свадьбы Моники, Генриетта пожала плечами.

– Все равно это должно было случиться, - сказала она.
– Раньше или позже.

Такие, как Ансель, долго не живут. Ничего, на небесах ему будет полегче, бедняжке.

– Что мне теперь делать?
– спросила Моника.

– Ничего, - развела руками Генриетта.
– Ты не должна ставить под угрозу свое благополучие. Не говори Арману ни слова. То, чего он не знает, не будет его мучить.

Но Моника не выдержала и отправила письмо своей сестре Антуанетте, а та, чистая душа, отписала в ответ, что рада была бы приехать в Монреаль на сводьбу, но, увы, это невозможно. Она и Туссен зарабатывали теперь деньги, чтобы прокормить всю семью, а Франсуаза, хотя и пошла работать на фабрику, получала пока слишком мало, и это было не в счет.

Она в ловушке, подумала Моника. Ее ждет такая же судьба, как и всех остальных.

Моника искренне сочувствовала Антуанетте, но внутри питала к сестре благодарность за то, что не оказалась на ее месте.

Ни один из Монтамбо так и не приехал в Монреаль на свадьбу Моники, тогда как Бержероны, напротив, прибыли всей семьей.

Зенофиль провозгласил тост за счастье внука и его молодой жены, сел на место и вдруг заметно содрогнулся.

– В чем дело, папа?
– спросил Альсид.

– Ничего, все в порядке, - ответил Зенофиль.
– Перепил, должно быть. Холодом вдруг проняло.

– Тогда выпей еще, - предложил Альсид.
– Сразу согреешься.

Может быть, подумал старик. Только чем теперь согреться Арману?

Многое я повидал на своем веку, припомнил он. Многих женщин познал веселых и злобных, хорошеньких и дурных. Но ни у одной в глазах не было такого леденящего холода, как у этой, которую выбрал в жены бедняга Арман.

– Она мне не нравится, - шепнула мать Армана его сестре Аурелии.

– О, маман, как ты можешь так говорить о Монике? Ведь мы ее совсем не знаем.

Аурелия вынашивала уже третьего ребенка и была настроена благодушно.

– Ничего не могу с собой поделать, - вздохнула Берта.
– У меня плохое предчувствие и на сердце тяжело.

– Не говори так, маман, - попросила Аурелия. Настроение у нее упало. Предчувствия маман никогда ее не обманывали.

К восьми вечера все мужчины упились вусмерть, да и Арман, хотя и пил гораздо меньше своих братьев, едва держался на ногах.

Моника отвела его в сторону.

– Сколько еще будет продолжаться это безобразие?
– спросила она, сверкая глазами.

Арман расхохотался, подхватил ее на руки и покрутил из стороны в сторону.

– Сегодня наша свадьба, - напомнил он.
– Все должны веселиться до упада. Пойдем, я налью тебе вина.

– Немедленно опусти меня, - холодно приказала Моника. Когдда Арман повиновался, она пронзила его таким ледяным взглядом, что Арман на мгновение протрезвел.

– В чем дело, милая?
– встревоженно спросил он.

– Ты можешь оставаться здесь, если хочешь, - заявила Моника, - а я ухожу.

Арман схватил ее за запястье и больно сжал.

– Ты уйдешь отсюда только вместе со мной, - твердо сказал он.
– Ты теперь моя жена. И будет лучше, если ты начнешь это понимать.

Моника резко вырвала руку, подхватила свою накидку и кинулась к дверям, оставив Армана стоять и провожать ее взглядом.

– О, с этой строптивицей придется еще повозиться!
– выкрикнул Антуан, брат Армана.
– Ты бы лучше догнал ее, братец!

– Сейчас, - ответил Арман и присоединился к дружному смеху братьев и отца.

Он даже не заметил, что ни его дед, ни мать, ни сестра Аурелия не смеялись вместе с остальными. Другие девушки нервно захихикали, но тут скрипачи заиграли веселую мелодию, и все поспешили танцевать.

Когда Арман зашагал по улице по направлению к особняку Генриетты Монтамбо, его распирал гнев. Даже в войну ему не приходилось ощущать такой злости. Сейчас он проучит эту дрянь! Преподаст ей такой урок, который эта стерва никогда не забудет!

Дом Генриетты стоял погруженный в темноту, лишь в окне одной из спален на втором этаже горел свет, и Арман понял, что Моника бежала всю дорогу, чтобы опередить его. Старая дама отпустила повариху, а сама отправилась в гости к друзьям, чтобы молодоженам в их первую брачную ночь никто не мешал. Арман взбежал на крыльцо и потянул ручку входной двери. Дверь была заперта.

Арман, ни секунды не раздумывая, схватил увесистый булыжник и разбил стекло в ближайшем окне на первом этаже. Он влез в дом и направился прямо к спальне Моники, несколько раз больно наткнувшись в темноте на острые углы. Как он и ожидал, дверь в спальню тоже была заперта изнутри. Арман без малейшего колебания высадил ее плечом и ворвался в спальню.

Моника, даже не сняв накидку, тихо сидела на стуле, обтянутом темно-красным бархатом.

– Что ты наделал?
– укоризненно спросила она.
– Рано утром ты должен починить дверь, прежде чем вернется Grand-mere.

Она медленно встала и сняла накидку.

– Тебе придется помочь мне снять платье, - сказала она.
– Оно застегивается на спине.

Арман тяжело, словно увязая в глине, шагнул вперед и неловкими деревянными пальцами нащупал гладкий шелк. Он успел только подумать, что, должно быть, и в самом деле здорово наклюкался.

– Спасибо, - сказала Моника, когда он покончил с пуговицами.
– Теперь выйди, пожалуйста, в другую комнату, пока я приготовлюсь к постели.

Как-то раз во Франции Арману попался на улице настоящий идиот, который шел, смешно выворачивая ноги и пуская пузыри. Я бреду сейчас точь-в-точь, как тот идиот, подумал он, покидая спальню Моники. Надо же было так напиться. Тем более, что теперь, после того, как гнев из меня вышел, я едва на ногах держусь.

Однако полчаса спустя, когда Арман уже давным-давно разделся и сидел в соседней комнате, дожидаясь хоть кокого-то сигнала из спальни Моники, он почувствовал, что опять закипает.

Что же это за дьявольская женщина?
– спрашивал он себя, меряя шагами комнату.

Наконец, он не выдержал, решительно прошагал к проломленной двери и заглянул внутрь спальни. Комната была погружена в темноту, а Моника, как ни в чем не бывало, лежала в постели.

– Черт бы тебя побрал!
– заорал Арман.
– Ты же моя жена, а ты заставляешь меня ждать и мерзнуть как последнего болвана, в то время как сама лежишь здесь и насмехаешься надо мной!

– Не смей ругаться, Арман!
– сказала Моника.
– Ты будешь спать в другой комнате. Ты слишком пьян.