Нет у любви бесследно сгинуть права...

Пишут, что в молодости он был силен, ловок, голову имел небольшую, круглой и крепкой формы, нос средней меры, тонкий, овал лица мягкий и точный, румянец нежный, но здоровый, темный, цвет глаз карий, взгляд быстрый и горячий. «Уже был он известен своим высоким талантом, умом, богатством знаний и неустанными трудами. Уже был одержим той беспримерной любовью, что сделала его имя бессмертным. Но жил, вместе с тем, всеми делами своего века, отдавал свой гений и на созидание всех благих его движений; в обществе отличался расположением к людям, прелестью в обращении с ними, блеском речи в беседах…»

Портрет в Авиньоне изображает его в зрелые годы: капитолийские лавры, которыми он был коронован, как величайший человек своего века, благородный флорентийский профиль, взгляд, полный смысла и жизни…

В старости он пишет:

— Уже ни о чем не помышляю я ныне, кроме Нее: пусть же торопит Она нашу встречу в небе, влечет и зовет меня за собой!

Но пишет и другое, — в письме к одному другу:

— Я хочу, чтобы смерть застала меня за книгой, с пером в руке, или, лучше, если угодно богу, в слезах и молитве. Будь здоров и благополучен. Живи счастливо и бодро, как подобает мужу!

Через несколько месяцев после этого письма, 20 июня 1374 года, в день своего рождения, сидя за работой, он «вдруг склонился, уронил голову на свое писанье».

Тот день, когда они впервые увидали друг друга, был роковым и для Нее:

— Было и Ее сердце страстно и нежно; но сколь непреклонно в долге и чести, в вере в бога и его законы!

— «Владычица моя, Она прошла мимо меня, одиноко сидевшего в сладких мыслях о моей любви к Ней. Дабы приветствовать Ее, я встал, смиренно склоняя перед Нею свое побледневшее чело. Я трепетал; Она же продолжала свой путь, сказавши мне несколько ласковых слов».

Двадцать один год он славил земной образ Лауры; еще четверть века — Ее образ загробный. Он сосчитал, что за всю жизнь видел Ее, в общем, меньше года; но и то все на людях и всегда «облеченную в высшую строгость». Все же вспоминает он и другое:

— И Она побледнела однажды. Это было в минуту моего отъезда. Она склонила свой божественный лик. Ее молчание, казалось, говорило: зачем покидает меня мой верный друг?

Внешне он жил в радостях и печалях простых смертных; знал и женскую любовь, тоже смертную, простую, не мешавшую другой, «бессмертной», имел двух детей. Имела и Она их, супругой была верной и достойной. «Но душа Ее всю жизнь ожидала загробной свободы — для любви Ее к Иному…»

Черная чума 1348 года, в несколько недель поразившая в Авиньоне шестьдесят тысяч человек, поразила и Ее. В темный вечер, при смоляных факелах, своим бурным, трещащим пламенем «разгонявших заразу», люди в смоляных балахонах, с прорезами только для глаз, похоронили Ее там, где Она за три дня до смерти завещала. Ночью же душа Ее, наконец обретшая свободу для своей любви «к Иному», поспешила к нему на первое свидание:

— Ночь, последовавшая за этим зловещим днем, когда угасла звезда, сиявшая мне в жизни, или, точнее сказать, вновь засияла в небе, ночь эта начинала уступать место Авроре, когда некая Красота, столь же дивная, как и Ее земная, коронованная драгоценнейшими алмазами Востока, встала предо мной. И, нежно вздыхая, подала мне руку, столь долго желанную мною; узнай, сказала Она, узнай ту, что навсегда преградила тебе путь в первый же день встречи с тобою; узнай, что смерть для души высокой есть лишь исход из темницы, что она устрашает лишь тех, кои все счастье свое полагают в бедном земном мире…

В Парижской Национальной Библиотеке хранится манускрипт Плиния, принадлежавший Петрарке. На одной странице этого манускрипта сделан рукой Петрарки рисунок, изображающий долину Воклюза, скалу, из которой бьет источник, на вершине скалы — часовню, а внизу — цаплю с рыбой в клюве; под рисунком его подпись по-латыни: «Заальпийское мое уединение».

В этой долине, невдалеке от Авиньона, было его скромное поместье.

Где жила когда-то, в этом столь глухом теперь, старом и пыльном Авиньоне Лаура? Будто бы возле нынешней мэрии, в уличке Дорэ. Погребена она была в церкви братьев Меноритов, в одной из капелл. Но в какой? Церковь эта разрушена в революционное время, полтора века тому назад; известно, однако, что в ней было две капеллы — Святого Креста и Святой Анны. В которой из них была ее гробница? Полагают, что в последней, так как она была сооружена ее свекром, синьором де Саде. В 1533 году король Франциск Первый, проезжая Авиньон, приказал вскрыть полуразрушенную гробницу, находящуюся в этой капелле, убежденный горожанами Авиньона, что именно в ней покоятся останки Лауры. В гробнице оказались кости. Но чьи? Точно ли Лауры? Имени, написанного на гробнице, прочесть было уже невозможно.

Авиньон, апрель, 1932

МАТТЕО БАНДЕЛЛО

Перевод Н. К. Георгиевской

РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТА

…Во времена синьоров делла Скала в Вероне среди горожан, известных своим богатством и знатностью, славились два семейства — Монтекки и Капеллетти. Между ними, не знаю уж по какой причине, возникла жестокая и кровавая вражда. В различных столкновениях, ибо каждый из них был силен, многие из Монтекки и Капеллетти, а равно и их сторонники были убиты, отчего взаимная ненависть их все возрастала. В те дни властителем Вероны был Бартоломео делла Скала, приложивший много старания, чтобы примирить эти два враждующих рода, но порядка навести никак не мог, ибо ненависть прочно укоренилась в их душах. Тем не менее со временем вражда эта несколько приутихла, по крайней мере прекратились постоянные кровопролитные стычки, и, если юноши встречали на улице стариков враждебной стороны, они уступали им дорогу.

Случилось как-то после рождества, что повсюду стали устраивать праздники, на которых был обычай появляться в масках. Антонио Капеллетто, глава своего рода, тоже устроил пышный праздник, куда были приглашены знатнейшие синьоры и дамы. Там можно было увидеть почти всех славных юношей города. Пришел туда и двадцатилетний Ромео Монтеккьо, выделявшийся среди молодежи Вероны своей красотой и учтивостью. Был он в маске и вместе с другими приглашенными проник в дом Капеллетти, когда наступила ночь. Ромео этот был в те дни пылко влюблен в одну благородную даму и в течение двух лет безутешно по ней вздыхал: направлялась ли она в церковь или еще куда, он всегда следовал за ней по пятам, но она не удостаивала его взглядом…

Был среди друзей Ромео юноша, который крайне сокрушался, что тот влюблен без всякой надежды на взаимность и губит себя в цвете лет. Однажды он так ему сказал:

— Ромео, я люблю тебя, как брата, мне горько видеть, что ты таешь, как снег на солнце. Разве ты не замечаешь, что все твои старания напрасны и склонить к любви свою милую ты не можешь, ибо с каждым днем она становится все суровее: зачем же ты зря терзаешься? Ведь безумие желать того, чего не только трудно, но и невозможно добиться. Неужели ты не видишь, что ни ты сам, ни твоя любовь ей не нужны?.. Очнись же и взгляни на свои заблуждения: сбрось с глаз пелену, скрывающую тот путь, который тебе уготован; соберись с духом, и пусть твоей госпожой будет та, которая этого достойна… Ты гневаешься справедливо, и гнев твой сильнее самой любви. Сейчас время праздников и карнавалов: ступай же повсюду, и если случайно ты увидишь ту, ухаживая за которой ты напрасно убил столько времени, отвернись от нее: посмотри лучше в зеркало твоей любви, и там ты найдешь награду за все свои мучения, ибо тебя охватит такой справедливый и разумный гнев, что он обуздает твою страсть и ты почувствуешь себя свободным…

Как уже сказано, случилось в эти дни, что Ромео в маске отправился на праздник к Капеллетти, и, хотя они были недругами, все же оскорбленными себя не сочли. Долгое время Ромео оставался в маске, потом снял ее и сел в угол, откуда мог видеть всех находящихся в зале, который освещался множеством факелов и где было светло, как днем. Гости с любопытством смотрели на Ромео, особенно женщины, удивляясь, как он мог так бесстрашно показываться в этом доме. Ромео был всеобщим любимцем, ибо, кроме того, что был красивейшим юношей, отличался хорошими манерами и благородством. Даже враги его были к нему менее суровы, снисходя к его летам. Итак, Ромео стал приглядываться к прекрасным дамам, бывшим на празднике, выражая свое мнение то об одной, то о другой, и, развлекаясь таким образом, не хотел танцевать. Как вдруг его взгляд остановился на девушке необыкновенной красоты, которую он не знал раньше. Девушка безмерно понравилась Ромео, и он рассудил, что в жизни ему еще не доводилось видеть столь очаровательного и прекрасного создания. Ему казалось, что, чем больше он смотрит на девушку, тем она становится все краше, и он никак не мог оторвать от нее своих восхищенных глаз. Он чувствовал огромную радость от лицезрения ее и решил во что бы то ни стало добиться ее благосклонности и любви. И старое чувство, побежденное новым, уступило место этому внезапно вспыхнувшему пламени, которое угасло лишь с его смертью…

Ромео, как уже сказано, сидел в углу, и все танцующие проходили мимо него. Джульетта, так звали девушку, столь приглянувшуюся Ромео, была дочерью хозяина дома и душой торжества. Она тоже не знала Ромео, но он показался ей самым привлекательным и красивым юношей из всех существующих на свете, и она любовалась им, украдкой бросая на него нежные взгляды, а сердце ее переполнялось неизъяснимым волнением и радостью. Девушке очень хотелось, чтобы Ромео принял участие в танцах, чтобы лучше его рассмотреть и услышать его голос, ибо ей казалось, что речи его должны быть столь же нежны, сколь нежны были взгляды, которые он, не переставая, бросал на нее. Но Ромео сидел в одиночестве в углу и не выказывал никакого желания танцевать. Он был целиком поглощен тем, что не сводил глаз с прекрасной девушки, а она тоже не могла наглядеться на него. Когда их взгляды встречались, они начинали страстно вздыхать и в глазах их горело такое пламя, что видно было, какая сильная любовь их волнует. Казалось, они хотят лишь одного — остаться наедине и излить друг другу свои пламенные чувства.