Нет звёзд за терниями

— Давай помогу, — предложил чужак.

Не дожидаясь ответа, он поднялся с места, потянул к себе пузырёк и легко вынул пробку.

— Болеешь чем? — спросил он сочувственно позже, глядя, как Кори с шумом пьёт из кружки. — С руками беда, наверное? Не зря ж ты даже спишь в перчатках этих.

— Не т...

«Не твоё дело», — привычно хотелось сказать Кори, но вовремя пришла мысль, что незнакомец не заслужил грубого ответа. Может, только он один здесь и отнёсся по-доброму. И не окажись его рядом в нужный час, не удалось бы выплыть. Да мало ли причин с ним поладить! Поступок Хагана выбил из колеи, а проклятая боль затуманила голову, но давно пора взять себя в руки.

— Да, старая рана. Что под перчатками, того лучше никому не видеть, да и мне не так больно. Но лекарство сейчас подействует, и всё пройдёт. Напомни, тебя зовут Гун...

— Гундольф, — ответил тот.

— А покороче никак?

На щеках собеседника появились вдруг пятна краски, заметные даже в этот серый предрассветный час.

— Никак, — отрезал он. — Как-то дама одна звала меня Дольфи. Бр-р, до сих пор, как вспомню, мороз по коже! Я тогда был наивным пареньком вроде тебя, а она — матерью одного из моих товарищей по службе. Вечно пирогами угощала, в гости звала, а я пироги люблю, я и не думал даже... Словом, будь добр, зови меня полным именем.

— А если не Дольфи, а Гун...

— Нет, — прервал тот. — Тоже нет.

На губах Кори невольно появилась понимающая усмешка.

— Другая дама?

— Ага.

— Слушай, Гундольф, а ты правда из иного мира? Довелось слышать разговоры.

— Ну... да, — с некоторой настороженностью ответил собеседник.

— Расскажи, а?

— Рука прошла? — внезапно сурово спросил Гундольф. — Ну, вот и спи, пока есть ещё пара часов. А у меня ничего не выпытывай. Сам вон о себе и двух слов не сказал.

Что ж, ничего не поделать — не доверял. Ну да ладно, будет ещё время для расспросов, а сейчас можно было и доспать. Но не успела голова Кори опуститься на подушку, как припомнилась важная вещь.

— Гундольф!

— Чего тебе ещё?

— Спасибо, что вытащил. Мне самому бы не выплыть ни в жизнь. Я ведь не благодарил тебя, кажется.

— Подумаешь, великое дело, — смущённо буркнул тот. — Я же не ради благодарности, а ради себя.

— Как это — ради себя?

— Ну, не смог бы жить с таким, зная, что мог помочь, а ничего не сделал. Не по мне это.

Кори стало смешно.

Ты чего это? — с недоумением спросил сосед.

— Что-то ты мягок для стража! Ты ведь стражем прежде был, там, в своём мире? Наверное, у вас там и злодеев нет.

— Как же нет? — обиделся Гундольф. — Как я начинал только, сразу бросили на самые грязные участки. Мы зелёные ещё, а пришлось обходить бедные кварталы, пьяные драки разнимать да воришек на горячем ловить. Знаешь, сколько раз мне ножом угрожали? Пару раз досталось даже, несильно, правда. Мы-то по одному не ходили, а по трое, реже по двое.

— Пьяные драки — это как?

— Ну, это напьются когда... погоди, а в вашем мире есть пиво? Брага какая-нибудь, вино, спирт?

— Не понимаю, о чём ты.

— Ну да, вы ж на такое, небось, зерно не переводите. Тогда не знаю даже, как пояснить. Знаешь, пьёшь, а оно голову туманит. И кажется, все тебя любят, и поёшь красиво сразу, и о тревогах забываешь. Да только всё ложь, и проснуться после можешь в грязи, с больной головой. Не вспомнишь даже последних событий. Так и без кошельков остаются, и друзей убивают, да много чего гадкого делают, что после не исправишь.

Гундольф вздохнул.

— Если в небольших дозах, до такого зла не доходит, конечно. Да только многие остановиться вовремя не умеют, а потом за порцию этого зелья на всё готовы становятся. Разменивают и свою жизнь, и близким её портят. Уж не знаю, понятно я объяснил или нет.

— Такое мне понятно.

В голосе Кори прозвучало больше горечи, чем хотелось бы.

— Вот это, что у меня в пузырьке... Одна капля снимает сильнейшую боль. И знал бы ты, чего мне стоит держаться, чтобы не принимать больше одной в день. Потому что будет именно так, как ты описал.

— Ого! Забористая, должно быть, штука, — удивился Гундольф. — Из чего ж вы такое делаете?

— Пещерный гриб. Он ядовит, но как-то обрабатывают. Большего и сам не знаю.

— Так что ж с руками-то твоими, что на подобной дряни сидеть приходится?

— Знаешь, сосед, давай-ка и правда спать.

О руке ни говорить, ни даже думать не хотелось. Пожалуй, Кори вовек не смириться со случившимся. Отчего одним живётся легко, а другим судьба шлёт испытание за испытанием?

Койку едва ощутимо покачивало. Подушка слегка похрустывала и пахла морем. Она, сшитая из остатков заношенных рубах и другой одежды, набита была подводной травой.

Лоскутное одеяло, немного истрёпанное, зато мягкое, ласково обнимало плечи. А простыни у поселенцев оказались самыми обычными, а не сшитыми из чего придётся. Видно, когда-то выменяли готовые в городе, больше такой товар сейчас нигде не взять.

По стене прямо перед лицом проходил шов и красовалась заклёпка. Палец невольно обвёл её по кругу. Металл, должно быть, прохладный, но нет возможности это почувствовать. Всегда эти перчатки, в которых неудобно, и ничего больше не узнать на ощупь, и движения неловки, как ни пытайся приспособиться. Проклятье! Но бить кулаком по стене, пожалуй, не стоило.

— Это у тебя развлечение такое — стены ломать? — ехидно раздалось за спиной. — Ясно тогда, отчего рука болит.

Хотелось ответить, но удалось сдержаться. Вскоре пришёл и сон, накатил мягкой волной и унёс в безбрежные дали — по счастью, без кошмаров.

С утра Гундольф и мальчишка собирались к скалам, нырять за какими-то раковинами. Кори не улыбалось сидеть весь день в каюте. Повезло, что удалось напроситься с этими двумя.

Удивительно, но море не пугало, хотя знакомство с ним началось нехорошо. Прежде разве что издалека доводилось видеть эти просторы, то чёрно-синие, то зеленоватые, расчерченные белыми гребнями или глянцевитые, как желе. А сейчас даже не верилось, что можно было и остаться навсегда в этой воде, в бурых зарослях среди камней.

Сидеть на причале, уже нагретом, несмотря на ранний час, было приятно. И болтать ногами, погружёнными почти до колена в воду, тоже, хоть ссадину и щипало. Поднять лицо к солнцу, зажмуриться — и только слушать, как с плеском разбиваются о валуны и сваи причала небольшие волны. Да ещё доносились негромкие голоса тех двоих, что ныряли неподалёку и время от времени возвращались сюда, чтобы с грохотом уронить добычу на листы металла. Кори оставалось лишь неспешно перекладывать раковины в ведро. Таких спокойных дней, не заполненных делом, не удавалось и припомнить.