Нет звёзд за терниями

— Ты парню, слышишь, голову не морочь, — сказала она. — Возишься с ним от скуки, после уйдёшь, дальше что? Сразу дай ему понять, что он чужой тебе и таким останется.

— А он тут всем чужой, как я погляжу, — ответил тогда Гундольф. — Был бы кому-то нужен, не цеплялся бы за такого, как я. Но знаешь, если отправитесь со мной в Лёгкие земли, ему я всегда буду рад.

Эмма сурово поджала губы.

Она всегда глядела с прищуром, и из-за этого казалось — изучает неодобрительно.

— Это сейчас так говоришь, а вернёшься домой, всё изменится. Своя семья станет важнее пришлого мальчишки.

— Да нет у меня семьи никакой, — вздохнул Гундольф. — Дорого бы дал, чтоб была. Потому, может, я и сам к мальчику привязался.

А как не привязаться, когда на тебя глядят такими глазами и ловят каждое слово! К Гундольфу прежде никто так не относился. Может, Марта немного, но у той и без него хватало друзей и наставников, а вот у Флоренца — у него, считай, никого не было. Только эта Эмма да брат, который лет восемь уж как считал мальчишку покойником. Ну так он, Гундольф, вовсе не против был возиться с парнем, его это нисколько не утруждало.

Вот только утопленник этот свалился некстати. Болтается теперь рядом, да и самому его из виду упускать не хочется, наслушавшись историй о раздольцах. Кто знает, в самом-то деле, как сгинул отряд, пришедший на эти земли до Гундольфа? Может, и Раздолье к тому руку приложило.

Этот темноволосый, наверное, всего-то на пару лет старше Флоренца, но выглядит так, будто всякого повидал. Пьёт сейчас своё лекарство, морщась и глядя в сторону. И что у него там с руками — ожоги, может?

Лицо узкое, брови широкие, рот почти всегда сурово сжат. Угрюмым бы выглядел, злым даже, если б не глаза. Они, глаза эти, большие да синие, с такими ресницами — любая девушка позавидует. Но этот о внешности своей не пёкся вообще. Даже Гундольф и то чаще гляделся в зеркальце, когда брился и подстригал усы. А разведчик встанет, причешется пятернёй — и готов. Ему даже Эмма гребень предлагала однажды, отмахнулся.

И волосы до плеч отрастил — много, наверное, в городе лишней воды.

Капли свои он теперь обязательно принимал с вечера, не ждал, пока рука разболится, и всё-таки спал плохо, беспокойно. Прошлой ночью Гундольф совсем не выспался, хоть проси, чтоб этого отселили. Только бы сегодня это не повторилось.

Однако надежды не оправдались, вновь разбудил крик. И так сон не лучший снился, про Вершину, про то, как Марта прыгала, а тут вопль этот. Всё перемешалось, и Гундольф вскочил с колотящимся сердцем в уверенности, что девочка разбилась. Сам чуть не закричал, пока сообразил, что это сон и он в каюте корабля. Взять бы да придушить соседа подушкой!

Гундольф встал с койки, шагнул вперёд и потряс разведчика за плечо.

— Эй, Кори, умолкни, — сказал он недовольно. — Эй, слышишь?

Тот, как всегда, проснулся не сразу. Интересно, скольких людей вокруг перебудил? Уже все поселенцы знали о его ночных кошмарах.

Уселся на койке, съёжившись, дрожащий и жалкий, попросил подать воды, а когда Гундольф протянул кружку, вновь накапал туда своих капель.

— Ты же говорил, больше одной в день нельзя, — насторожился Гундольф, но разведчик уже жадно глотал воду. Отнять удалось лишь пустую кружку.

— Не страшно, — отстранённо ответил паренёк. — Сегодня можно.

Вслед за тем он свалился на подушку и преспокойно уснул, а Гундольф вертелся с боку на бок, пока не стало совсем светло. И каждый раз, как он натыкался взглядом на лицо мирно спящего и даже улыбающегося чему-то соседа, брала такая злость, что сил нет. Решено, сегодня же попросит развести их по разным концам корабля! Пусть даже каюта достанется прогнившая, с дырой в полу, лишь бы не просыпаться от воплей. Да он и на берегу спать готов, чем плохо? Ночи тёплые.

Погрузившись в такие мечты, Гундольф сам не заметил, как уснул. Разбудил его стук в дверь. Ручка скрипнула, поворачиваясь, и в узком проёме возникло озадаченное лицо Флоренца.

— А вы чего не встаёте? — спросил он.

— Встанешь тут, — протирая глаза, проворчал Гундольф, — когда некоторые по ночам спать не дают криками своими. Не выспался совсем, да ещё и голова трещит.

С этими словами он сел на койке и уставился на Кори. Тот тоже проснулся и глядел испуганно, натянув одеяло на самый нос.

— Так приходите есть, — сказал Флоренц. — За рыбой сегодня Джакоб отправлялся, суп сварили. На вашу долю осталось, остынет только, если не придёте прямо сейчас.

Он крутнулся и исчез, хлопнув дверью. Гундольф зашнуровал ботинки, натянул рубаху и собирался уже выйти следом, когда Кори окликнул его, почему-то шёпотом.

— Чего тебе? — недружелюбно спросил Гундольф.

— Мне... ты спроси, пожалуйста, у этих людей, есть ли у них ткань для повязок. Для руки мне нужно.

— Так сам сходи да спроси, маленький, что ли? Как орать, рот у него есть, а как с людьми поговорить...

С этими словами он и ушёл. Поднялся на палубу, где находилась большая каюта, служившая тут столовой. Стёкла в окнах, правда, были выбиты, зато во все стороны открывался красивый вид на море (и не такой красивый — на берег и уборную). У стен сохранились диванчики. Мягкую обивку не пощадило время, прохудилась ткань, выглянули наружу пружины, так что половину сидений уже ободрали, оставив лишь металлический остов, и укрыли чем придётся. Где тряпками, где самодельными подушками.

Середину каюты занимали три стола и лавки. Это добро явно появилось позже, чем был создан корабль. Ножкой одного стола служила ржавая бочка, столешницей второго — дверь с округлыми углами, повёрнутая ручкой вниз. А лавки — просто доски, брошенные на вёдра.

Гундольф с аппетитом позавтракал. Рыба ему пока не приелась, к тому же морская трава придавала этому супу любопытный вкус. Недоварено, правда, но терпимо. Даже добавку можно бы взять, но последняя порция ожидает другого едока.

Только где же он, интересно? Так и не явился. Может, с рукой своей возится.

Кори нашёлся в каюте. Он всё так же лежал под одеялом, отвернувшись к стене, и собирался, похоже, пролежать весь день.

— Ты чего валяешься? — спросил Гундольф. — Есть иди.

Ответом ему стало молчание. Может, конечно, парень опять уснул, но сколько ж спать-то можно! Да и несправедливо: сам выспится, а другим не даёт.

Потому Гундольф потянул с него одеяло, но неожиданно наткнулся на сопротивление и увидел лицо, залитое слезами.

— Тьфу, — сказал он, выпуская из рук лоскутный край. — Ну что опять?

Тот не ответил, только укрылся с головой. Гундольф не мог и припомнить, чтобы в жизни его кто-то так раздражал. Какой из парня разведчик, если он то орёт, то ревёт? Понятно, почему его сбросили в море. Если у них там, в городе, казармы, он точно всех довёл.