Нет звёзд за терниями

Зато Гундольф не таков. Ох, как начинал он вспоминать о своей работе в страже, так Флоренц и дыхание задерживал, чтобы ни словечка не пропустить. Даже сны теперь начали видеться новые — не про Эриха и дом с балконом, а про чужой город, где в тёмных закоулках можно и на нож нарваться. И он, Флоренц, конечно же, выслеживал злодеев и ловил. Ни один от него не ушёл.

И форму ему выдали красивую, с блестящими пуговицами. Стоило девчонкам поглядеть на эти пуговицы, как они влюблялись, а воры да убийцы от страха тряслись.

Впрочем, девчонок вообразить было сложно — в приморском поселении и самые младшие из женщин годились Флоренцу в матери. Зато бандитов он представлял с лёгкостью.

Вот только старики, если оказывались рядом, всё портили. Аж выть от досады хотелось. Всё расспрашивали про Мильвуса Пресветлого, никак не хотели соглашаться, что он не за помощью к Хранительнице ушёл, а просто сбежал туда, где легче живётся. Ладно ещё один раз про это послушать, но они прямо-таки не унимались.

А если про Лёгкие земли спрашивали, то тоже про скучное. Сколько там населения, много ли городов и деревушек. Какой работой занимаются жители, да охотно ли примут новых, выделят ли жильё. Сомневались, хватит ли еды на всех, и пытали, есть ли в Лёгких землях море, а в море рыба. А когда Гундольф в который раз им терпеливо растолковывал всё, качали головами, до конца не веря в доброту незнакомых людей. Не веря в живые города, где товаров и еды в избытке, в поля, где шепчутся высокие колосья, и в небо, не выцветшее, а голубое, откуда временами сама собой падает вода. В воду эту, правда, и Флоренц не очень-то верил.

Нет, куда лучше было, когда они с чужаком оставались вдвоём и никто не встревал с глупыми вопросами.

Гундольф похвалил мальчишку. Сказал, что следить за опреснителем — важная работа, от которой зависит жизнь всего поселения, её доверишь не всякому. Отчего Флоренцу прежде никто такого не говорил? Он теперь заглядывал в баки по двадцать раз на дню, подливал воды, ни разу о деле не забыл!

И как рыбачить, чужак ему показал. Оказалось, мальчишка слишком торопился, боясь, что рыба уйдёт, а именно потому она и срывалась. А уж когда Гундольф ему крючок наточил, дело и вовсе пошло как по маслу. Впервые за всю свою жизнь, чуть не лопаясь от гордости, Флоренц поставил на причале ведро с тёмными круглобокими рыбёшками, полнёхонькое! Греметь при этом старался погромче, чтобы все, кто рядом, заметили и оценили. Вот так-то, вот вам и нахлебничек, съели?

А главное, этому человеку можно было спокойно доверить все свои мечты. Мальчишка рассказал и про Эриха, и про город, и про прежнее желание туда уйти — и Гундольф не стал упрекать в неблагодарности. Не сказал он, мол, поселение тебя растило, пришло время отдать свой долг, помочь старикам. Всё он прекрасно понял и растолковал, что жизнь Флоренца лишь ему самому и принадлежит, ему и решать. Захочет — в город уйдёт на поиски брата, захочет — вернётся. Да к тому же есть теперь дорога в иной мир, старики могут перебраться туда, доживать беззаботно, и помощь мальчишки им не потребуется.

А вот этот самый иной мир Флоренца вроде как и не радовал. Здорово, конечно, что есть такое место, где жизнь легка, где стоят большие города, окутанные сетью дорог, где ездят экипажи, а в полях колосится будущий хлеб. Да только Гундольф вернётся туда и сразу станет чужим. Даже если отправиться следом, не будет больше причин оставаться рядом с этим человеком. И вот так проводить дни за разговорами, за рыбалкой они больше никогда, никогда не смогут.

Здесь, конечно, где-то оставался Эрих, с которым не виделись восемь лет — для мальчишки это составляло больше половины жизни. Знать бы, как всё сложилось у брата, обрадуется ли встрече. А то ведь, может, давно оплакал младшего братишку да позабыл, завёл семью, и живут они теперь в доме с балконом, а для Флоренца там и места не отыщется. Но нет, нет, Эрих не такой, он не бросил бы!

— Гундольф, а у тебя есть семья? — спросил однажды мальчишка, замирая.

— Не сложилось с этим, — хмуро прозвучал ответ. — Отец да мать померли давно, я тогда чуть старше тебя был. В ту пору и девушку встретил, лучше неё для меня никого не было, да только выбрала она другого. Ну, а мне другие не надобны.

— Жалко, — сказал тогда Флоренц, а сам порадовался, что у чужака нет детей. Хотя чего радоваться, будто тот случайного знакомца в сыновья возьмёт.

Но время ещё оставалось, целый десяток дней, и можно было просто наслаждаться каждым мгновением, гоня прочь мысли о том, как оно устроится дальше.

На четвёртое утро, так рано, что солнце ещё не показалось, а у воды становилось даже зябко, мальчишка отправился с Гундольфом ловить рыбу. После они собирались поискать раковины у камней — поселенцы не обращали на них внимания, не считая за пищу, а оказалось, внутри этих чёрных наростов скрывается мягкое и нежное. И если подогреть на железном листе, раскалённом от солнца, створки раскроются. Это Гундольф показал.

В тени высоких камней, погружённых в воду, устроен был небольшой причал. Неказистый, из листов металла, несхожих по размеру, цвету и форме: вот тёмный, почти чёрный квадрат с выпуклыми полосами, вот гладкий рыжий лист, проржавевший уже, а вот криво обрезанный серый, с крыши какой-то машины, прихваченный по углам разной величины болтами. В воду уходили подпорки — какие из круглых труб, а какие из планок, согнутых уголком.

Лодку, привязанную здесь, скрывали валуны, да и рыбаков с берега никто не сумел бы увидать. Так местные сделали нарочно, на случай, если разведчики из Раздолья окажутся неподалёку.

Только раздольцев никто и никогда здесь не видал. Те к побережьям совались редко, всё больше облетали Запределье и поселения, выросшие у источников. Потому-то Флоренц и удивился, завидев лёгкую лодочку.

Её, если по правде, первым заметил чужак. Толкнул мальчишку локтем, спросил негромко, указывая рукой:

— А это что такое?

Флоренц уставился в небо. Определённо это было не облако, а летающая машина, вот что такое. Лодка, похожая на рыбацкую, только стройнее и изящнее, серебристая, блестящая, с изогнутым носом. А над ней — светлый шар из материи. Хотя нет, это спереди он казался шаром, а как лодка развернулась, стало видно, что вытянут вперёд и назад, точно рыбий пузырь.

— Небесная лодочка, — шёпотом почему-то ответил мальчишка. — Никогда прежде не видал, но точно она, я уверен. В таких, говорят, люди из Раздолья по небу плавают, разведчики.

— Что ж они здесь забыли-то? — хмыкнул Гундольф. — Пожалуй, лучше, чтобы нас не заметили.

А лодка, как назло, зависла напротив камней. Мальчишка надеялся, причал скрыли глубокие тени, но как знать, со стороны ведь не оценишь. А вдруг разведчики именно сюда сейчас и пялятся?

У борта показались две фигуры. Один указал рукой в море, обнимая второго за плечи. Флоренц съёжился, поджав ноги, ощущая спиной сырой каменный холод, даже дыхание задержал. Может, те и не собираются причинять вреда, да мало ли! Старики не раз вспоминали о прежнем разорённом поселении, о пропавших бесследно людях, только о том не думалось всерьёз до этой минуты. Ох, лишь бы не заметили, лишь бы на корабль внимания не обратили, лишь бы...

Как это случилось, мальчишка не понял, увидел только уже, что вниз летит фигурка и уходит в воду с плеском. Море сомкнулось над человеком, брызги улеглись, и поверхность в том месте снова стала маслянистой и ленивой.

А лодочка развернулась да и полетела прочь, будто тот, второй, и не думал спасать товарища. Впрочем, может, у него не нашлось верёвки, и он хотел посадить лодку, а затем вернуться вплавь.

— Ой! — только и успел сказать Флоренц. — Будем сидеть тихо, пусть сам выплывает?