Неукротимый голод

— Ты имеешь в виду судороги? — спросила она. — Со вчерашнего дня.

— С тех пор у тебя, вероятно, начались схватки, — сказала Саманта.

Урганд нахмурился еще сильнее.

— Я принесу тебе что-нибудь от боли.

— Нет! — Шей зашипела, как только прозвучало это слово, ее тело напряглось. Она несколько раз покачала головой. — Никаких наркотиков.

Желудок Драккала скрутило. Он поймал ее руку в свою и сжал.

— Тебе не нужно так страдать, Шей.

— Никаких наркотиков, — твердо повторила она, вдыхая и выдыхая воздух сквозь зубы, пока ее тело снова не расслабилось. — Я не хочу ничего, что может навредить моему ребенку. Я не хочу рисковать. Я не буду рисковать. Я уже сталкивалась с болью раньше… и эта боль того стоит, потому что она приведет к чему-то хорошему.

Саманта положила руку на плечо Шей и улыбнулась.

— Это твой выбор, Шей. Я не могу дождаться встречи с твоей дочерью. И только подумай, когда-нибудь ты могла бы помочь мне с моим ребенком.

Короткий смешок вырвался у Шей между глубокими, ровными вдохами.

Драккал наклонился вперед, так что Шей стала центром его внимания, и посмотрел в ее пронзительные голубые глаза.

— Делай все, что тебе нужно, кирайя. Дай мне столько этой боли, сколько сможешь.

Она кивнула, и, несмотря на напряжение на ее лице, несмотря на то, какой измученной она уже выглядела, сила, которую он видел в ней с самого начала, оставалась очевидной в ее глазах.

Если восьмиминутная поездка на ховеркаре, чтобы доставить Шей домой, казалась вечностью, у Драккала не было подходящих слов, чтобы описать время, проведенное им в этой комнате — позже он узнает, что прошло чуть меньше двенадцати часов, но ему казалось, что это время превосходит возраст самой вселенной.

Она вцепилась ногтями в его руку и сжала, она задыхалась, стонала и время от времени ругалась — никогда ни на кого в комнате, — но не кричала. Драккал восхищался ее силой, даже когда чувствовал себя слабее и бесполезнее, чем когда-либо. Наблюдение за тем, как его пара, женщина, которую он любил так, как никогда не мечтал, проходит через такие муки, разрывало его изнутри на части. Он ничего не мог для нее сделать, кроме как быть рядом, и он не мог избавиться от ощущения, что этого недостаточно.

Но когда Шей сделала последний толчок, наполнив его вызовом своему истощению и вселенной, которая навязала ей столько трудностей, первый крик ее маленького детеныша разнесся по воздуху. Время остановилось.

Уши Драккала навострились, и он со странным, трепещущим теплом в груди наблюдал, как Урганд осторожно поднял детеныша, который выглядел таким крошечным и кротким в больших, грубых руках воргала. Ее крики были высокими, пронзительными и прекрасными. Хотя она была такой маленькой и юной, хотя на первый взгляд казалась беспомощной, Драккал уже чувствовал в ней боевой дух.

Урганд перевел взгляд с детеныша на Шей.

— Вы, терранцы, перерезаете родовые путы, не так ли?

Шей кивнула, ее усталые, яркие глаза встретились с глазами Драккала.

— Отец режет.

Ощущение в груди Драккала усилилось и расширилось вместе с приливом гордости. Все его тело дрожало от возбуждения и нервозности, настолько сильной, что ему казалось, будто он должен был дрожать от этого, но его руки были твердыми, когда он взял у Урганда маленький хирургический лазерный резак и перерезал пуповину там, где указал воргал. Резак прижег рану, и путы отвалились.

Саманта подошла с крошечным мягким одеялом, в которое аккуратно завернула малыша. Через мгновение детеныш оказался на груди Шей, и она начала его укачивать. Крики стихли.

Шей смотрела в это крошечное личико, ее собственное лицо, с обожанием и любовью. Слезы заблестели в ее глазах, и она улыбнулась.

Драккал встал рядом со своей парой, обнял ее левой рукой за плечи и уставился сверху вниз на детеныша. Их детеныша. Так нежно, как только мог, он протянул правую руку и погладил затылок этой хрупкой маленькой головки.

Кожа малышки была румяной и измазанной кровью и жидкостями, а густые темные волосы прилипли к макушке. Она совсем не была похожа на ажерского детеныша — что имело смысл, поскольку терранцы не очень походили на ажер. Но она была его.

— Прости, кирайя, — мягко сказал он, — но ты, возможно, сейчас всего лишь вторая по красоте.

Шей рассмеялась, мельком взглянув на Драккала. Она провела кончиками пальцев по щеке, носу и лбу детеныша.

— Она прекрасна, не правда ли?

— Как ты собираешься назвать ее? — спросила Саманта.

— Лия, — Шей снова посмотрела на Драккала, ее улыбка стала шире. — Лия Одри фор'Кантар.

Услышав это — фор'Кантар — из уст Шей, он почувствовал новую гордость за себя, которую давно не испытывал. Хотя он представился ей как Драккал фор'Кантар, он оставил это имя много лет назад, во временах своего пребывания на рабских аренах. Он думал, что пленение и порабощение сделали его недостойным своего племени, и он никогда не стремился по-настоящему вернуть его.

Но сейчас на него нахлынули самые старые воспоминания, воспоминания о том, когда он был детенышем, смутные, но, тем не менее, сильные. Он был частью племени, семьи, и он забыл, как это приятно. Он забыл, что это значит. Шей только что вернула ему это.

Эти терранцы были его народом. Они были его семьей. Они были его. Возможно, он долгое время не чувствовал никакого права на имя фор'Кантар, но оно всегда было его. И теперь оно принадлежало Шей. Принадлежало Лие Одри.

Несколько мгновений назад он думал, что его сердце не сможет сжаться сильнее, но это произошло — его переполнила новая волна гордости, чувства защищенности и сопричастности. Все то, от чего он отказался или что потерял в юности — вещи, которые он не думал, что вернуть их будет так сложно, — теперь снова были с ним. У него появилось место. Дом. Семья. Но теперь у него было нечто большее.

У него было собственное племя.

ДЕВЯТНАДЦАТЬ

Шей лежала в постели, глядя на милое, спящее личико дочери, которая покоилась у нее на груди. То, что Лия сейчас здесь, было нереальным. После почти девяти месяцев такой борьбы, страха и беспокойства, что Шей и представить себе не могла, после всей боли последнего дня — самой сильной физической боли, которую она когда-либо испытывала, — у нее родился этот ребенок. Этот маленький человечек. Все это стоило того. Даже сейчас воспоминание о той боли тускнело, становясь неважным по сравнению с любовью, которую она испытывала к своей дочери.