Неверная. Костры Афганистана

Я кивнул, зная, что Хаджи Хан ожидает большего, но отказываясь дать ему это.

– Никаких проблем… – сделал он еще одну попытку, – в доме?

Я покачал головой.

– Хорошо. Очень хорошо. Значит, все в порядке?

Я кивнул.

– Во время волнений никто не пострадал?

Я пожал плечами и покачал головой.

– А как Джеймс? Работает успешно? А Мэй?..

– Она поживает прекрасно! – взорвался я вдруг, чувствуя ужасную неловкость из-за этого дурацкого разговора, к которому с великим интересом прислушивались все мои друзья – я ведь не рассказывал им о том, что Джорджия выбросила Хаджи Хана из своей жизни. И видел сейчас, что они тоже пребывают в некоторой растерянности от происходящего. Нечасто в маленькие магазины заходят без всяких причин большие люди.

– Хорошо. Хорошо, – повторил Хаджи Хан, казавшийся огромным и в то же время каким-то потерянным в тесном пространстве лавочки Пира. – Я просто хотел… ну, ты понимаешь…

– Да, – сказал я. – Понимаю.

И Хаджи Хан кивнул и вышел – оставив сигареты на прилавке.

* * *

– Наверное, съел что-то не то, только и всего.

Доктор Хьюго потрогал мою голову, проверяя температуру, а потом пощупал пальцами с двух сторон мою шею, ища бог ведает чего.

– Много воды и немного покоя, – заключил он, усаживаясь на подушки и поднимая чашку с чаем.

Я повернул голову набок и посмотрел на него.

Как он лечит, я видел всего два раза. Один раз Джорджию лечил, теперь вот – меня. И похоже было, все, в чем мы нуждались, на его взгляд, так это в чуточке покоя.

Меня не на шутку интересовало, что он сказал бы, если бы у кого-то была оторвана нога.

– Да, ты, наверное, прав, – согласилась Джорджия, и я закатил глаза. Она тут же спросила: – Что это значит?

– Что? – спросил я, чувствуя, как щеки мои становятся еще горячее. Не думал, что она заметит.

– Вот это! – Джорджия закатила глаза.

– Ах, это, – сдался я, тоже их закатывая.

– Да, это, – сказала она, передразнивая меня снова.

– Ничего.

– Мальчишка! – засмеялась она, притягивая меня к себе и обхватывая руками, которые стали намного мягче, потому что теперь она снова ела.

– Женщина! – парировал я.

– Вы двое – всегда так? – спросил доктор Хьюго, макнув в чай печенье. Понес его ко рту, но печенье разломилось и шлепнулось ему на брюки.

– Мило, – сказала Джорджия, закатывая глаза.

* * *

Доктор Хьюго приходил к нам в дом очень поздно, даже во время комендантского часа, поскольку правительство выдало ему специальный пропуск, чтобы в него не стреляли на полицейских контрольно-пропускных пунктах.

И хотя я еще не знал, насколько он на самом деле хорош как доктор, я был уверен, что он точно может стать хорошим другом Джорджии – если она ему позволит. Он был немножко неряшлив, что уж скрывать, но у него было доброе сердце – он сам рассказал мне, что однажды целый день плакал, когда ему пришлось отрезать руку женщине, в которую выстрелил в пылу ссоры ее муж.

О докторе мы с Джорджией не разговаривали, но я догадывался, что он ей нравится, хотя бы чуточку, потому что она снова начала пользоваться косметикой. Она не прикасалась к нему, и не поглаживала по колену, и не смотрела на него такими глазами, как на Хаджи Хана, но все же улыбалась, когда он был рядом, и выходила за дверь, когда он ей звонил, а это было уже несколько похоже на то, как она вела себя раньше.

А еще случалось, что телефон звонил, но Джорджия не отвечала, позволяя ему проигрывать мелодию снова и снова. И мы все притворялись, что ничего не замечаем, поскольку догадывались, что звонил Хаджи Хан, желавший услышать ее голос, и это было ее дело, в конце концов, – отвечать ему или нет. Но я сердцем чувствовал, что, если бы Джорджия была по-прежнему ему верна, она с ним обязательно поговорила бы.

– По-моему, доктор Хьюго хочет, чтобы Джорджия стала его подружкой, – сказал я маме, когда мы смотрели с ней по телевизору очередную индийскую мыльную оперу про Тальси. Тальси была молоденькой девушкой, которая вышла замуж в богатую семью, все члены которой, казалось, только тем и занимались, что пытались сжить друг друга со свету или плакали.

Фильм закончился очередным взрывом слез и музыки, и мама ответила:

– Думаю, ты прав.

– А как, по-твоему, она согласится?

– Не знаю, но, по-моему, она заслуживает счастья.

– Как Тальси?

– Как Тальси.

– Но Тальси же несчастна?

– Это кино, Фавад. А не настоящая жизнь.

– Знаю! Я не дурак!

– Ну так и не веди себя как дурак.

Она вытащила какое-то шитье, которое хранилось под одной из подушек, и я покачал головой. Порой с ней довольно трудно было вести нормальный разговор – казалось, она не слышит, что ей говорят. И я все гадал, может, это из-за того, что она не получила образования?

– Я всего лишь сказал, что я не уверен, что Джорджия сможет полюбить доктора Хьюго так же сильно, как любила Хаджи Хана, и не знаю, хочет ли она этого вообще.

– С чего ты взял все это?

– Чувствую…

Мать подняла бровь и посмотрела мне прямо в глаза.

– Ну ладно, ладно, я видел вчера вечером, как доктор Хьюго пытался ее поцеловать, но она отвернула губы, и он поцеловал ее в ухо.

– Фавад! Прекрати подглядывать за людьми, слышишь? Это нехорошо.

– Я не подглядывал – просто случайно там оказался! Это, конечно, было ложью. Довольно трудно оказаться где-то случайно, когда дело к полуночи и тебе давно пора быть в постели, но мать сделала вид, что поверила.

– Что ж, видно, время еще не пришло, – сказала она. – Может, Джорджия еще не разлюбила Хаджи Хана. Но все меняется – и люди тоже. Все что ей нужно – это немного времени.

– Время, время!.. – сказал я и вскочил, разозлившись из-за всех этих разговоров о покое, отдыхе и сне, с которыми вечно начинают приставать взрослые, когда не знают, как ответить на твои вопросы. – Беда в том, мама, что не так уж много осталось у Джорджии этого времени, и ей нужно поскорее найти кого-то, кто сделает ее счастливой, потому что она не становится моложе, – но ни тебе и никому другому до этого как будто нет дела!

– Извини, не поняла? – мать как будто удивилась.

– Я все сказал.

– Что сказал?

– Послушай… вот стоит мужчина за этими воротами, – я ткнул пальцем в окно, чтобы не было сомнений, о каких воротах речь, – который учится работать с компьютером и пытается стать лучше, чем он есть. И ты думаешь, он делает это, потому что хочет быть самым умным охранником в Вазир Акбар Хане?!

– Так, послушайте-ка, молодой человек…

– Нет! Это ты послушай! Люди, кто-нибудь из вас когда-нибудь думает обо мне? Интересуется, что я чувствую? Кого-нибудь волнует, почему я по утрам глаза не могу разлепить – а я не могу их разлепить, потому что всю ночь тревожусь из-за того, что некому позаботиться обо всех проклятых женщинах в этом проклятом доме!