Неверный отец. Счастье в конверте

Защищая меня, словно коршун, он нажил новых врагов, зато сохранил нашего сына.

Демин всегда выполняет обещания. И в самый критический для нас период тоже сдержал свое слово.

– У-а-а-у-у, - приглушенно доносится из детской. Тихий, неуверенный плач обрывается, но успевает вернуть меня в реальность.

– Спасибо тебе, Герман, за все, - произношу после паузы, срываясь в предательский шепот, и нехотя убираю с себя его руки.

Молча подхожу к камину, завороженно наблюдая, как языки пламени облизывают поленья. Наши с Германом отношения похожи на огонь: греют, но в то же время могут испепелить дотла. Я не уверена, что готова снова прыгнуть в этот костер. Не сейчас, когда внутри меня развивается маленькая жизнь.

Я несу ответственность за крохотного человечка – и буду думать только о нём.

Остальное подождет.… Если Демин и правда любит меня так сильно и искренне, как говорит, то он поймет, что я чувствую…

– Я теперь всегда буду рядом, - будто прочитав мои мысли, тепло произносит он. – Несмотря ни на что.

Обхватываю себя руками, чтобы унять нервную дрожь.

Позади хлопает входная дверь, впускает морозный воздух в дом. Без Германа я не могу согреться.

– С возвращением, дочка, - искренне радуется мне бабушка Стефа, выходя из детской с бутылочкой в руке. – Слава богу, все обошлось, - с добром поглядывает на мой живот. – Скоро будем ещё одного Демина нянчить, хотя старшой нам за двоих жару дает. Мужичок растет, постоянно поесть требует – только успевай эту его химию кипятком заливать, - причитая, шоркает на кухню. – Вот в наше время детей молоком поили. Из-под коровки. Поэтому и здоровые росли, а сейчас.... Тьфу…

Шаги отдаляются, бормотание становится тише, а я так и стою у камина как вкопанная.

Женщины Демина с распростертыми объятиями встретили маленького наследника семьи. Я чувствую, как они счастливы, хоть и ворчат на Германа.

Весь дом пропитал любовью и семейным уютом.

Они приняли ребёнка, потому что для них он свой. Родная кровь.

А я.… смогу?

Жалобный плач становится громче, переходит в требовательный крик, и я бросаю неуверенный взгляд на дверь детской.

Пульс стучит в висках, сердце выбивает ребра, когда я делаю шаг. Ещё один.

И всё-таки захожу в комнату.

– Тш-ш-ш, малыш, успокойся, - лепечу пересохшими от волнения губами, приближаясь к кроватке.

Плач не затихает. Наоборот, с моим появлением он достигает пика.

Ребёнок будто прогоняет меня. Или просит о помощи.

Горькие слёзки текут по красному от перенапряжения личику, губки дрожат, крохотная грудка ходит ходуном.

– Баю-бай, - наклоняюсь к люльке, осторожно покачивая маятник.

– У-а-а-а-а! – рвет душу на части.

Хочется заплакать вместе с ним, но.… я же сама будущая мама! Как я со своим справляться буду, если при первой же неудаче расклеилась?

– Пойдешь ко мне? – выдыхаю с улыбкой.

Не понимает, но слушает мой голос – и делает паузу. Поднимаю его на руки вместе с ворохом пеленок. Даже завернутый в одеяло он кажется очень маленьким и легким.

Пушинка, пахнущая молочком.

– Вот так, - прижимаю к груди теплый сверток. – Всё хорошо. Проголодался?

Продолжаю говорить с ним, а сама всматриваюсь в чёрты кукольного лица.

Он похож на Демина. Сын своего отца.

Сердце, встрепенувшись в груди, тоскливо сжимается. У меня нет к нему ни злости, ни ревности. Я могу сколько угодно обижаться на Германа, но его ребёнок ни в чём не виноват. Так же, как и другие дети, он заслуживает счастья и любви.

– Не плачь, маленький, всё плохое позади, - успокаиваю его, присаживаясь на диван. – Ты дома. О тебе здесь позаботятся.

Откидываюсь на спинку, устраиваясь удобнее. Малыш ищет грудь, трется носиком о край пеленки, а я невольно расплываюсь в улыбке.

– Амина? – врывается в детскую Герман, и я возмущенно шикаю на него.

– Не кричи, ребёнка испугаешь.

Я смотрю на него исподлобья, а он не сводит глаз со своего сына на моих руках. Хмурится так сильно, что высокий лоб покрывается морщинами, две борозды залегают на переносице.

– Извини, - роняет неоднозначно.

Просит прощения за ребёнка. За все, что произошло между нами.

– Давай его мне, - протягивает руки, а я сильнее впиваюсь пальцами в детское одеяло.

На пороге появляется бабушка с бутылочкой смеси, вручает её Герману.

– Ну что, батя, - намеренно грубо обращается к нему. Воспитывает, как обычно, и на мгновение мне жаль его становится.
– Сынка забацать – дело нехитрое, а дальше? Ты от отцовского долга не увиливай. Аминочке надо отдыхать, мы с Элей ужин приготовим, а ты корми дитя.

Раздав указания, Стефа уходит, плотно закрыв за собой дверь. Оставляет нас одних. Словно специально, чтобы помирить.

– Слышала? – кивает Герман в сторону выхода.
– Иди. Я сам, - снова тянется к малышу.

– Не трогай его, он пригрелся, - отрицательно качаю головой. – Я покормлю.… Если ты позволишь.

– Я не хочу тебя утруждать. Это все и так неуместно. Ты не обязана.…

Осекается, тяжело вздыхая и раздраженно запуская пятерню в волосы.

Демин злится. На себя. На ситуацию.

Пока он мучается угрызениями совести, я беру бутылочку, встряхиваю, размешивая молочко. С улыбкой показываю крохе, и тот жадно хватает соску губами. В воцарившейся тишине раздаются милые причмокивания и довольное мурлыканье.

– Как ты его назвал? – спрашиваю, только сейчас осознав, что в больнице мы совсем не говорили о ребёнке. Как будто его не существует. Но я устала бегать от проблем. – У него же есть имя?

– Да, - цедит Герман, садясь рядом с нами. – Миша, - чуть слышно произносит, касаясь пальцами взмокшего от усердия лобика.
– Михаил Демин. В честь моего самого близкого человека… - выдержав гнетущую паузу, добавляет с горечью: - которого больше нет.…

Глава 25

Я почти физически чувствую его боль, и сердце сжимается, вместе с кровью выталкивая все обиды, которые вдруг становятся пустыми и неважными. Малыш выпускает соску изо рта, начинает недовольно попискивать, отвлекая меня на секунду от тяжелого разговора. С нежностью смотрю на него, снова даю бутылочку и мягко улыбаюсь, когда он бьёт по ней кулачком.

Миша, значит… Истинный Демин.

– Кто такой Михаил? – уточняю после паузы осиплым шепотом.
– Твой родственник? Ты ничего о нем не рассказывал.

Герман медлит с ответом, и я начинаю жалеть, что затронула эту тему. Видимо, мы всё ещё слишком чужие для того, чтобы он впускал меня в свою душу.

Год вместе – и ни слова. В то время как о моей семье Демин знает практически всё.

– Брат, - раздается в полной тишине, как удар гонга.
– В нашей семье не принято говорить о нем. Запретная тема, потому что всем до сих пор больно.

– Если ты не хочешь вспоминать, то не нужно…

– Нет, - звучит безапелляционно, и я смиренно опускаю взгляд. Чувствую, как диван проминается рядом со мной, и Герман двигается ко мне вплотную, обнимая нас с Мишенькой. – Я хочу, чтобы ты знала обо мне всё, потому что ты теперь.… моя семья, - и целует меня в висок.