Неверный отец. Счастье в конверте

– Герман, ты можешь ехать домой, а со мной тетя Эля посидит, - неловко лепечет Амина, потупив взгляд.
– Да и Лана на дежурстве сегодня. Всё будет в порядке.

– Нет! – расстроенно рявкаю, а за грудиной пульсирует так, что дышать нечем. Стоит лишь представить, что мне придется опять бросить любимую, как страх сковывает лёгкие. – Я с тобой останусь!

Сегодня. Завтра. До конца дней…

– Тебя сын ждет, - настаивает, по-прежнему не глядя на меня.
– Нельзя его кидать на няньку.

– Амина…

Дотрагиваюсь онемевшими пальцами до ее руки. Убирает. Сцепляет кисти в замок, накрывая животик.

Молчит… И мне сказать нечего…

– Не врач ты, Гера, а кукушонок. Раскидал детей по свету, - сокрушается Элеонора, и на этот раз бьет словами особенно больно и метко. Меня совесть жрет за то, что я и отец хреновый, и как мужчина не смог свою женщину сберечь, и как человек… редкостный идиот!

– У меня все под контролем, - защищаюсь из последних сил. Делаю хорошую мину при плохой игре, но тетке не составляет труда раскусить меня. Она видит, что я на грани.

– Ладно, не психуй, - подойдя, по-матерински треплет меня по волосам и чмокает в макушку. – Старшенького своего переселяй к нам – мы со Стефой быстренько его выходим.

– Ему медицинский присмотр нужен…

– А я кто, по-твоему? Рак с горы? – злится она.

Собираюсь извиниться и мягко объяснить, что ее медсестринских навыков может быть недостаточно, но улавливаю тихий смешок Амины.

Вместе с тетей, как по команде, поворачиваемся к ней. Вопросительно наклоняем головы.

– Вы такие милые, когда ссоритесь, - неожиданно заявляет она, окинув нас теплым взглядом. Прыснув в ладонь, начинает заливисто смеяться.

– Перепады настроения беременной… - вздыхаю с улыбкой.

– Герман, тетя Эля права, - откашлявшись, назидательно говорит Амина. Пообщавшись с бабушкой и тетей, она стала чем-то похожа на них. Ох, и устроят они мне веселую жизнь, но я не против. Лишь бы вместе.
– С родственниками малышу будет лучше, чем с чужими людьми. Я после больницы тоже планирую вернуться к бабушке Стефе. Не хочу находиться в городе, где мои родители, Марат и… все желают мне зла.

– Со мной тебе ничего не угрожает…

– Прости, но….
– закусывает губу, будто боится меня обидеть, и продолжает мягко: - Мне там спокойнее.

Понимаю, что не могу на неё давить. Сломаю! Поэтому сдаюсь сам.

– Как скажешь. Поедем в поселок. Вместе!
– чеканю безапелляционно.
– Я теперь от тебя ни на шаг.

– Вот и договорились! – Элеонора так звонко хлопает в ладоши, что мы с Аминой на секунду зажмуриваемся. Украдкой улыбаемся друг другу, и от этого невинного переглядывания становится тепло на душе.

После ухода тёти мы больше не говорим о прошлом. Будущего тоже не касаемся, потому что в нашей ситуации оно эфемерно. Мы в принципе избегаем любые серьёзные темы. Болтаем ни о чём, беззаботно смеемся. Почти как раньше, когда мы были вместе. Только целовать ее нельзя – не подпустит. Но мне достаточно того, что хотя бы не прогоняет.

Половину вечера я пытаюсь накормить свою любимую непокорную пациентку бабушкиными пирожками, а ближе к ночи, после всех необходимых процедур и уколов, укладываю ее спать, как малышку. Как и обещал, я остаюсь с ней, словно телохранитель.

– Спокойной ночи, родная, - шепчу, когда она уже спит.

Провожу костяшками пальцев по румяной щеке, подушечками очерчиваю контур губ и наклоняюсь, чтобы невесомо поцеловать её. На миг мне кажется, что Амина отвечает во сне, но не хочу злоупотреблять её состоянием. Нехотя отстраняюсь, забирая себе на память её вкус и запах.

Подтащив старое кресло к койке, засыпаю в неудобной позе, полусидя. Рука затекает, потому что я постоянно держу ладонь Амины. Голова болит, тело ватное, мозги перемолоты в пыль. Я понятия не имею, что ждет нас завтра.

Впереди куча проблем, а я живу моментом. Здесь и сейчас. При этом чувствую себя самым счастливым мужиком на планете.

С ней я дома, где бы мы ни были.

Глава 24

Несколько дней спустя

Амина

Слабенький детский плач – это первое, что я слышу, неловко переступив порог бабушкиного дома. Осторожно бреду по коридору, заглядываю в столовую.

С появлением малыша здесь всё преобразилось, ожило. На тумбочке у старого зеркала – пустышка, видимо, забытая тетушкой впопыхах. На стульях у камина сушатся пеленки и распашонки. Посередине комнаты разложена гладильная доска, заваленная выстиранными вещами. Кошки забились по углам – они больше здесь не хозяйки. Вместо них мяукает и строит женщин крошка Демин.

– Амина, девочка моя, давай помогу, - шелестит за спиной голос Германа, а затем мое пальто спускается с плеч и оказывается в его руках. – Сейчас сумки из машины принесу. Посиди пока в кресле, отдохни. Бабушка с малышом, а тётя занята ужином. Потерпи, скоро поешь с дороги…

– Я не голодна, - отказываюсь по привычке, хотя в животе урчит. Но стоит лишь вспомнить тошноту, которая подкатывает к горлу после каждого приема пищи, как я инстинктивно морщусь. Невыносимо. И чай Элеоноры больше не помогает.

– Надо, маленькая, - шепчет он, обнимая меня сзади. – Ради нашего сына.

Широкие, теплые ладони Германа скользят по моей талии, обхватывают животик, согревают. Хочу накрыть его руки своими, но застываю и не могу пошевелиться, как оцепенелая. Забываю, как дышать, а внутри так спокойно и легко, как не было очень давно…

Словно я дома. В родной семье.

– Амина…

Он прижимается носом к виску, шумно вдыхая запахи больницы и шампуня, которыми я пропиталась вместо духов. Легкий поцелуй обжигает щеку – и вот уже Герман ласково перекидывает мои непослушные, густые волосы на одно плечо, открывая шею, наклоняется к ней и невесомо касается губами заходящейся в бешеном ритме жилки.

Время останавливается....

Затаившись, я мягко улыбаюсь, пока никто нас не видит. Наслаждаюсь моментом, позволяю себе сдаться на доли секунды и понежиться в горячих, исцеляющих объятиях моего доктора.

Мурашки по коже….

Все эти дни он не отходил от моей постели. Контролировал акушерок, огрызался с Маратом, который упорно пытался увидеться со мной, отстранил от должности Богомолову, воспользовавшись связями и лояльностью главного. Перед тем, как забрать меня из больницы, даже успел поругаться с моей мамой, которая вдруг вспомнила о родительских чувствах и хотела меня посетить. Герман не впустил её в палату. И выбросил пакет, который она передала. Мотивировал это тем, что никому не доверяет, кроме самого себя, так что лечить и кормить меня будет лично.