Невероятные приключения циников в Скайриме

Довакин шёл среди горящих обломков, пошатываясь и хлебая зелья — один флакон за другим. Лечился гад… И почему я не догадалась рассовать пузырьки по карманам? Все наши лечебные зелья остались в мешке, а тот погребён где-то под завалами. Довакин, словно прочёл мои мысли, вынул из перевязи новую бутылку с синим зельем и, вытащив зубами пробку, жадно присосался к горлышку. Полный бешенства взгляд драконорожденного прикипел ко мне, и я начала быстро соображать, пока было время: надо увести довакина от Бишопа — у меня есть шанс воскреснуть, а у рейнджера его точно не будет.

— Слушай, — прохрипела я — от гари и дыма запершило в горле, — нам нет нужды убивать друг друга. Я тебя знать — не знаю, и Вигдис твою.

— Плевать я хотел на эту суку, — медленно произнес маг. — Хотя, нет. Я даже благодарен ей, что она принесла свой свиток прямо мне в руки…

— Ну и отлично! Забирай эти бумажки и разойдемся по разным сторонам, — почти обрадовалась я.

Сейчас заговорю ему зубы, а свитки выкраду позже.

— Не разойдемся. В Скайриме слишком много довакинов, — хриплым голосом сказал маг и медленно поднял ладони, — а душа у Алдуина только одна… И она моя. Только я стану Богом.

Мне хватило долей секунды, чтобы понять, что перескакивающие между его пальцев искры разогреют меня до состояния ходячей плазмы.

— Мять тебя за алгоритмы! — я бросилась в сторону, но правая нога некстати подломилась, и я рухнула на чёрный от сажи снег. Вовремя, черт возьми! Мимо, треща сухим воздухом, пролетел исходящий искрами электрический шар. Вот уж правду говорят «блаженным и юродивых бог помогает».

— Йоль! — я сделала последнюю попытку отбиться.

Огненное дыхание опалило горло, но маг лишь взмахнул рукой и загородился ледяным щитом.

— Ты просто ничтожество, — скривился он от отвращения, снимая магический щит.

Между его пальцами снова пробежал электрический разряд, но я лишь усмехнулась ему в лицо. На миг во взгляде довакина промелькнуло удивление, но мужик быстро собрался, и в следующую секунду отпустил накопленную в ладонях силу, но… Ничего не произошло. Заклинание так и не сорвалось с руки, а драконорожденный, покачнувшись, бревном рухнул мне под ноги.

— Я же го…ворил… «только через…мой…труп», — Бишоп за его спиной опустил лук.

Рейнджер из последних сил держался на ногах, но сил оказалось не так много, и он опустился на колени. Я поднялась на четвереньки и кинула взгляд в сторону неподвижного довакина: из задницы героя торчала стрела, погрузившись на всю длину наконечника.

— Ты вовремя, — обратилась я к рейнджеру, уже зацапав себе сумку драконорожденного придурка. Чертовски тяжёлая сумка, надо сказать… Развязав тесьму, нащупала пальцами верхушки двух Древних свитков. Вот они мои родненькие! Здесь, у меня в руках… Целые и невредимые… — Бишоп, ты умница! Ты просто не представляешь, какой ты молодец!!! Бишоп? — я подняла глаза, — Биш?!

Рейнджер лежал неподвижно на снегу и мелко-мелко дышал, едва хватая воздух. Закинув сумку довакина на плечо, я попыталась встать, но нога не слушалась. Что, святые нейроны, с ней такое?! Опустив глаза, нашарила взглядом только выпирающую штанину. Вывих? Ничего не чувствую. Да и пёс с ним. Я поползла до рейнджера, загребая снег голенищами сапогов.

— Бишоп? — повернула рейнджера к себе лицом.

Даже в темноте было видно, каким неестественно бледным стало его лицо.

— Дышать можешь?

В ответ всё то же рваное присвист и мелкие, едва различимые вдохи. Проклятье! Проклятье!!!

— Нож! Где клятый нож?!

Я похлопала рейнджера по ногам, нащупала в сапоге рукоять охотничьего ножа. Не теряя времени даром, полоснула лезвием по ремням, скрепляющим броню, и развела, насколько смогла, её и стеганку в стороны. Задрала рубаху, не обращая внимания на собачий холод.

Грудь Бишопа искривилась: одна половина надулась, и рейнджера согнуло в дугу. Я припала ухом к груди.

— А…якс…

— Не шипи! Я пытаюсь прослушать дыхание!

Пальцы рейнджера сомкнулись на моём запястье в судорожной хватке:

— Мое… имя… Аякс… Запомни… меня… наст… настоящим…

Я сжала его руку и посмотрела в глаза:

— Биш. Аякс. Ты должен отпустить меня. У тебя пневмоторакс, я должна работать.

Пальцы рейнджера ослабли, и он затих. Я нервно выдохнула: ты что сдохнуть собрался?! Ну нет, так легко ты от меня не отделаешься! Слышишь, волчара?! У нас с тобой запланирована попойка, шлюхи и все что захочешь! Давай, мужик, соберись!

Словно со стороны наблюдала, как мои руки нащупали нитевидный пульс, дернули к себе сумку довакина и отыскали на дне несколько пузырьков с зельями. Все эликсиры здоровья пошли в ход: я заливала одно за другим в горло рейнджера, и, когда пульс стал прощупываться лучше, в ход пошла Бишопова фляга с самогоном.

Мои пальцы пробежались по мужской груди, ощупали вздутое пространство. Перевернула на здоровый бок. Снова пальпация. Пятое межреберье. Дезинфекция — самогон плеснулся на грудь. Аккуратный надрез. Ещё. Глубже. Лезвие провалилось. Нужна трубка. Одной рукой я залезла в сумку довакина и принялась шарить в поисках хоть чего-то подходящего. Пальцы нащупали нечто, что мозг ещё не успел распознать, а руки уже извлекли на свет. Флейта. Дудочка. Диаметр пойдет. Снова дезинфекция. Окровавленными пальцами раздвинула разрез и с трудом ввела флейту одним концом внутрь. Тонкий мелодичный свист прозвучал для меня самой прекрасной музыкой: воздух выйдет — лёгкое расправиться. Будет жить… Должен. Пульс. Надо проверить.

Я ничего не чувствовала, почти ничего не слышала через шум крови в ушах — полное отупение эмоций. Восхитительное Никак. Я посмотрела в бледное, испачканное лицо рейнджера, и в свете пожара и оно показалось мне незнакомым, но родным. Не бледный Бишоп — кто другой был на его месте. Кто-то такой же измученный, высохший, уставший… Уже знакомые вспышки ударили по глазам, и образы, словно из пелены, начали всплывать в памяти. Отец… Вот оно — слепое пятно моей памяти… Единственный, кого я так еще и не вспомнила. Отец, который заботился обо мне, когда мать нас бросила спустя пару лет после постановки моего диагноза. Отец — мой герой и полковник в отставке. Папа, который таскал коляску, когда мои ноги начали отказывать. Мой папочка, который сам сгорел от рака за полгода до моего погружения…

Я заскулила, сжав виски, что было сил. Глаза резало неестественной болью, словно их выжигали ледяным железом, и я закричала, не в силах терпеть…

— Что… слу…чилось, — рядом просипел пришедший в сознание рейнджер, присвистывая дудочкой, все еще торчащей из раны.

— Не могу… говорить, — я разревелась от боли и воспоминаний. Память не зря заблокировала самое страшное и оставила это на конец. На конец ли?..

— У тебя нога… сломана… — простонал Бишоп.

— Вы-ывих… — отозвалась сквозь рыдания.