Невеста из империи Зла

Но Жека только отмахнулся.

— Ой, да об этом все уже знают! Ты что думаешь, люди-то дураки?

Приподнявшись на цыпочки, он разглядел среди студентов Федотову и Седых. Они тоже смотрели в их сторону и о чем-то шептались.

«Ой, конспираторы хреновы!» — усмехнулся про себя Жека.

Когда-то, еще на первом курсе, он был до полусмерти влюблен в Марику. Но она считала его «маленьким» и «слишком озабоченным». Впрочем, Жека не особо унывал. У них были слишком разные представления о настоящей любви: Марика мечтала о серьезных страстях, как у Ромео и Джульетты, а Жека хотел много шума из ничего.

Дружить с Седых было гораздо приятнее: ей можно было хвастаться своими победами, дразнить ее, ссориться с ней и при этом не вносить в их отношения никому не нужных эмоций.

Нельзя сказать, чтобы Жека совсем уж не ревновал Марику к Алексу. Ревновал. Но только и Алекс ему настолько нравился, что порой Пряницкому хотелось поревновать и его.

«Как хорошо, что друзей у человека может быть много, — подумал Жека. — А то бы я просто разорвался под влиянием чувств».

— Всем приготовиться! — зычным голосом заорал Миша. — Выходим! Знамя! Знамя вперед!

Анжелика никогда раньше не была на демонстрации. «Мала еще!» — говорили ей родители. Но в этот день свершилось чудо.

Отец разбудил ее еще до света:

— Пойдешь с папкой на Красную площадь?

От восторга Анжелика была готова летать по квартире, как истребитель. Демонстрация — это же ого-го что такое!

— Тогда живо собирайся, пока мама спит! — велел ей отец. — Одна нога здесь, другая там!

Анжелика помчалась в ванную и, найдя мамину косметичку, принялась торопливо краситься: несколько штрихов карандаша на брови, на веки — вазелин «Норка», на губы — фиолетовую помаду «Дзинтарс».

На всякий случай она решила, что заранее выскочит из дома и подождет папу около подъезда. Наверняка они будут опаздывать и он не погонит ее домой смывать макияж.

— Завтракать будешь? — спросил папа из кухни.

— Я уже поела! — соврала Анжелика.

Одеться было минутным делом. Бросив прощальный взгляд в зеркало, она нашла себя совершенно неотразимой.

«А вдруг меня на камеру снимут! — с замиранием сердца подумала Анжелика. — Меня же тогда вся школа увидит!»

— Пап, я на улицу, а то здесь жарко! — крикнула она и, подхватив пальто, ринулась на лестничную площадку.

Вот тут-то ее и подстерегало неожиданное препятствие в лице бабушки.

Бабушка была послана на этот свет, чтобы карать Анжелику за грехи. Она была уверена, что лучше всех знает, как воспитывать внучку, и усиленно претворяла свои теории в жизнь: поила ее ненавистным кипяченым молоком, заставляла стричь ногти и ходила «заступаться» за нее во время ссор с дворовыми ребятами.

— Ты куда это собралась такая чумазая? — загремела бабушка.

Анжелика попыталась было обойти ее с фланга, но это было не так-то просто: бабушкина вместительная туша занимала большую часть лестницы.

— Мы с папой уезжаем, — объяснила Анжелика. — Нам некогда. Пока!

Но бабушка не собиралась сдаваться.

— Как это «пока»?! А завтракать кто будет? Я сегодня ни свет ни заря встала, чтобы вам пирожков напечь. Ну-ка, марш домой!

— Ну нам на демонстрацию надо!

Лучше бы Анжелика этого не говорила. Услышав слов «демонстрация», бабушка схватилась за сердце:

— С ума сошли? Ребенка? В такую даль брать?

Бабушка ужасно боялась демонстраций. Она ходила на похороны Сталина и видела, как там кого-то задавили насмерть. Но объяснить ей, что похороны и День седьмого ноября — это не одно и то же, было невозможным.

— Я жизнь прожила! — авторитетно сказала бабушка. — Мне все и без вас известно.

— Ну что тебе может быть известно? — чуть не плача, воскликнула Анжелика. — Ты же до сих пор электричества боишься и не знаешь, как телевизор включать!

— Я и сама до этой гангрены не дотрагиваюсь и вам не советую! Мне Меланья Никитишна с третьего этажа рассказывала, что от телевизора давление поднимается.

— Бабушка! — взмолилась Анжелика.

В это время входная дверь хлопнула и на лестничную площадку вышел папа.

— Здрасьте! — поприветствовал он тещу. — А что это у вас в сумке? Пирожки?

Бабушка знала, что зять обожает ее стряпню, и под наплывом чувств потеряла бдительность. Воспользовавшись этим, Анжелика поднырнула под ее руку.

— Вернись немедленно! — прогрохотал бабушкин голос. Но было уже поздно.

Выскочив из подъезда, Анжелика спряталась за лавочку. Впрочем, ее страхи оказались напрасными. Через пять минут на улице появился папа с пакетом пирожков в руках.

— На, чудо, держи! — сказал он весело. — Бабушка отпустила тебя под мое честное слово.

Анжелика цапнула пирожок.

— Вечно она ко мне как к маленькой относится!

— А ты что думаешь, раз губы накрасила, так уже и большая?

— Это чтоб не обветривались, — угрюмо объяснила она.

Блин! Когда надо, папа не замечал, что у него один носок синий, а другой коричневый, а когда не надо — так становился наблюдательным, как Чингачгук!

Над улицами Москвы колыхались сотни знамен, портретов вождей и транспарантов. Из тысяч глоток неслось мощное «ура».

Миша был горд, как полководец на параде: Дядя Сэм, без сомнения, был самым красочным агитсредством из всех. Особой пикантности ему добавляло то, что платформу с «поджигателем войны» толкали сами американцы. Об этом, правда, мало кто знал, но Мише все равно было приятно. Если начальство спросит, то он расскажет про этот символический жест: простые американские студенты пришли на демонстрацию, чтобы лично выразить протест против политики империализма США.

— Ну как, справляетесь? — спросил у них Миша.

Но и Алекс, и Бобби, и другие ребята настолько прониклись всеобщим энтузиазмом, что и думать забыли про усталость (хотя толкать платформу вручную было довольно нелегко).

— Знаешь, на что это похоже? — прокричал Алекс, стараясь перекрыть всеобщий рев толпы. — На бразильский карнавал!

Миша хотел было объяснить ему, что День седьмого ноября не имеет ничего общего с буржуазными праздниками порока, но тут к нему подошел знакомый парень из параллельной группы.

— А можно я дочку посажу на платформу? — спросил он. — А то она устала — едва ногами перебирает.