Невеста мёртвого царя
Шрифт:
Баюн, громыхая чем-то в избушке, ругался последними словами. Выскочив наружу, он набрал немного моей крови в две склянки с водой, и щедро плеснул из одной мне на спину, а потом и на руку. Боль поутихла, кровь остановилась. Впихнув склянку мне в руки, Баюн бросился к тому месту, где я последний раз видела Мусия.
Когда он вернулся, я облегченно выдохнула. Мусий, весь почерневший и плачущий от боли, но все-таки живой, лежал у Баюна на ладони.
– Едем. Надо убираться отсюда, пока еще чего не приключилось.
Избушка уносила нас от реки в сторону высившихся на горизонте скал. Черные,
Чем дальше мы отъезжали от реки, тем холоднее становилось вокруг. Солнце скрыли густые серые облака. Вскоре повалил снег и стало понятно, что придется останавливаться здесь на ночлег.Схоронившись от ледяного ветра за уступом ближайшей скалы, мы порадовались тому, что избушка переносила холод гораздо лучше, чем жару. Сев и спрятав под собой куриные ножки, она чувствовала себя вполне комфортно, и кажется, даже задремала, устав от дальней дороги. Баюн извел немало целебной воды, чтобы вылечить нас с Мусием, но две небольшие фляжки все же оставил, хотя наши ожоги так и не зажили полностью.
– Жизни уже ничего не угрожает, так долечим. А вот если воды совсем не останется – душу свою чем спасать будешь? – Баюн забрал у меня фляжку и спрятал в свой походный мешок.
Я нехотя кивнула, понимая, что он абсолютно прав. И все же, мне хотелось долечить Мусия. Бедняжка так измотался и пострадал, помогая нам, что провалился в глубокий сон, а я то и дело проверяла, дышит он или нет.
– Все будет хорошо. Сейчас поспит, поест, и будет как новенький. Древесные существа – самые крепкие и неприхотливые, у них и раны быстро зарастают. Ты о себе лучше подумай. Есть хочешь? – в глазах Баюна ясно читалась тревога.
– Да… не помешало бы. Надо же как-то восстанавливаться после этого кошмара.
– Тогда надо что-то питательное и простое. Щей крапивных, с хлебушком… хочешь? Крапива и кровь запирает, и сил придает.
– Давай. – я улыбнулась, вспомнив, что когда-то в детстве уже пробовала такое блюдо.
Вскоре передо мной стояла миска густых ароматных щей, сдобренных сметанкой. Обжигаясь и дуя на полную ложку, приступила к ужину. Дивный аромат еды разбудил и Мусия, который сонно потянулся к столу.Баюн плеснул ему порцию в небольшое деревянное блюдечко. Дважды попросив добавки, ивник наелся и снова уснул, оплетя мою руку тонкими побегами. Раны его и впрямь быстро зарастали свежей глянцевой корой, на голове появились новые листики, ярче и длинней прежних.
– Видишь? А ты маялась. Поест, поспит и будет здоровей прежнего. А вот с тобой помыкаться придется, чтоб шрамов не осталось. Нечего такую красу портить…
Я усмехнулась, облизывая ложку.
– И как лечить будем? Воду больше тратить нельзя. По старинке что ли, медом помажем и под бинт?
– Под что? – Баюн недоуменно нахмурился.
– Ну, под повязку.
– Можно и так, да я знаю способ получше. Только тебе он не по душе будет.
– Это еще почему? – я удивилась, посмотрев на смутившегося вдруг парня.
– Лишнего не надумай только, я и правда помочь хочу. Снимай одежу до пояса.
– Чегооо? – я почувствовала, как щеки вспыхивают жарким румянцем.
– Ну, я же говорил.
Прикоснуться мне к тебе надобно, враз легче станет. Да не вру я, сила у меня такая, говорил ведь, что волшебством владел еще в ту пору, как царем был. Что, не веришь?Я отрицательно помотала головой. Ишь, нашел предлог докопаться!
– Ну тогда хоть руку дай, покажу.
– Эх, что с тобой поделать. На, держи. Только если выясню, что обманул – этой самой рукой и получишь на орехи.
Баюн сердито хмыкнул, но спорить не стал. С видом оскорбленного достоинства взял мою руку в свои, что-то прошептал и я вдруг засмеялась – по телу прошла теплая волна, стало немного щекотно.
– Ну, смотри теперь, врал али нет.
Я осмотрела руку и нахмурилась. Нда, а вот это уже интересно…
Рана окончательно затянулась, даже следов не осталось. Сначала я обрадовалась, но тут же, кое-что вспомнив, рассердилась.
– А раньше ты так сделать не мог?! Зачем воду-то целебную переводили?
– Не мог. Огонь в реке волшебный, без воды ваши раны только хуже бы становились. А к утру и вовсе все нутро бы истлело. Ну, что, дашь спину залечить али нет?
Несколько секунд я колебалась, глядя Баюну в глаза. Потом вздохнула.
– Давай, чего уж теперь. Болит до сих пор, зараза, сама думала, как спать теперь буду.
Повернувшись к нему спиной, сняла обгорелый сарафан, спустила рубаху до пояса и замерла, прикрыв грудь. Лицо пылало, хоть ничего, кроме голой спины, Баюн не видел.
Почувствовав прикосновение его рук к пояснице, чуть не отшатнулась. Тяжело и сладко стало в груди. Странное чувство захватило меня целиком – кончили пальцев словно легонько било током, дыхание прерывалось. А Баюн совсем совесть потерял – его ладони скользили по позвоночнику, вызывая мурашки, гладили плечи, хоть там и не было уже никаких ожогов, спускались обратно к пояснице, и вдруг неожиданно легли на мои обнаженные бедра.
– Ты что дела… - попыталась прошептать я, но голос почему-то сел, и я судорожно вздохнула, пытаясь набрать в легкие побольше воздуха.
– Любая моя… сколько же лет тебя ждал…
Баюн вдруг резко развернул меня к себе, не слушая протестующий вскрик, и прижался губами к моим губам.
Мир вокруг поплыл, растворяясь в темной пелене. Горячие… какие же горячие у него были губы. Томительно-сладкий поцелуй сделал свое дело – я, уже плохо соображая, против воли подалась вперед. Прижавшись к Баюну, откинула голову назад, чувствуя, как его язык проникает в рот, тихо застонала, поддаваясь внезапно нахлынувшей страсти. Впервые у меня возникали такие чувства… сильные, первобытные, всепоглощающие. В животе, откликаясь на прикосновения его рук, словно бабочки запорхали.
– Ай! – вдруг вскрикнул Баюн, резко отстраняясь.
Ничего не понимая, открыла глаза. Наваждение спало, на его место медленно, но верно приходили злость и стыд. Мусий, незнамо когда успевший перебраться на мою шею, сердито скрипел, его золотистые глазенки горели недобрым огнем. Веточки с пушистыми, мягкими листочками скрывали мою обнаженную грудь, а в руке Баюна застрял длинный, острый шип. Молодец, защитник мой, уберег от наглого котяры, которому только дай повод – сцапает и уж не отпустит.