Невеста зверя (сборник)

На седьмой день Ксан мечтал только об отдыхе, но заставил себя продолжать: слишком близка была победа, чтобы дать огню погаснуть. Все, что он сделал в тот день и в следующую ночь, было темно-синее, фиолетовое и зеленое с золотом. Изделия в печах для отжига напоминали стекло из сна – такую посуду приняли бы как должное жители сказочного мира, но не здешнего. Рыжая кошка потрогала лапкой темную каплю, застывшую на полу, и убежала. Ксан поймал себя на том, что голой рукой потянулся к раскаленной чаше, и привел себя в чувство хорошей пощечиной. С каждой минутой его все больше клонило в сон. Все вокруг расплывалось, словно отдаляясь. Он сделал крохотный чайничек на четырех ножках – мечту ведьмы. Он сделал вазу с узором, похожим на отпечаток пальца. Он сделал вазу-флейту, вазу-цветок, вазу-толстушку, грубоватую, но красивую. Он задремал, не выпуская из рук трубки, испортил чашечку цветка, проснулся и встряхнул головой, как выходящая из воды собака. Сон улетел, как капля, но тут же поднялась новая волна дремоты, грозя сомкнуться над головой.

В последние утренние часы перед окончанием срока он сделал вазу – такую маленькую, что ее можно было спрятать в кулаке. Она получилась такой же сумрачной и загадочной, как и другие. Никогда еще он не выдувал столько стекла за один присест – и никогда изделия так его не удивляли. Когда он осмотрел печи для обжига и столы, то увидел, что вазы, чаши и кувшины высятся, как экзотический пейзаж инопланетного царства, – от ярких, как заря, изделий первых дней до последних сумрачных работ.

Их форма, цвета и блики света, играющие на них, тронули его до глубины души. Слезы затуманили игрушечный ландшафт.

– Здорово получилось. – Собственный шепот прозвучал у него в ушах, как шум волны в морской раковине.

Закрывшись рукавицей от жара, он заглянул в пляшущий огонь печи. Оранжевое сияние переливалось на углях, как чистая вода на камнях речного дна.

– Что за…

Споткнувшись, Ксан отступил назад и вгляделся внимательнее. В печи только темные вазы – что же такое он увидел? Он нащупал трубку и сунул ее в печь. Пошарив в глубине, он окончательно удостоверился: что-то ползает в углях.

Его затрясло – все кости словно обледенели от усталости.

Взяв лопатку с длинной ручкой, Ксан подцепил угли и вытащил их из печи. Щеки тронуло жаром, хотя угли уже остывали – он перестал подбрасывать свежее дерево. Он разгреб угли щипцами и увидел, что какое-то создание свернулось вокруг рыжего, пышущего жаром уголька, точно ища тепла и защиты.

Ксан потянулся к таинственному существу рукой в перчатке – оно отпрянуло. Ксан схватил уголь щипцами и потряс – зверек сначала прижался к раскаленному углю плотнее, но все же не удержался, упал и распластался на поддоне.

Ксан перенес огненное создание на мраморную плиту. Когда он нагнулся посмотреть, что сотворил огонь, то задрожал от восторга. Оранжевое сияние медленно исчезало. На краях тело было прозрачно, но в других местах окрашено бледным румянцем с медными пятнами на передних и задних ногах. Не было никакого сомнения – это саламандра из живого стекла!

Он застыл в нерешительности. Жжется ли она? Протянув руку к стеклянному хребту, он почувствовал исходящий от шкурки жар. Зверек вздрогнул от тени его руки. Рубиновые глазки на голове задвигались и с опаской посмотрели вверх. Ксан поднес к доске стул и стал ждать, когда саламандра остынет на холодном мраморе. Она закрыла глаза и прикинулась мертвой. Через некоторое время он на пробу дотронулся до нее ногтем: нет, еще слишком горячо. Саламандра вздрогнула.

Разве не топил он печь семь дней и семь ночей – хоть часть его сознания и говорила ему, что это безумная затея, – чтобы омыть руки в крови саламандры?

Он надеялся, что ей не будет больно.

Ножницы казались слишком большими и угрожающими; поколебавшись, он взял острые щипцы и проткнул нежную шкурку. Хотя у саламандры нет ни сердца, ни вен, на мрамор полился розоватый сок.

Ксан намазал руки горячей жидкостью. Растекаясь по камню, она быстро остывала. Он сорвал рубашку и намазал кровью руки, шею и грудь. Крови оказалось невероятно много – он разделся догола и умастил каждый дюйм своей кожи, даже подошвы ног. Его волосы, промокнув до корней, встали дыбом от живой крови саламандры. Он брызнул кровью в глаза, и комната предстала омытой алым цветом. Ему вспомнились глаза Христа, что глядели в вечность двумя багряными озерами на «Распятии» кисти Фра Анжелико.

Маленькое существо распласталось по доске, глаза его закрылись.

Я убил ее! Зачем он погубил зверька – неужели стать неуязвимым для огня ему так важно? Он ведь двадцать четыре года прожил без этого дара. Как он мог поверить в эту чепуху, в то, что кровь может защитить? Что такое вся эта затея, как не морок от бессонных ночей?

Щипцами он осторожно закрыл зияющую рану на шкурке. Головка саламандры дернулась, как будто она пыталась взглянуть на него.

Сон тяжело давил на плечи. Закрыв слезящиеся глаза, Ксан застыл, неподвижный, как сотворенные им сосуды, и наполненный до краев грустью.

– Что же мне делать? – услышал он свой голос и сам удивился.

Забыв об опасности, он взял саламандру в руки, она была совсем холодная. Ксан настолько устал, что ему и в голову не пришло, что чудесное действие крови уже проявилось.

Полный жалости и обжигающего горя, он порывисто прижал крошечное создание к щеке. Он был так утомлен, что, казалось, не выдержит этого прилива чувств. Издалека слышался звон – словно раскачивались от ветра тысячи колокольцев.

– Стекло бы треснуло. Уцелеешь ли ты? Или утром от тебя останутся только кусочки фрита?

Он покачнулся, весь дрожа, – тело хотело только отдыха. Но на ладонях лежал мягкий, мертвый вес. Лопаткой он положил саламандру на угли. Может быть, в остывающей печи она исцелится?

Она лежала неподвижно.

– Только бы ты выжила! – с трудом проговорил Ксан.

Он валился с ног от усталости. Он натянул трусы, шагнул вперед, упал на кушетку и погрузился в сон мгновенно, как опускается камень на дно пруда.

* * *

Его разбудила Фрици, которая толкалась мокрым носиком ему в шею и принюхивалась – новый запах ее заинтересовал. Шершавый язычок прошелся по щеке. Ксан перекатился на бок и застонал. Кошка устроилась у него на ребрах, мурлыча и выпуская коготки.

– Иди отсюда. – Ксан махнул рукой, и кошка стрелой слетела с постели.

Он с трудом открыл один глаз: уже рассвело, но было раннее утро – похоже, он проспал целый день и целую ночь. Дверь печи была открыта. Закрыв глаза, он снова попытался заснуть, но мысли о приоткрытой двери не давали покоя.

– Ну ладно, ладно! – воскликнул он, спустил ноги на холодный пол и потер лицо ладонями. Запустив пальцы в спутанные, свалявшиеся волосы, он все вспомнил.

Сердце заколотилось от тревоги – на полке виднелось медного цвета стекло. Держась подальше от горячей печи, он осторожно открыл дверь пошире.

В печи свернулась голая девушка – она открыла глаза цвета медных монеток и вытаращилась на него, приподнявшись на локте белоснежной руки.

Он сразу все понял. Ему не надо было спрашивать, кто это и как она там оказалась, – он не стал тратить на это время. Скулы овального лица, осыпанного медными веснушками, горели румянцем. Вся кожа была светлая и такая прозрачная, что видны были голубые вены на шее. Его охватило любопытство: есть у нее перепончатые лапы или хвост или она вовсе ничем не отличается от человека? Взяв ее за руки, он помог ей выбраться из печи. От саламандры приятно пахло жженым миртом и корицей. Оказалось, что у нее нет хвоста, а ноги и руки человеческие. У ключиц ее, на висках и на веках лежали серебристые тени. Ее тело было само совершенство, а кожа гладкая, как стекло. Казалось, с тех пор как Ева ходила по Эдемскому саду, невинная и нагая, как заря, на свете не было никого прекраснее. Ксан, превосходно сложенный смертный мужчина, рядом с ней почувствовал себя громоздким и нескладным.