Невольная связь

– Черт, Влад! Я не могу! – позорно и трусливо сдался Широков и осел в кресло.

Он слабак. Да. Чертов слабак. Но он не может смотреть на то, как тачка сбивает с ног его маленькую и беззащитную ведьму. Он просто...

– Это не она...Не она... – сначала очень тихо, с сипом, шумно выдохнул Глеб. Он и сам не узнавал свой голос. Себя не узнавал.

В первые мгновения он не смог сделать вдоха. Не мог дышать. Его накрыло странным оцепенением. Звенящей тишиной. И комната перед глазами – ходуном.

Нереально это все. Не может быть. Он же сам видел... Сам все видел...

Дурак! Какой же он дурак! Размазня и кретин! Вместо того, чтобы действовать в тот день, он посыпался. Закопался в собственном горе. А нужно было...

Но, твою ж, блядь, мать! Как оно все было складно. Как все сошлось гладко, что Глеб и не подумал перепроверить. И Туманов... Он же опознал дочь!

Глеб проглотил выпивку, будто воду. Не помогло. Мозг отказывался принимать информацию. Кажется, каждая извилина шевелилась с трудом. Со скрипом.

Нет, не мозги скрипят. Это стекло рассыпалось в его руке.

Глеб выронил планшет прямо на пол. Прижал ладони к лицу. Пальцы дрожали. И голос совсем не слушался.

– Ты нашел... Влад, скажи, что ты нашел ее... Умоляю! Я просто свихнусь, если это не так! – голос сломался, как и сам Широков, но Глеб ничего не мог поделать с собой. Шквал эмоций. Ураган. Цунами. Казалось, его сейчас раздавит этим всем. Уже раздавило.

– Помнишь, как ты мне рассказывал после похорон? Как говорил, что сожалеешь обо всем. Как хотел бы изменить. Хотел бы вести сея иначе. Потому что Сабина – особенная для тебя. Помнишь? – настойчиво говорил Архипов.

– Не помню. Я бухой был в хлам. Но все так, да. Особенная, – бормотал Глеб.

– У тебя есть второй шанс, Глеб. Не просри. Понял? – назидательно продолжил Архипов. – А еще ты должен знать. Она не в курсе, что ее похоронили. Она просто сбежала. Так вышло. Совпадение. И она по-прежнему тебя боится. Понимаешь?

Глеб подскочил на ноги. Было мало места. Ему мало места. Ему нужно двигаться. Нужно увидеть Сабину. Нужно понять, что это не сон. Он не спит.

А если и спит – хер с ним. Главное, в этом сне Сабина реальна и жива.

– Один вопрос. Та картина... Это действительно..., – заговорил Глеб, но голос его подвел.

– По ней мы и нашли ее. Да, она и есть тот художник. Кстати, насчет ее картин, мы с тобой должны кое-что решить, но потом, – сознался Архипов и щелкнул выключателем. Кабинет вновь погрузился в полумрак. Но зато теперь Глеб видел, что там, за стеклом, кто-то есть.

И это не Ария.

А Глеб замер прямо перед распашными окнами, которые сейчас были закрыты. Руку протянул. Пальцы, дрогнув, легли на стекло.

Сабина не видела его. Стояла вполоборота. Смотрела на звездное небо, куталась в какой-то платок. Глеб ничего этого не замечал. Он боялся сделать шаг вперед. Потому что не знал, бредит ли, или все это в реальности.

Его трясло. Каждый нерв натянулся до звона.

Да пошло оно все! Пошло! Пусть это бред! Пусть!

Пусть ему это все снится. Главное, дотянуться до нее. Прикоснуться к ней.

Глеб не помнил, как прошел на террасу. Он плохо себя контролировал. Он совершенно не соображал, что творит.

Шаг... второй... третий...

Девушка обернулась к нему лицом. А он уже близко. Вплотную.

Схватил руками. Пальцы в длинные пряди, в гладкий шелк.

Его трясло. Плевать. Ртом накрыл нежные губы.

Как же скучал! Как же он по ним скучал! Не дышал без них. А теперь – глубоко, жадно, неистово, как будто тонул и вынырнул из толщи воды.

Он чувствовал, как крохотные кулачки бьют его по плечам. Нет. Не отпустит. Потому что они без того конченный псих. Потому что он задохнется, если перестанет целовать ее губы.

Тонкие пальцы пришли на смену кулачкам. Глеб чувствовал, как они зарываются в его волосы на затылке. А стройное гибкое тело вытягивается, подстраиваясь под Глеба.

И сладкие губы податливо приоткрылись, впуская его язык глубже.

Сабина. Девочка. Моя.

Эти слова держали его крепко. Крепче, чем любые доводы рассудка. Крепче, чем земное притяжение.

Вот теперь у Глеба не осталось сомнений. Он реально двинулся крышей.

***

Я действительно боялась этого мужчину. На протяжении последнего месяца не было и дня, чтобы я не думала о том, как оказаться в другом городе, в другой стране, в другой вселенной. Подальше от Глеба Широкова. Я боялась встречи с ним. Боялась наказания, которое может настигнуть меня.

И что сейчас?

А сейчас я не могу пошевелиться, оттолкнуть его от себя, закричать, позвать на помощь... Не могу. Что-то внутри заставляет меня замереть. Заставляет поддаться напору этого безумца.

Он же одержим! Это чувствуется по рваным, алчным движениям твердого рта. По неровному, рычащему дыханию. По тому, как неистово стиснулись мужские ладони в кулаки, загребая мои волосы.

Совсем не больно. Нет. Но это безумие не оставило равнодушной меня.

Я уже не хотела никуда убегать. Мне нравилось чувство власти над этим сильным безумным мужчиной. Меня заводили мысли о том, что я способна довести Глеба до бесконтрольного состояния. До срыва. Я понимала: еще секунда – и бездна.

Мои пальцы вцепились в грубую ткань пиджака на плечах. Но этого мало. Я запустила ладони в идеальную прическу Глеба, коснулась шеи, затылка.

А твердые губы не выпускали моих. Целовали жадно и неистово. Сметали все мои мысли напором чувственного желания. И ведь ничего запредельного Глеб не делал. Просто держал мое лицо в своих ладонях и целовал.

И когда успел повысить свои умения в этом занятии? Я ведь прекрасно помнила, что еще месяц назад он не умел толком целоваться.

И эта мысль отрезвила. Поднабрался опыта, да? Вот же говнюк!

Я попыталась оттолкнуть мужчину от себя. Надавила на плечи ладонями.

Результата не было. И только хриплый голос прямо мне в губы:

– Не пущу!

И с таким остервенением, с такой яростью Широков произнес это, что я растерялась.

А Глеб сжал мою голову, обхватив ладонями, и заставил уткнуться в свою шею.

Объятия? Он обнимал меня? Глеб Широков обнимал?

Я никак не могла вернуть дыхание в норму. Цеплялась за пиджак, чтобы не упасть, ведь колени тряслись. Жаль, что не от страха.