Незапертые чувства
Шрифт:
– Я думаю, стоит провести съемки в Двенадцатом, - предлагает сохранявший молчание до этого момента Плутарх.
– А я считаю, что стоит, - я делаю небольшую паузу, чтобы успокоиться и не выразиться нецензурно, - стоит подождать, пока они придут в себя. Или из огня да в полымя? Некоторые еще не догадываются, что их дома и семей больше нет.
– Разумеется, солдат Эвердин. Спасенные пленники получат весь необходимый уход. Но это не значит, что у нас нет работы, – Койн окидывает меня ледяным взглядом. – В Восьмом сейчас очень неспокойно. Повстанцев
– Вы хотите отправить ее в дистрикт, где сейчас разворачиваются военные действия и гибнут люди? – спокойно спрашивает Хеймитч.
– С ней отправлюсь я и мои люди, – отвечает ему Боггс.
– Хорошо, я еду, – я пожимаю плечами.
– Нет. Могу поехать я. Снимем там необходимый материал, и можно смонтировать с речью Китнисс, - хотя Гейл и говорит обо мне, но по-прежнему не смотрит в мою сторону.
– Я не собираюсь фальсифицировать свое местонахождение, – возражаю я.
– Нет, она туда не поедет, - стоит на своем Хеймитч.
Да что происходит? Я не ребенок, в конце концов, чтобы меня так оберегали и вместо меня принимали решения.
Я уже собираюсь раскрыть рот, чтобы сказать, куда все могут пойти со своими мнениями, но тут же закрываю его под взглядом Хеймитча. Он едва заметно качает головой из стороны в сторону, пристально глядя мне в глаза.
И тут я все понимаю. Койн не нужен материал из Восьмого, так же, как и искалеченные бойцы дистрикта. Ей нужен подходящий момент, чтобы избавиться от меня. Голос восстания она заполучила, и во мне больше нет нужды. Спасение Пита - это переломный момент.
Могу поспорить, если я отправлюсь в Восьмой, то откуда-нибудь из-за угла выскочит наемник, и его целью будет попасть мне в сердце, ну или в голову.
Люди любят меня, и они возненавидят Капитолий. Мое убийство подстегнет их к борьбе.
И Пит. Моя смерть сломает его. Но он сделает все, чтобы отомстить за меня. И все заработает так, как того хочет Койн.
И что же мне делать? Сидеть здесь и трястись от страха? Или все же пойти на этот риск в надежде на то, что я ошибаюсь?
========== Глава 3 ==========
– Какого черта, Гейл! – я вылетаю из кабинета вслед за другом.
Он глубоко вздыхает и, наконец, смотрит мне в глаза:
– Что не так?
– Я сама могу о себе позаботиться!
– Ты так о себе позаботиться решила? Соглашаясь отправиться в пекло? – Гейл повышает голос.
Я молчу.
– Там война, Кискисс… - уже мягче произносит он.
Я вздрагиваю. Он назвал меня Кискисс. Гейл больше не злится?
– Я должна, - мой голос немного дрожит.
– Что и кому ты должна?
– Помочь людям.
– Ты и так помогла им. Ты зажгла в них надежду! Надежду на то, что Капитолий не всесилен, что даже эта глыба имеет слабые места.
– Какие слабые места? – из груди вырывается стон. – Это мы, как крысы, вынуждены прятаться в подземелье! И напомни - от кого мы прячемся?
– Перестань.
Что ты еще можешь сделать? У тебя не хватит стрел на весь Капитолий! – он слегка встряхивает меня за плечи, словно таким образом я быстрее пойму.– Очень жаль, что ты в меня не веришь, - шепчу я.
Гейл отходит от меня и, уже повернувшись спиной, произносит через плечо:
– Я верю. Но Сойка-пересмешница обречена - надеюсь, ты понимаешь это.
Он сказал вслух то, о чем я боялась подумать. И ведь это правда - в битве с таким врагом я вряд ли выживу.
***
– Как дела? – я ставлю поднос с едой на стол и присаживаюсь напротив Финника.
В ответ он лишь пожимает плечами и продолжает ковыряться в тарелке. Проходит не меньше минуты, прежде чем Одэйр решается заговорить:
– К Энни меня не пускают.
– Почему?
Он нервно проводит рукой по волосам и, наконец, смотрит на меня:
– Ответа на этот вопрос я не добился.
Я смотрю на содержимое своей тарелки и подавляю рвотный позыв - мутное жидкое месиво из капусты и грибов. В Тринадцатом повара не слишком заботятся о вкусе пищи.
– Все будет в порядке, - говорю я, отодвигая поднос подальше от себя.
– Я заходил к твоему жениху, - Финник задумчиво склоняет голову набок.
Внизу живота что-то легонько кольнуло. Пит – мой жених.
– Он странный.
– Что ты имеешь ввиду? – я напрягаюсь.
– У него словно какие-то приступы. Мне кажется, ему больно.
Вспоминаю, как утром Пит, зажмурившись, вцепился руками в простыни, но тогда я не слишком обратила на это внимание.
Я вылезаю из-за стола и практически бегом несусь к выходу из столовой, по пути швырнув поднос на конвейер.
Теперь до больничного крыла. У дверей в палату Пита сталкиваюсь нос к носу с Делли Картрайт. Кажется, она была его подругой в детстве. Но что ей сейчас тут надо?
– Привет, Китнисс, - тихо здоровается она.
– Ты была у Пита? – откуда ни возьмись, в моем голосе появился холод.
– Да, хотела убедиться, что с ним все хорошо, - она уже собирается уходить.
Её печальный тон оседает онемением на кончиках пальцев.
– Ты сказала ему?
Делли оборачивается:
– Сказала. Пит должен знать, что его семьи больше нет.
Внезапно меня охватывает волна ярости. Я подлетаю к девушке и впечатываю ее в стену:
– Я должна была сказать ему сама! Я!
– испуг во взгляде Делли отрезвляет меня, и я отпускаю её.
– Это моя вина.
Теперь она смотрит на меня с сожалением:
– Не стоит себя винить, Китнисс. Не в твоих силах было остановить восстание. Ты дала нам всем надежду.
Я молча сверлю серую стену взглядом. Перед глазами начинают плясать цветные точки. Тишина шипит звуком закрывающейся двери - Делли ушла, но её слова все еще звенят в ушах. Снова это слово. Почему все сегодня говорят мне об этом? Я символ, я дала людям надежду. Как так вышло? Ведь я просто пыталась защитить дорогих мне людей и спасти свою шкуру.