Неживая вода
Шрифт:
Он хрипло засмеялся, и обратился уже к Марьяне:
— Ты, курва, давай сюда добро. Все, что есть. И не дергайся, иначе обоим не поздоровится.
— Какое… добро? — пролепетала она, отступая еще на шаг.
Игнат почувствовал, как незнакомец ослабил захват, но лишь для того, чтоб угрожающе махнуть ножом перед глазами Марьяны.
— Дуру из себя не строй, — прохрипел грабитель. — Деньги давай, да побрякушки. Да и шубейку свою не забудь! Тебя это тоже касается, — он встряхнул все еще оторопевшего Игната. — Давай-давай! Некогда тут рот разевать!
И смачно сплюнул в снег.
Дрожащими
— Куда собрался? — прорычал грабитель, встряхивая Игната за ворот, и добавил насмешливо. — Дурак!
Игнату показалось, будто ему дали пощечину. По спине прокатилась горячая волна, будто разом разошлись недавно затянувшиеся рубцы, и мир треснул. Узкие улочки слились в одну сплошную черную пелену, фонари выросли до неба, ощетинились ветками.
"Режь!" — утробно взревела навь.
Тогда Игнат отклонился и резким ударом локтя с разворота двинул под ребра. Грабитель зашипел от боли и злобы, его руки соскользнули с Игнатова плеча. Тот вывернулся из захвата, схватил мужчину за одежду, дернув на себя и вниз. Пытаясь удержать равновесие, грабитель уцепился за куртку Игната, но получил ударом колена в живот. Нож беззвучно повалился в снежную кашу, блеснул в тусклом фонарном свете, будто выпавшая металлическая коронка.
"Режь…" — прошелестел налетевший ветер.
Падая вслед за грабителем, Игнат ударил его кулаком в лицо. Под рукой хрустнул сминаемый хрящ носовой перегородки, и лицо мужчины перекосило, окрасилось в темный пурпур, как в щетину, и стало вдруг похожим на лицо дядьки Касьяна.
"Грешные мы, — плаксиво сказал он. — А ты между нами праведник".
Игнат сжал зубы и ударил снова. Лицо Касьяна смазалось и стало похожим на егеря Мирона. Ударил — и теперь это был не Мирон, а Егор. Ударил — и черты лица исчезли вовсе, осталась только хохочущая неживая маска, а в прорези рта сверкнули заостренные акульи зубы.
"Чертом стать легко! — прохрипел навий. — А ну-ка, ударь посильнее!"
И Игнат бил, и бил, и бил, обливаясь потом, будто вулканической лавой. И очнулся, только когда на его руках повисла плачущая Марьяна и принялась причитать:
— Хватит, Игнат! Ну, хватит! Остановись!
Он тяжело дышал. В ушах еще шумела заснеженная тайга, перед глазами расходился калейдоскоп пятен, саднили натруженные руки.
— Пойдем домой.
Он схватил Марьяну за руку, потащил за собой. Подальше от места, где в снегу корчился и стонал неудачливый грабитель.
Игнат шел по улице широкими решительными шагами, не оборачиваясь назад и не снижая темпа, хотя Марьяна едва поспевала за ним. Нарастающий жар в груди бушевал и требовал выхода. Ночь над головой густела, набухала черной кровью. И на руках Игната тоже была чужая кровь.
— Умыться бы тебе надо, — сказала Марьяна.
Вслед за Игнатом, она вошла в его комнату, и принялась доставать влажные салфетки.
— А все же, как ты его! — с невольным восхищением прошептала она. — Так ему и надо! Только
я так испугалась… думала, убьешь. Видел бы ты себя в этот момент!Она усмехнулась, и Игнат усмехнулся тоже. Зеркало ванной отразило его скуластое лицо с налипшими на лоб темными кудрями. Глаза смотрели жестко, решительно. Игнат включил воду и подставил руки под теплые струи, следя, как вода, стекая с его пальцев, приобретает розоватый оттенок.
— А я теперь никому себя в обиду не дам, — сказал он.
Вернулся в комнату, где на кровати сидела все еще взволнованная и немного испуганная Марьяна. Положил ей ладони на плечи.
— Веришь?
— Верю…
Ее сердце билось так гулко, что, кажется, Игнат отчетливо слышал это биение в застывшей тишине гостиничного номера. В широко распахнутых глазах дрожали капли росы. Она была красива, как лесная берегиня. И, наклонившись к ее лицу, Игнат почувствовал запах теплого молока и свежести, а мягкие губы раскрылись, как бутон цветка раскрывается навстречу первым солнечным лучам.
— Ты ведь уедешь со мной, Игнат, правда? — спросила Марьяна.
— Правда, — ответил он, и накрыл ее губы своими, увлекая на чистую, утром перестеленную кровать.
11
Утром на перроне царило оживление, словно сюда стеклась половина города.
Пассажиры коротали время кто за беседой, кто за чтением свежих газет. Провожающие зевали, отмахивались от вездесущих голубей, косились на большие, висящие над платформой часы — времени до прибытия поезда еще было предостаточно. Этим пользовались торговцы всех мастей, которые предлагали свой товар, начиная от дешевого хрусталя и заканчивая семечками.
— А вот не хотите ли шоколада в дорогу? — подкатила к Игнату розовощекая, похожая на пышку пожилая женщина. Ее большая хозяйственная сумка трещала по швам от разнообразных лакомств.
— Не хотим, — лукаво отозвалась Марьяна и обвила Игната руками. — Нам и без шоколада сладко.
Она засмеялась, и Игнат последовал ее примеру. Торговка насупилась, отошла.
— А все же я так рада, что ты решил ехать со мной! — промурлыкала девушка, мягкой ладонью оглаживая Игната по спине, отчего ему становилось так хорошо и тепло, словно после долгих месяцев зимы и тьмы наконец-то выглянуло настоящее весеннее солнце.
— И ты только не смейся, — задумчиво продолжила она, — но я даже в чем-то благодарна… да-да! — она повысила голос, видя, как напрягся Игнат, — даже благодарна всему, что случилось! Ведь иначе я бы не познакомилась с тобой!
Она потянулась, чтобы поцеловать его, и Игнат ответил на ее поцелуй. От жара и сладости ее губ, от воспоминаний о прошедшей ночи (сладкой и душной, поднявшей его на доселе невиданную волну) в его животе снова начало зарождаться маленькое солнце.
— Глупая я, да? — выдохнула Марьяна.
Игнат засмеялся и щелкнул ее по носу.
— Есть немного.
Кто-то дернул его за рукав.
— Дя-яденька пан… — прогнусил несчастный ребячий голос.
Игнат опустил глаза. Рядом, задрав голову, стоял чумазый, неимоверно рыжий мальчишка в большом, не по росту, ватнике и протягивал что-то в маленькой немытой ладошке.