Незримый гений

И вновь взгляд Брилл вернулся к оставшимся в театре людям — лежащим на полу и зажимающим раны; отовсюду доносились причитания. Как она могла бросить их? Зачем было все это, если сейчас она развернется и убежит?

Брилл нахмурилась и на миг прикрыла глаза, успокаивая себя. Ее руки тряслись; она облизала губы и окончательно отвернулась от выхода. До белых костяшек сжимая ручки своей черной сумки, Брилл, спотыкаясь, побрела в сторону пожара.

Она притормозила и уронила сумку, когда заметила юную леди, с безумным видом бегущую вверх по проходу; ее юбки были охвачены огнем. Устремившись за девушкой, Брилл ухватила ее сзади. Они тяжело рухнули на пол, но Брилл быстро вскочила и, используя собственные юбки, сбила языки пламени, пляшущие вокруг лодыжек девушки. Та разразилась слезами облегчения, пока Брилл помогала ей подняться на ноги.

— Вы не очень пострадали, поэтому поторопитесь и уходите отсюда. Скажите любому снаружи, кто согласится выслушать, что нам нужна подмога. Здесь много пострадавших, которых нужно лечить одновременно. Вы понимаете меня? — Девушка быстро закивала, более чем готовая бежать прочь от разгорающегося на сцене пожара.

Когда девушка побежала вверх по центральному проходу, Брилл повернулась и подняла свою кожаную сумку. Открыв ее, она вынула несколько рулонов марли, бутылку крепкого виски, острые ножницы и набор для наложения швов. Она упаковала все эти вещи днем ранее, достав дома из личного медицинского набора.

Балансируя медицинскими принадлежностями, Брилл двигалась через проходы, быстро оценивая состояние пострадавших, мимо которых проходила. Ее действия вскоре стали механическими, поскольку она бинтовала и обеззараживала массу ран и ожогов. Большинство из тех, к кому она подходила, могли выйти из театра на своих двоих, но было несколько человек, которые вряд ли смогут когда-нибудь подняться.

Тех, кто мог идти или хотя бы ползти, Брилл практически выталкивала к выходам, надеясь, что дальше они смогут выбраться самостоятельно. Но когда число тяжелораненых перевалило за две дюжины, Брилл почувствовала усталость, поскольку ей приходилось разрываться на части. «Я не настолько сильная, чтобы вытащить всех этих людей. Здесь я больше ничего не могу для них сделать. Их нужно вынести отсюда и отвезти в больницу».

Пожилой джентльмен, чью ногу она в данный момент бинтовала, пристально посмотрел на нее.

— Вы медсестра, юная леди? — спросил он вежливо, отмечая профессионализм ее действий.

— Нет, месье, я не медсестра, — ответила Брилл с блистательной напускной безмятежностью на лице, принуждая себя игнорировать жар и рев за спиной. Заметив смущение мужчины, она продолжила с некоторой неохотой: — Мой отец много лет был полевым хирургом. Я выросла, наблюдая за его работой. Я часто навещала его в больницах и провела много времени за чтением медицинских книг в его кабинетах.

Мужчина кивнул и похлопал ее по руке.

— Как это ужасно для такой прекрасной юной девушки.

Брилл нахмурилась на его замечание, поскольку в этом вовсе не было ничего ужасного. Это было познавательно. Когда умерла мама, Брилл была еще ребенком, и отцу пришлось в одиночку растить двоих детей. Не имея за плечами никакого опыта помимо воспоминаний о собственном воспитании, отец растил ее, скорее, как сына, чем как дочь: учил ее ботанике, анатомии, медицине и математике. Он поощрял ее склонность к анализу и независимости суждений; чаще покупая ей на дни рождения микроскопы и учебники по медицине, нежели платья и ленточки.

Когда Брилл стала постарше, отец даже брал ее с собой на работу, где она не только наблюдала различные заболевания и хирургические операции, но и помогала отцу ухаживать за пациентами. Именно здесь, рядом с ним, Брилл впервые увидела вред, который может причинить человеческому телу одна-единственная крохотная мина: миг — и оно превращается в перемолотые кости и разорванную плоть, и единственный выход, чтобы спасти жизнь — ампутация. И такой солдат еще может считать себя везунчиком.

Но куда чаще им не так везло. В результате Брилл еще подростком близко познакомилась со смертью. И ее не уставало поражать, как в один момент молодой человек еще здесь: его сердце бьется, легкие дышат, его разум мыслит и чувствует — а в следующий момент его уже нет. Искра, что давала ему жизнь и подвижность, угасла, и он просто исчез.

В коридорах и палатах этих больниц Брилл ухаживала за жертвами величайшей людской жестокости, поэтому теперь ничто не могло ее удивить. Неважно, как отвратителен поступок, она видела и похуже.

— Нет, месье, это не было ужасно, — пробормотала Брилл, туго перематывая лодыжку мужчины длинной хлопковой лентой. — Я всегда была благодарна за свое воспитание. Даже несмотря на то, что оно было довольно необычным.

Судя по виду, не особо впечатлившись этим, мужчина поморщился, когда она завязала тугой узел, чтобы закрепить бинт.

— Полагаю, изучение вами подобных вещей имело и свои недостатки. Осталось ли у вас время, чтобы научиться вещам, более подходящим для юных леди?

Брилл посмотрела на мужчину долгим изучающим взглядом. Было время, когда подобное утверждение могло разжечь в ней гнев и подвигнуть на колкий ответ. Но теперь она ощутила лишь краткую вспышку раздражения, которая едва ли заставила ее даже нахмуриться; гнев был подавлен в мгновение ока.

Отвернувшись от мужчины, Брилл сунула оставшиеся бинты обратно в сумку.

— Я также получила и эту часть образования, — проворчала она с легким оттенком неприязни.

Долгие годы Брилл притворялась, что однажды станет врачом, совсем как отец. Она впитывала каждую частичку знания, которую только могла, чтобы достичь этой единственной цели. Но потом, когда Брилл было тринадцать, один из коллег отца объяснил, что девушки просто не имеют права поступать в медицинское училище. Что ее никогда не примут ни в один проект. Склонность женщин выставлять напоказ эмоции и их природное отвращение к низменным проявлениям жизни делают это невозможным. И благовоспитанные леди не могут обращаться с пациентами-мужчинами и некоторыми частями их анатомии без риска быть обесчещенными.

Для Брилл оказалось страшным ударом осознание, что как бы она ни училась и какой бы ни стала умелой, к ней всегда будут относиться всего лишь как к женщине, вздумавшей поиграться в доктора.

Примерно в это же время ее отец начал настаивать, чтобы она изучала предметы, более подобающие ее полу. Он поддался мягким увещеваниям коллег и их жен и поверил, что, возможно, ошибся в воспитании Брилл, что обрек ее на жизнь, полную разочарований.

Поэтому Брилл стала учиться вышивать подушки и рисовать акварелью, все это время втайне планируя доказать всем, что они были неправы. Каким-то образом она собиралась стать исключением из правил. Каким-то образом ее станут воспринимать всерьез, и она сможет помогать людям. Но потом отец сильно заболел и вслед за матерью отошел в могилу, и все надежды Брилл на блистательный триумф и карьеру превратились в ничто. Отец оставил их с Коннером одних самим пробивать себе путь в этом мире.

Пожилой джентльмен отечески улыбнулся ей:

— Ну, в любом случае, вы справляетесь лучше, чем мой сын, мадам, хотя он и настоящий доктор. — В ответ на это заявление Брилл лишь равнодушно улыбнулась и покачала головой. Мужчина улыбнулся вместе с ней, не заметив скрытые за ее внешним безразличием эмоции. — Дайте мне немного виски, и я смогу помогать вам. Я уже два года как отошел от дел, но, думаю, неплохо справлюсь. Полагаю, что врачи никогда не теряют навыки.

Брилл кивнула, благодаря за помощь, и подняла мужчину на ноги. Тот медленно похромал на своей вывихнутой лодыжке к другому пострадавшему в нескольких футах от него.