Незримый гений

— Это не одно и то же, лицемерная маленькая гадюка! — взревел Эрик в ярости, больше не в силах держать себя в руках. Одна его одетая в перчатку рука поднялась, чтобы прикрыть маску, словно он стремился дополнительно защитить то, что находилось под ней, от пронизывающего насквозь взгляда Брилл. — Как вы посмели даже попытаться сравнить вашу жизнь с моей! Что такое давняя детская обида и редкая жестокость по сравнению с… — Он внезапно остановился, ужаснувшись тому, что едва не признался в самых сокровенных переживаниях своего детства этой дурно воспитанной ведьме. — Это не одно и то же. Люди смотрели на вас, потому что вы крас…

— Не говорите этого! Красота настолько обманчива — особенно у женщин. Она заставляет мужчин верить во всевозможные глупые вещи. Она заставляет их думать, что красивое лицо означает покорный или смиренный характер, или даже, что девушка станет хорошей женой! — Брилл оскалила зубы, лиф ее платья тяжело вздымался от переполнявшей ее ярости. — О, вот еще одно дело, в котором я не преуспела! Джон только начал осознавать это, когда его убили!

Ее последние слова эхом отдались во внезапной тишине, которая свинцовой тяжестью упала между ними, туго натянутая, словно колючая проволока между двумя столбами.

— Люди находят способ судить друг друга, независимо от того, как они выглядят! — Брилл отвернулась от Эрика, устало закрыв глаза. — Всю свою жизнь я видела самое худшее, что природа и война могут сделать с человеческим телом. Что из этого случилось с вами, Эрик? Природа или война?

Эрик стоял взъерошенный и безмолвный, отступив от света, озаряющего Брилл, обратно в тень возле стойл. Ее бьющие неотвратимо вопросы ударялись о стены, все еще окружающие его сердце. Дрожь, зародившаяся глубоко внутри него, прошла через все его тело, пока у него не затряслись руки. Ярость в его глазах больше неспособна была полностью скрыть таящуюся в них разбитую душу.

— Я родился с этим лицом, — вышептал он наконец сквозь сжатые губы. И замер в напряженном ожидании, готовый к тому, что она отвернется, покажет каким-то образом свое сомнение или, еще хуже, жалость.

Брилл лишь со вздохом кивнула, с ее лица пропал боевой задор.

— Почему вы все еще носите маску, Эрик?

— Я бы никогда не посмел пугать чертами своего лица таких хороших людей, как ваша семья, — огрызнулся тот, отодвигаясь все дальше от нее, от ее слов, от ее проклятых вопросов.

Игнорируя его слова, Брилл встала и направилась к нему, покинув круг света, в котором сидела, и присоединившись к нему в теплоте теней.

— Почему ты прячешься во тьме, когда столь очевидно, что ты родился, чтобы сиять? Почему ты позволяешь своим талантам оставаться невидимыми? — тихо спросила она; между ее бровями пролегла морщина. Ее рука нерешительно поднялась, чтобы потянуть вниз край маски, кончики ее пальцев едва коснулись угла челюсти Эрика — и он отпрянул прочь.

И последние сохранившиеся остатки крепости вокруг его сердца рухнули под светом, который все еще сиял в глазах Брилл, даже когда она стояла в темноте. Он оставил ее слова без ответа, учитывая, что за ними последовало. В отсутствие защищавшего его оцепенения им овладел страх. Теперь он ступил в неизвестность — и это ужасало его.

Лишь когда паника начала заливать печальную синеву его глаз, Брилл отвернулась и отошла, давая ему пространство и возвращаясь обратно на свою табуретку для доения. Некоторое время она молчала, каким-то сверхъестественным чутьем угадав потребность Эрика в тишине, потом снова повернула голову и спросила:

— Так вы поэтому решились сюда зайти или просто наконец решили немного осмотреться?

Сделав несколько успокаивающих вдохов и выдохов, Эрик в конце концов оказался способен заговорить без того, чтобы голос выдал клубящийся в его душе вихрь эмоций.

— Ария попросила меня спросить вас, собираетесь ли вы печь сегодня пирог. — Он сделал паузу, неосознанно шагнув вперед, прочь от теней, в которых прятался. — Почему она думает, что вы будете печь пирог?

— Ну, сегодня ее день рождения, и я каждый год пеку ей пирог. Сегодня ей исполняется четыре года. — Брилл выпрямилась, со скрипом отодвигая табуретку назад. — Иногда время летит так быстро. Кажется, она родилась только вчера. — Она улыбнулась и встала, вытаскивая наполненное ведро из-под брюха коровы, чтобы та не перевернула его на солому. — Эрик, у вас когда-нибудь был пирог на день рождения? — спросила она, слегка запнувшись от веса ведра, которое тащила.

Эрик осторожно избавил Брилл от ведра — и заслужил ее благодарную улыбку. Улыбку, которую он счел нужным вернуть.

— Нет. Я бы не сказал, что он у меня был. Я не припоминаю, чтобы дни рождения имели для меня значение, когда я был молод.

— Какой стыд! День рождения — это ведь такое приятное событие, — проговорила Брилл, нахмурившись. — Хотя это похоже на меня. А теперь, раз уж мы затронули эту тему, сколько вам лет? — спросила она; на ее лице внезапно возникло странное сосредоточенное выражение.

— Я бы сказал, вероятно, тридцать пять лет или около того.

— Вы не знаете? — пораженно спросила Брилл.

— Нет, точно не знаю, — медленно ответил Эрик.

— Ну, примерно тридцать пять делают вас примерно на пять лет старше Коннера и примерно на десять лет старше меня. — В глазах Брилл зажегся задорный огонек, и она с ухмылкой ткнула его в плечо. Все следы ее прежнего гнева исчезли или были надежно скрыты. — Почему мне не приходило в голову, что вы такой глубокий старик! — наконец воскликнула она.

Почему-то ее высказывание показалось Эрику ужасно смешным, и он не мог удержать неожиданно вырвавшееся изо рта хихиканье. От прокатившегося по телу веселого трепета ведро с молоком угрожающе закачалось в его руке.

— Как ты смеешь, женщина! — ухитрился выговорить Эрик, стараясь, чтобы его голос звучал возмущенно, но не преуспел в этом.

Судя по восхищенной улыбке, проступившей на лице Брилл и заставившей ее глаза искриться весельем, смех Эрика отчего-то явно доставлял ей удовольствие. Вид этой улыбки подействовал на Эрика сильнее, чем если бы Брилл коснулась его — сильнее, чем если бы та ударила его в живот. Он ощущал тепло ее смеющихся глаз, когда они скользили по его щеке, его шее — и затем отворачивались. Более того, он начал ощущать, как тепло заливает все его тело — умиротворенное спокойное чувство, которое так отличалось от пылающего жара, принимаемого им за страсть. Страсть, с которой он был хорошо знаком, которую он всегда ощущал с Кристиной и даже теперь, когда рядом была Брилл. Нет, это было нечто иное, нечто лучшее.

— Идемте, Эрик, если вы составите мне компанию, пока я буду пытаться испечь пирог, я позволю вам облизать глазурь с ложки.

— Такому старику, как я, было бы в радость сопровождать вас, — сказал Эрик, следуя за Брилл, пока они шагали к двери.

На участке скользкой грязи возле двери ноги Брилл, обутые в изящные дамские ботинки, заскользили. Выходя из хлева, Эрик машинально предложил ей свободную руку. И когда Брилл с легкостью приняла ее и продолжала держаться уже после того, как миновала опасность поскользнуться, он вдруг обрадовался тому, что бросил вызов холоду и пришел в хлев, обрадовался их ссоре и чертовски раздражающим вопросам Брилл, обрадовался тому, что давящая тяжесть горя наконец начала становиться легче и падать с его плеч.