Ни горя, ни забвенья... (No habra mas penas ni olvido)
Шрифт:
В кабинете слышались только рыдания Пелаеса. Но вот и он как-то резко и неожиданно замолк, словно все запасы его горя иссякли.
— Мне на скамейке спать разрешал… — забормотал слабоумный и, посмотрев на Гарсиа, добавил: — А вот когда я за решетку угодил, ты меня в воду окунал. Ты — сукин сын, а Мойяно был добрый старик.
Его бегающий по стенам комнаты взгляд остановился на висевшем над столом распятии Христа. Подойдя ближе, Пелаес встал на колени, перекрестился и начал приговаривать:
— Отче наш… еси на небеси… Господь бог тебя спасет… и пресвятая дева Мария, благодати исполненная… и господь с тобой…
— Только этого нам еще не хватало, — проворчал
— Зачем пришел? — спросил Игнасио.
— Бумагу принес. Хуан мне дал. Сказал, что там стихи для дона Фуэнтеса, — ответил Пелаес и стал шарить в карманах. — Потерял, однако… Выбросил…
Игнасио взглянул на Матео.
— Может, помнишь, что он говорил? — спросил Матео.
— Про дело. Это секретно. Он мне сказал: секрет. Потому я и выбросил бумагу.
Фуэнтес и Матео с тревогой посмотрели на Пелаеса.
— Меня бомбили, — вновь застонал он.
— Кто? — спросил Игнасио.
— Всевышний, Бог меня карает.
— Где он тебя покарал?
— В доме Всеобщей конфедерации труда. Никто мне ничего не дает, потому как я слаб умом. Вот Мойянито, да, он мне давал. За это богом наказан, — скороговоркой выпалил Пелаес, вытирая нос рукавом пиджака.
— Ты там был?
— Да. Спал. Земля задрожала. Спаси нас, господи. Я выбежал. Тут Хуан и дал мне бумажку с секретом. «Ничего никому не говори», — сказал он мне. А кому я скажу? Я спрашиваю: кому?
— Записка была для нас? — произнес Игнасио.
— Да. Бедняга Мойянито. Сегодня утром он цветок мне подарил. Я бы сам сорвал, но ему приятно было.
— Хоть что-нибудь помнишь?
— Про свет. Он нас всех осветит.
— Паскудная история! Ну и додумался — послать записку с помешанным! Надо быть круглым болваном! — возмутился Игнасио.
— Можно здесь поспать?
— Нет, — заявил Игнасио. — Здесь стреляют. Понимаешь?
— Стреляют? Я сплю хорошо. Мы с Мойянито будем спать. Он мне разрешал.
В два часа ночи Гульельмини приказал штурмовать муниципалитет. Суприно возглавил группу из штатских агентов, Росси отправился с четырьмя полицейскими, а Рейнальдо командовал шестью парнями из Тандиля. За полчаса они перекрыли ведущую к муниципалитету улицу катком, двумя тракторами и бульдозером.
Все дома были погружены в темноту. Над улицами и площадью едва мерцали фонари городского освещения. Атакующие заняли позиции за дорожными машинами. Мертвую тишину лишь изредка нарушали поспешные шаги, лязг ружейных затворов и автоматных обойм.
Примерно в два тридцать Суприно приказал открыть огонь.
Затрещали выстрелы, и тут же молния пронзила темноту неба, прогремел гром.
От первого шквала пуль фасад муниципалитета не пострадал. Только картонные листы, которыми были заставлены окна, разодрало в клочья. Второй очередью из пулемета выбило филенку двери, и теперь в ней зияла огромная дыра. Именно в этот момент на Колония-Велу упали первые капли дождя.
Здание муниципалитета вздрагивало, будто фанерный ящик, под градом обрушившихся на него пуль. Капрал Гарсиа стоял у окна, тесно прижавшись к стене. Игнасио лежал на полу, а Матео укрылся в туалете.
Слабоумный Пелаес, увидев разнесенную в щепки дверь, поднялся с пола и заорал:
— Они убили Мойянито! Дайте мне ружье!
Капрал стоял в нерешительности.
— Дай ему! — закричал Игнасио. — Дай ему ружье Комини!
Пелаес, взяв дрожащими руками ружье и не зная, что с ним делать — ему было известно лишь, как нажимать на спусковой крючок, — стоял в нерешительности.
— Ложись! — закричал Игнасио, переползая
к другому окну.По стенам продолжали барабанить пули. Сквозь клочья картонных листов чернела ночь, которую временами прорезали вспышки огня автоматов,
Пелаес упал на колени и пополз к Игнасио. Приблизившись, он было высунулся в окно и тут же отлетел прочь. Пулей ему оторвало часть правого уха. Однако Пелаес, очевидно, не понял, что с ним произошло. Вдруг он как-то странно подпрыгнул и, зажмурив глаза, пальнул из ружья. Сразу после его выстрела с площади донесся гулкий хлопок. Оказывается, такой звук издала пробитая шина тракторного колеса. Отдачей в плечо при выстреле Пелаеса бросило на пол. Он попытался встать, но в эту минуту открыли огонь из всех видов оружия. Удар снова опрокинул Пелаеса, и он покатился по полу. Капрал Гарсиа приложил автомат к подоконнику словно к брустверу, дал подряд две очереди. Пелаес попытался было отползти, но на, это сил не хватило. Грудь у него была прострелена, на глаза свисал лоскут кожи, покрытой волосами. Ощупью он тянулся к автомату Игнасио. Алькальд вложил ему оружие в руки. Пелаес откинул назад закрывавший ему лоб и глаза лоскут, теперь кровь потекла по спине. Ползком он все же добрался до дверного проема, поднялся и шагнул на улицу. Дождем ему промыло глаза. Он успел разрядить свой автомат прежде, чем ответная очередь пришлась прямо по нему. На мгновение тело его взлетело над асфальтом, слабоумный чуть ли не встал на ноги, но тотчас же рухнул на панель недвижимый, а руки его свесились в канавку водяного стока.
«Бычок» с трудом оторвался от земли. Из-за перегрузки фюзеляжа самолет будто прилипал к сырой земле, по гладкой обшивке били стебли овса. Сервиньо, взяв ручку управления на себя, пытался поднять самолет, но он, взмыв метров на пять, плюхнулся на землю так, что затрещал корпус машины,
Пампа тонула в ночной темноте. Лишь за сотню метров от поля огонек в доме хозяина свинофермы Родригеса помогал ориентироваться, придавал уверенность, что не будешь поглощен тьмой.
Сервиньо прикинул — до проволочного заграждения еще далеко. Но чтобы убедиться в этом, он все-таки решил задержать взлет в ожидании очередной вспышки молнии, быть может, при свете молнии удастся что-то разглядеть. Капли дождя, вкось ударявшие по кабине и скользившие по обшивке, вызывали такой шум, будто бормотала добрая тысяча сов.
Вдали громыхал гром. Ярко сверкнувшая где-то в стороне молния на секунду осветила местность. Сервиньо понял, что ошибся в расчетах. До проволочного заграждения оставалось всего метров пятьдесят. Он развернул на сто восемьдесят градусов стонавший от ударов ветра и бешеных оборотов двигателя самолет. Перед тем как снова начать разбег, Сервиньо вытащил бутылку джина и плеснул себе в рот такую порцию, что чуть не задохнулся. Новый зигзаг молнии высветил горизонт, Сервиньо улыбнулся и погладил приборный щиток:
— Ну, трогай, «Бычок», поехали, старикан косматый. Давай тяни!
С этими словами пилот выбрал почти до предела сектор газа. После небольшой пробуксовки самолет тронулся с места и быстро покатился по овсяному полю. Почти у самой проволоки он оторвался от земли, но, набрав высоту порядка пятидесяти метров, стал тут же ее терять, смещаясь в сторону. Сервиньо со всей силой потянул ручку на себя и дал еще больше газа. Завибрировав, словно испугавшись пилота, самолет медленно пошел опять вверх и лег на курс. Альтиметр на этом аппарате никогда не работал, но по свету в доме Родригеса Сервиньо опытным глазом определил, что идет на высоте более двухсот метров.