Ни горя, ни забвенья... (No habra mas penas ni olvido)

— Вашу мать… Да я тебя, парень, по гроб жизни не забуду.

— Не думайте, что я слюнтяй. Карабин при мне.

— Да нет же, не заводись, дружище.

Льянос вытянул развязанные руки, размял омертвевшие пальцы, разжимая и сжимая их в кулак, протер глаза.

— Ну вот, теперь другое дело! Дай бутылку!

Тот протянул ее. После двух больших глотков Льянос с глубоким вздохом обернулся, взглянул на человека, наполовину освещенного слабым светом.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать четыре.

— Ты не сможешь ведь так просто меня убить?

— Как это так?

— Хладнокровно.

— Служба, комиссар.

— Надо быть подлецом и трусом, чтобы стрелять в связанного.

— Развяжу.

— Все равно, приятель, не годится.

— После семи, мне сказали.

— А сколько сейчас?

— Три с четвертью.

Удар бронзовым кастетом пришелся Игнасио по челюсти. Алькальд упал на картотеку с банковскими счетами и как-то смутно ощутил, что в спину что-то вонзилось. Рот стал заполняться густой солоноватой жидкостью. Игнасио понял, что жует собственные выбитые зубы. Стало трудно дышать. Увидев над собой занесенную подошву сапога, он все же успел увернуться. Сильный удар пришелся в грудь. Помещение на миг погрузилось в темноту, а затем опять осветилось, и теперь алькальд смог, хоть и с трудом, кое-что различить. Неясные очертания людей расплывались, колеблясь.

Кто-то ухватил его за ногу и оттащил в сторону. Потом двое подняли и положили на что-то, показавшееся Игнасио письменным столом. Он закрыл глаза. Старался разобрать, о чем вокруг говорили. Но различал только бессвязные обрывки слов! Резкое жужжание будто вонзилось в мозг, заставив его откинуть голову. Из горла вырвалось дикое рычание: И собственный вопль ужаснул. Он старался открыть глаза, однако веки, будто свинцовые, давили на глазные яблоки. И все же последним усилием воли, уцепившись руками за край стола, он приоткрыл глаза. Пламя ударило по зрачкам. Голова разламывалась на куски. Страшно захотелось, чтобы смерть поскорее вырвала его из этого кошмара.

Тяжелая пожарная машина прибыла на площадь всего с тремя пожарниками, когда здание муниципалитета стало рушиться. Сирена продолжала выть, созывая на пожар добровольцев. Казалось, весь город окрасился в мягкий красноватый цвет. Быстро натянув защитную форму, пожарники замешкались, пытаясь раскрутить бухту пересохших шлангов. Брандмейстер подумал, что если по воле всевышнего дождь не прекратится, то и гасить пожар не придется, однако следовало обезопасить от огни соседние дома, а это дело нешуточное Между тем люди, собравшиеся на улице, не хотели расходиться. Скучившись на тротуарах, они мешали работать.

Со стороны площади появилось человек восемь мужчин. Срезав угол, они пересекли улицу и смешались с толпой. У каждого из них было по динамитной шашке Корреспондент из Тандиля, оставшийся в городе после пресс-конференции, остановился на углу. «Такого, — думал он, — мне не приходилось ни видеть, ни слышать. На улицах стреляют, лежат убитые и раненые, а тут еще и пожар». В этот момент какой-то высокий, коротко остриженный юноша, вынырнув из темноты подъезда, взял корреспондента за руку и повлек в тень.

— Вы журналист?

— Да.

— Отлично. Тогда передайте Суприно и интенданту, чтобы освободили Игнасио до семи часов. Если к этому времени алькальда не будет на перроне вокзала, они найдут труп комиссара полиции Льяноса.

— Вы его похитили?

— Мы называем его военнопленным.

— А кто вы?

— Это неважно.

— Алькальд в руках полиции?

— Да. И лучше, если вы поспешите найти его, пока они его не прикончили. Вы же видели, что они сделали с Матео и еще с одним человеком. Видели?

— Гульельмини не позволит, чтобы продолжали убивать.

— Идите. Да поскорее, если хотите что-нибудь сделать.

Над домами на высоте примерно ста метров пролетел самолет. Юноша поднял голову, словно мог видеть его сквозь потолок подъезда. Корреспондент хотел было идти, но юноша снова взял его за локоть:

— Спросите также и про полицейского. Его фамилия — Гарсиа, Пусть его освободят вместе с алькальдом.

— С ума сойти можно, если так пойдет дальше, то вмешается армия.

— Мы тоже так считаем. Оттого и спешим.

Журналист, выйдя из подъезда, огляделся и пошагал к площади. На углу он от неожиданности замер на месте: на главной улице словно по команде во всех домах засветились окна. В небе где-то совсем близко гудел самолет.

Сервиньо смотрел на пламя пожара. Его отсветы плясали на козырьке кабины. «Бычка» бросало из стороны в сторону, временами аппарат проваливался в глубокие воздушные ямы. Пилот не знал, что делается внизу. Мысль — «как бы не опоздать» — не давала ему покоя. Если Суприно и Льянос подожгли муниципалитет, то весьма возможно, что Игнасио сдался… А может, его убили? А Хуан? Где он?

Весь план усложнился. Теперь ему самому нужно решать, что делать. Когда самолет опускался ниже, пилот различал перед зданием муниципалитета хаотичную беготню людей, но разобраться, что там происходит на самом деле, мешали отблески пожара и непрекращавшийся дождь. Вскоре засветились окна домов на главной улице. Сервиньо это несколько успокоило. Определяя, как лучше выйти на исходную точку импровизированного боевого курса, он прикинул, что бомбежка в любом случае не помешает. Уменьшив обороты двигателя, он перевел «Бычка» в режим планирования с таким расчетом, чтобы самолёт ветром отнесло за город. «Войти в освещенный коридор на малой высоте — дело совсем не простое, — подумал он, — а пролететь над горящим зданием при нулевой видимости — и того сложнее». Не забыть учесть силу ветра, высоту линии электропередач и мощность двигателя. «Такой авантюры, — решил Сервиньо, — у нас с тобой, „Бычок“, не бывало за все двенадцать лет, что мы вместе».

В кромешной тьме он развернул самолет на сто восемьдесят градусов и вновь увидел вдалеке пламя пожара. Вдруг зачихал мотор. Перед глазами пилота замаячил останавливающийся пропеллер. Беспомощный «Бычок» теперь оказался во власти ветра, да еще и на очень малой высоте. Чувство горечи, словно его предал старый друг, охватило Сервиньо.

— Не надо фокусничать, «Бычок», не надо… — заворчал он, нажимая на кнопку стартера.

Со второй попытки двигатель запустился, но тотчас же снова заглох. «Скорее всего попала вода в распределитель зажигания», — думал Сервиньо, продолжая нажимать на стартер. «Бычок» все-таки взревел и ускорил обороты. Самолет стал набирать высоту.

Ударив кулаком по приборному щитку, Сервиньо воскликнул:

— Молодец, «Бычок», черт бы тебя побрал!

Потом он достал из-под сиденья бутылку можжевеловой, отпил из нее глоток.

— Будь здоров, братишка! — плеснул он спиртное на приборный щиток. — Подкинем им дерьма на славу!

Он направил самолет на светившееся впереди пламя пожара, стараясь рулями удержать его в воздушном потоке. Для этого пришлось опуститься настолько, что «Бычок» едва не касался крыш. Скорость увеличил до максимальной. По сторонам огни в домах мелькали, как в кинофильме, отражаясь на крыльях разноцветными зайчиками.