Ничего личного

– Можно, я тоже так? Можно?

– Нет. Мама сейчас заревет. Ну, вот и все, – сказал Леонидов, с трудом застегивая молнию. – Можно выносить.

– Пошли. – И Саша взяла сына за руку.

По коридору пробегал народ, было шумно, кто-то искал стаканы, кто-то полотенца.

– Вы свою мебель забирали? – спросил тащивший к лестнице две большие сумки Коля.

– Елки! Еще и эта дребедень! Александра, что там у нас было?

– Сейчас тетка со списком придет, все с вас спросит, – крикнул Коля уже с лестницы.

– Утешил, – вздохнул Леонидов. – Пойду возьму хоть стаканы, пока все не растащили.

– Какие стаканы, ты же их вчера побил?

– Да? Тогда сядем, подождем. Деньги надо отдать.

Саша расположилась на диване, Алексей стал помогать мужикам растаскивать по номерам казенную мебель. Наконец объявилась толстая тетка с не менее толстой тетрадкой и стала орать дурным голосом:

– Да что ж это здеся такое творится? Ладно, они тут все друг друга поубивали, милиция каждый день подъезжает, тут еще мои мебеля! Все в шпротах! Где стаканы граненые три штуки в каждой комнате? Где тумбы прикроватные три штуки? Полотенца на лицо по одному? Где? Сдавайте мне номера, я вас никуда не выпущу!

Леонидов поморщился при виде этого приступа должностного рвения и попытался, было, влезть, дабы пресечь, но из своего люкса появилась измученная Серебрякова.

– Алексей Алексеевич, не поможете мне вынести сумки?

Он послушно пошел за ее вещами, услышав за спиной негромкое:

– Не надо так кричать. Сколько я вам должна?

– Да вы о чем себе понимаете? Это же казенное имущество!

Раздалось шуршание купюр, и визжащий голос стал постепенно стихать:

– Я сама, что ли, буду все покупать? Я…

Видимо, тетка получила еще одну, самую окончательную, бумажку, потому что сразу затихла и пошла закрывать комнаты.

– Все? – спросил Леонидов, вынося из люкса вещи.

– Да, пошли к машинам, – кивнула Ирина Сергеевна.

– Ну, слава богу! – вздохнула Саша. – Даже не верится, что все это кончилось!

Из конца коридора нес вещи Юра Клинкевич, за ним шла Наташа, пытаясь пристроить на плечо модную сумку. Ее ремешок все время сползал.

– Все, что ли? – крикнула оттуда тетка. – Закрываю!

– Да уж! Сделайте одолжение! – не выдержал Алексей.

Они стали спускаться по лестнице.

На первом этаже уже никого не было. Получив дозволение, все поспешили уехать. Тишина. Леонидовы и Ирина Сергеевна вышли на улицу. Погода была мерзкой, как, впрочем, и настроение у отъезжающих. Впереди маячили знакомые фигуры: последние из «Алексера» цепочкой тянулись к воротам. Алексей с трудом тащил две огромные сумки, стараясь двигаться как можно быстрее, чтобы ускорить избавление от тяжелого груза. Женщины и Сережка поспевали за ним с трудом.

Наконец они вышли к воротам. Сотрудники фирмы и сопровождающие их лица переминались с ноги на ногу, дожидаясь сигнала садиться по машинам. Уехали только Барышевы, прихватив с собой семью Глебовых.

– Как размещаться будем? – спросил кто-то из молодежи.

– Да прыгайте, куда придется, все равно на похороны ехать! А там разберемся, – сказал Манцев. – Планировали домой заехать, но теперь уже не успеем.

– Мы с детьми никуда не поедем, – сразу заявила Юлия Николаевна Казначеева. – Я имею в виду похороны. Только этого не хватало! Мы возьмем Валерию Семеновну и Павлика, и по домам. Кто-нибудь один может сесть в нашу машину.

Никто не выразил желания присоединения к этой группе, и Казначеева пошла заводить свою «восьмерку». Татьяна Иванова повернулась к Эльзе:

– Я могу тебя и Лизу захватить. И Саша с нами сядет. Мы едем на похороны. Все-таки, надо, чтобы кто-то с работы присутствовал. Ну что?

– Да, конечно, – важно поддержал ее Иванов-младший. – Сама поведешь?

– А у тебя что, права есть? – съязвила Татьяна.

– Представь себе, позаботился.

– Ну, заводи тогда, – она бросили Иванову ключи. – Синяя «Ауди». Помнишь, хоть, на чем мы сюда приехали?

– Разберемся, – и довольный Саша рысью побежал на стоянку.

Манцев вывел за ворота свои старенькие «Жигули», и крикнул Наталье Акимцевой, Юре и Липатову:

– Чего стоите? Все едут на похороны.

– А ты что, уже начальник? – огрызнулась Наташа. Липатов полез в «Жигули» без лишних разговоров. Ему в спину уперся неприязненный взгляд Ирины Сергеевны.

– Ну а мы что? – спросила она Алексея.

– Сережку не хочется тащить. Если мы их с Александрой завезем, то я к вам присоединюсь.

– До ближайшего метро, – робко сказала Саша. – Но вот вещи…

– Вещи прибудут со мной, – заверил ее Алексей.

– Тогда все складывается, – отозвалась Марина. – Ирина Сергеевна, как?

– Ключи возьми, Марина. Помнишь мой «Пассат»?

– Конечно!

Марина тоже пошла на стоянку. Леонидов провожал глазами отъезжающие машины, ожидая «Пассат» Серебряковой. Почему Ирина Сергеевна до сих пор не поменяла машину? Ей это по средствам. И на «Саабе» покойного мужа не ездит.

Наконец транспорт был подан.

– Давай, залезай в середину, – подтолкнул он жену и подхватил сумки, чтобы запихнуть их в багажник.

– Я к окошку, – заканючил Сережка. Серебрякова молча открыла переднюю дверцу. – Ну, теперь уже точно все, – сказала она. – Поехали, Марина. Машина тронулась. Они были последними и сторожиха пошла запирать ворота. Алексей почувствовал, что когда кирпичные дома скрылись из вида, стало так легко! Словно гора с плеч! Ну, вот и отдохнули! Приезжали по морозцу, а теперь на улице вновь изморось. Марина протянула руку и включила печку и магнитолу. Серебрякова не возражала. Они молчали. Алексей сам не заметил, как, привалившись к Сашиному плечу, задремал.

Вместо эпилога, или День первый

Коммерческий директор фирмы «Алексер» Павел Петрович Сергеев лежал в гробу, одетый в свой самый дорогой и красивый костюм. У ворот кладбища стояла его дорогая, красивая машина, на которой привезла родню Сергеева дорогая и красивая женщина, при жизни бывшая его официальной любовницей. Все эти ценные вещи, включая двухкомнатную квартиру улучшенной планировки в престижном, районе столицы, он оставлял здесь, на земле, в наследство своим многочисленным, переминающимся от нетерпения у гроба родственникам. За исключением, конечно, костюма. И женщины, которая отошла в наследство одному из его сотрудников. Павел Петрович выглядел великолепно, как, впрочем, и всегда. То есть, при жизни. Над лицом покойного тщательно поработал гример, рана на виске была замазана, волосы уложены волосок к волоску. Он был очень хорош собой, Павел Петрович Сергеев. При жизни, разумеется. Да и сейчас хорош, учитывая оставленное наследство. Мало кто из родственников догадывался о его огромных долгах.