Нидерландская революция

Принц Оранский предложил список кандидатов, выбранных главным образом из числа патриотов, в который он, согласно письменно закрепленному во второй Брюссельской унии обещанию о взаимной веротерпимости, вставил однако одного заведомого кальвиниста, Марникса, самого энергичного и самого преданного проводника своей личной политики. По настоянию умеренных, генеральные штаты вычеркнули Марникса, а также других оранжистов, заменив их менее революционно настроенными лицами. Среди их избранников находился даже один отъявленный противник принца Оранского — сир Шампанэ. Но уже на следующий день (22 декабря 1577 г.) в собрание явилась делегация «добрых граждан города Брюсселя». Она обвинила собрание прежде всего в том, что оно терпит в своей среде плохих патриотов вроде Шампанэ и Леонина, которые своими постоянными ссылками на необходимость повиновения королю и сохранения католической религии — «что предусмотрено Гентским примирением» — мешают правильному ходу дел. Затем, переходя к организации самих генеральных штатов, она протестовала против предоставления по одному голосу каждой отдельной провинции, «так что какой-нибудь пенсионарий Мехельна, Турнэ, Турнэзи, Валансьена и тому подобных небольших провинций пользуется при голосовании таким же значением, как и представители целых больших штатов, вроде Брабанта, Гельдерна, Фландрии, Артуа, Генегау, Голландии, Зеландии и др.» Наконец она резко критиковала состав государственного совета и указывала на то, что он ни в какой мере не соответствует значению представленных в нем провинций. Так, в нем было много дворян — представителей Генегау и Артуа, — но не было зато ни одного брабантца, а Голландия, Зеландия, Утрехт, Овериссель, Гронинген не были представлены в нем совсем. По-видимому прежде всего позаботились о том, чтобы обеспечить в собрании перевес тем территориям, где преобладали консервативные настроения. «Добрые граждане» требовали поэтому возврата к принципам Великой привилегии 1477 г. и предоставления каждой отдельной провинции участия, соответствовавшего тому положению, которое она занимала в «объединении всей страны» [434] .

434

Gachard, Actes des 'Etats G'en'eraux, t. I, p. 304 et 466.

Таким образом конфликт между патриотами и генеральными штатами заметно обострился. На сей раз под вопрос поставлены были традиционные функции собрания. Никогда еще революционные теории не провозглашались так смело. Во всяком случае было совершенно очевидно, что если генеральные штаты хотели управлять страной, они неминуемо должны были подвергнуться коренной реорганизации. Но умеренным нетрудно было понять, что превращение конгресса отдельных провинций в подлинное национальное собрание тотчас же дало бы перевес брабантским и фландрским патриотам и кальвинистам Голландии и Зеландии. Поэтому они согласились на следующий компромисс. Они предоставили место в государственном совете вождю брабантских патриотов, адвокату Лисвельту, и допустили е него также и Марникса в качестве представителя Голландии и Зеландии. Пришлось пожертвовать Шампанэ, но зато сохранен был Леонин. Кроме того было решено, что полномочия, предоставленные королем в частности маркизу Гаврэ и президенту Сасбу, не будут отменены [435] .

435

Gachard, Actes des 'Etats g'en'eraux, t. I, p. 308.

Но брюссельская коммуна не удовольствовалась этой нелепой компенсацией и 2 января 1578 г. перешла в наступление. Сделавшись еще более требовательной, чем е первый раз, она поставила, не уступая ни на йоту в своих прежних требованиях, новые условия, чтобы принц Оранский назначен был генеральным заместителем эрцгерцога Матвея, «по крайней мере до тех пор, пока генеральными штатами, которые должны быть созваны на основании Гентского примирения, не водворен будет здесь, в Нидерландах, надлежащий порядок» [436] . Делать было нечего, и пришлось уступить. Ведь в сущности принц Оранский фактически уже пользовался этой властью, и его приверженцы добивались лишь официального признания ее. Что можно было возразить «нациям» Брюсселя, когда они б января мотивировали свое поведение тем, что «испанцы являются главными врагами этой страны, а его высочество принц — главным врагом испанцев» [437] . К тому же предложение брюссельских патриотов было поддержано Елизаветой, на помощь которой все еще надеялись в борьбе против дон Хуана. 8 января генеральные штаты приняли «большинством голосов» решение просить эрцгерцога Матвея, «принимая во внимание его молодой возраст», назначить принца Оранского своим генеральным заместителем [438] . Он поспешил удовлетворить их желания и тем лишился последнего признака независимости, который еще был у него. 18 января он торжественно вступил в Брюссель в сопровождении Вильгельма Оранского. 20-го оба они принесли присягу генеральным штатам. Отныне его высочество стал лишь марионеткой в руках его превосходительства.

436

bid., p. 485.

437

Ibid., p. 318.

438

Bondam, Verzameling van onuitgegevene stukken, T. IV, Utrecht 1781, c. 243.

^{Ратуша в Брюсселе}

II

Несмотря на разрыв дон Хуана с генеральными штатами, Филипп II, который так же медленно отказывался от какого-нибудь решения, как и принимал его, все еще упорно надеялся на мирный исход. Он не только приказал своему брату продолжать переговоры, но запретил правителю Милана маркизу д'Аямонте послать ему на помощь войска.

Но мог ли он оставить его безоружным в Намюре, в то время как штаты лихорадочно вооружались? 2 августа 1577 г. валлонские войска, охранявшие антверпенскую цитадель, передали ее генеральным штатам. 21-го собрание разрешило жителям Гента срыть их городскую крепость, а 25-го предоставило то же право жителям Лилля. Далее, собрание приняло решение о взимании с провинций 2 млн. флоринов. Но все его внимание устремлено было на получение помощи, откуда только можно было; оно посылало послов к Елизавете просить у нее денег и войск, призывало на помощь пфальцграфа Иоанна, Казимира и не остановилось даже перед тем, чтобы обратиться к пресловутому Люмэ. Поэтому в начале сентября король, скрепя сердце, решил послать назад в Нидерланды только что вернувшиеся оттуда войска. Но это было с его стороны только мерой предосторожности. Его решение избежать войны было так твердо, что он еще в ноябре тайно предложил Маргарите Пармской заменить дон Хуана. Только прибытие в Нидерланды эрцгерцога Матвея заставило его расстаться с этим планом. Но даже и теперь грозная перспектива начала новых враждебных действий наполняла его столь тревожными предчувствиями, что он умолял своего брата прибегнуть к силе только в самом крайнем случае. Посылая ему войска, он в. то же время отправил в Брюссель Жана Нуаркарма, начальника своих бургундских стрелков, для участия в выработке соглашения.

Авангард испанских войск — 3 тыс. чел. пехоты и эскадронов кавалерии — прибыл в Люксембург в начале декабря. Одного энергичного удара было бы достаточно, чтобы заставить его отступить. Но к несчастью армия штатов, сосредоточенная в Тамплу, около Намюра, на левом берегу Мааса, была как раз в это время в плачевном состоянии: у нее не было ни артиллерии, ни кавалерии, ни снаряжения и в особенности денег. Ее пехота состояла из 51 отряда валлийцев, 6 отрядов нижнегерманцев и 17 отрядов шотландцев; последние были присланы принцем Оранским. В общем она насчитывала около 20 тыс. чел., но в ней не было никакой прочной связи. Протестантское рвение шотландцев раздражало другие полки. Главнокомандующий этой армией граф Лален не пользовался ни достаточной властью, ни достаточным авторитетом. К тому же он был недоволен и вместе с тем обеспокоен ходом событий в Брюсселе, растущим влиянием принца Оранского и демократическими тенденциями патриотов. Его чувства разделяли и другие вожди армии, вроде графа Эгмонта, сира Хеза, сира Монтиньи, которые были такими же представителями высшего дворянства и такими же католиками, как и он. Все они не одобряли второй Брюссельской унии, которую они подписали против воли, и все они отлично знали, что были на подозрении у оранжистов. Между национальной армией и партией, которая только что захватила власть, явно не было взаимного доверия.

Бездействие врага позволило дон Хуану выждать, пока прибудут все его войска. В начале января 1578 г. Александр Фарнезе привел ему из Ломбардии испанские и итальянские войска. Мансфельд навербовал для него в Лотарингии с помощью Гизов от 4 до 5 тыс. чел. Он располагал теперь армией примерно в 18 тыс. чел. пехоты и 2 тыс. чел. конницы. Папа Григорий XIII послал благословение его войскам, а дон Хуан с своей стороны позаботился о том, чтобы их знамена украшены были религиозными эмблемами. По личному убеждению, но несомненно также и из хитрости он предпочитал выступить перед своими разделенными религиозными разногласиями врагами скорее в роли защитника католической религии, чем в роли королевского наместника.

31 января 1578 г., как раз когда армия штатов поддалась к Жамблу, чтобы занять здесь новые позиции, ее арьергард неожиданно подвергся нападению испанской кавалерии. Он отступил, и Фарнезе получил от дон Хуана приказ воспользоваться своим успехом. Таким образом простая стычка превратилась в серьезное наступление. Отступивший в беспорядке и отброшенный к основным силам армии, арьергард прорвал линию их фронта и заставил и их броситься в бегство. Валлоицы Монтиньи и шотландцы полковника Бальфура стойко держались у Жамблу, но не могли приостановить начавшегося развала армии. Убитых было немного, но после прорыва армия рассыпалась во все стороны. Одна часть ее остатков отступила под стены Брюсселя, другая — в окрестности Граммона. 5 февраля эрцгерцог Матвей и принц Оранский вместе с генеральными штатами предусмотрительно бежали в Антверпен.

Патриоты, разумеется, не преминули приписать эту катастрофу измене. В день сражения граф Лален и большинство военачальников находились в Брюсселе на свадьбе сира Берзеле. Этого было совершенно достаточно, чтобы они сделались жертвами самых худших подозрений. Дискредитированная своим поражением, а также бездеятельностью и нерадивостью своих вождей, национальная армия не в состоянии была теперь уже оправиться. Каждый город думал теперь только о самозащите и о том, чтобы обеспечить себе гарнизон. Голландия и Зеландия остерегались послать военные силы, которыми они располагали, для соединения с остатками разбитых войск. Они ограничились тем, что собрали их вокруг Антверпена и готовы были отозвать их назад при первой же опасности. Они меньше чем когда-либо склонны были жертвовать своими интересами ради интересов «объединения всей страны», и их благополучие было в вопиющем контрасте с разорением южных провинций. Несколько дней спустя после сражения при Жамблу, 8 февраля, Амстердам, остававшийся до сих пор верным католической религии и королю, присоединился к другим голландским городам и подобно им перешел под власть кальвинистов.

Но армия дон Хуана были, недостаточно многочисленна, чтобы позволить ему забраться далеко в глубь страны и осадить Брюссель. Он ограничился занятием Лувена, Тирлемона, Арсхота, Диета и Ло. Мансфельд же тем временем развивал свои действия в валлонской части Брабанта, где он после четырехкратного штурма захватил Нивелль, а Октавио Гонзаго, вступив в Генегау, занял Рё, Суаньи, Бинш, Шимэ и Филиппвиль (21 мая). Наконец Александр Фарнезе, маневрируя в окрестностях Маастрихта, захватил Лимбург, Фадькенбург и Дальгем (9—20 июня).

III

С того момента как принц Оранский поднял оружие против Филиппа II, он все время добивался помощи соседних держав. Если Германская империя и не оказала ему никакой помощи, зато Англия и Франция более или менее явно поддерживали его в зависимости от обстоятельств и перемен в их политике. В сущности говоря, ни Елизавета, ни Генрих III не осмеливались открыто стать на его сторону. Они интересовались ходом его дел лишь постольку, поскольку это могло быть полезным для них в их собственных отношениях с Испанией; с них достаточно было поддерживать в Нидерландах борьбу, истощавшую силы испанского королевства Кроме того, соперничая между собой, они следили друг за другом и мешали друг другу, вместо того чтобы объединить свои усилия. Но все же иностранное вмешательство позволило Голландии и Зеландии успешно выдержать борьбу с герцогом Альбой и Рекесенсом. Генеральные штаты после разрыва с дон Хуаном тотчас же опять обратились за помощью к иностранным державам. Соображения лояльности не могли устоять перед настоятельной необходимостью. К тому же со всех сторон шли предложения о помощи: и от Елизаветы, и от герцога Анжуйского, и от эрцгерцога Матвея. Умеренные склонны были принять помощь последнего, так как он был католическим принцем и принадлежал к габсбургскому дому. Но переговоры продолжались и с двумя остальными в наивной уверенности, что можно будет воспользоваться их помощью, не слишком компрометируя себя этим.

После поражения при Жамблу и успехов дон Хуана нужда в союзниках стала еще более настоятельной, чем когда-либо. Колебания были больше невозможны, тем более что принц Оранский и патриоты имели теперь решающий перевес в генеральных штатах и заставляли их открыто идти на разрыв с Филиппом II. Что касается Германской империи, то от нее опять-таки нельзя было ничего добиться. Рудольф II рассыпался в обещаниях, предлагал свое посредничество, но в то же время твердо решил не ссориться со своим испанским кузеном. Сколько Марникс ни убеждал заседавший в Вормсе (7 мая) сейм выступить с оружием в руках во имя сохранения Нидерландов для империи, он не встретил ни малейшего сочувствия. Как католические, так и протестантские князья упорствовали в своем равнодушии. Оставалось поэтому рассчитывать лишь на западноевропейские державы — Англию и Францию.