Нидерландская революция

Таким образом потребовалось всего лишь несколько дней, чтобы дела приняли желательный для принца Оранского оборот. Соглашение с Филиппом II стало невозможным: война против Испании была по крайней мере потенциально объявлена. На этот раз королю предстояло иметь дело уже не с двумя провинциями, а со всем «коллективом» страны, борющимся как один человек — viribus unitis — за свою свободу. Уже в октябре группа брюссельцев в докладной записке, поданной генеральным штатам, потребовала, чтобы начата была осада Намюра, чтобы по всей стране объявлена была мобилизация каждого десятого гражданина, чтобы все состоящие на службе чиновники заменены были благонадежными и честными патриотами, чтобы в каждой из 17 провинций избраны были — тоже из среды патриотов — «два дворянина и два ученых человека» и чтобы из этих 68 лиц составлены были государственный, тайный и финансовый советы, чтобы из генеральных штатов удалены были «все те, кто пользуется любовью врагов», и чтобы призваны были на помощь войска пфальцграфа Иоанна Казимира и войска королевы английской… [424] Таким образом подозрительными считались теперь роялисты; надо было поэтому очистить от них государственный аппарат и в интересах правильной организации национального сопротивления передать его целиком в руки патриотов.

424

Ibid, p. 460.

Но еще важнее было успокоить католиков, если хотели, чтобы они вместе с протестантами приняли участие в борьбе против короля. Принц Оранский отлично знал, что некоторые из них были обеспокоены его кальвинистским окружением и возмущены были все еще продолжавшимся запрещением католического богослужения в Голландии и Зеландии. Он особенно опасался, чтобы вернувшиеся после «примирения» еретики не скомпрометировали его несвоевременной религиозной пропагандой. Поэтому он тщательно старался избежать каких бы то ни было подозрений в нетерпимости или прозелитизме. Так как он неоднократно вынужден был менять свои религиозные убеждения, то его христианство под влиянием стольких новообращенна приняло более широкий и более терпимый характер, и он смог поэтому, находясь среди брабантских католиков, снова вернуться к своим подлинным убеждениям приверженца Кассандера. Он тщательно воздерживайся от соблюдения протестантской религии, а в его владениях в Бреде, к величайшему возмущению кальвинистов, по-прежнему продолжали служить обедню [425] . Несмотря на упреки своего брата Иоганна Нассауского, он при всяком удобном случае заявлял, что не потерпит никаких новшеств в 15 католических провинциях.

425

Bezold, Briefe des Pfalzgrafen Johann Casimir, T. I, M"unchen 1882, S. 326.

Однако он мог сколько угодно ломать себе голову над тем, чтобы не задеть ни кальвинистов Севера, ни католиков Юга, но одного его присутствия было достаточно, чтобы пробудить вновь религиозные страсти, всю силу которых он не мог постигнуть. Священник Вилье очень правильно определил положение, когда он писал, что католики, «принимая дон Хуана, тем самым очень содействуют папизму, а принимая его высочество принца, тем самым наносят ему большой ущерб» [426] .

426

Kervyn de Lettenhove, Relations…, t. IX, p. 158.

Разумеется, народ в большинстве своем чужд был нетерпимости. Он, почти без исключения, осуждал казни и суровые преследования, от которых очень пострадало благосостояние страны. Испанцы с негодованием отмечали, что во имя интересов своей торговли и промышленности он протестовал против изгнания еретиков и ничего не имел против смешанных браков [427] . Принц Оранский признавал! в феврале 1577 г., что «некоторые из брабантских штатов и штатов других провинций не слишком фанатично настроены по отношению к нашей религии (протестантизму) и признают, что каждый может выбирать себе религию и служить своему богу по велению голоса своей совести» [428] . Однако народ был искренно привязан к своей католической религии. Если он мирился с присутствием кальвинистов, то лишь при условии, чтобы они воздерживались от каких бы то ни было соблазнов, а таким соблазном он считал открытое отправление их богослужения. Готовы были смотреть сквозь пальцы на все, лишь бы только инаковерующие сами согласились, хотя бы только для видимости — уважать существующую церковь. Но это-то как раз и было невозможно. Как могли вернувшиеся из Голландии и Зеландии протестанты скрывать свои религиозные убеждения, которые совесть обязывала их распространять и из-за которых они претерпели долгие годы изгнания? Все вернувшиеся назад в страну после «примирения» были самыми ревностными сторонниками реформации. Самым глубоким их желанием было разрушить «римское идолопоклонство», и обстоятельства казались им благоприятными для осуществления этого. Бегство дон Хуана и в особенности приезд принца Оранского в Брюссель разгорячили их умы и лишили их всякого самообладания. Уже в декабре 1576 г. надо было спешно удалить из Брюсселя прибывшие с севера военные отряды, раздражавшие католиков распеванием псалмов. То тут, то там стали попадаться люди, отказывавшиеся становиться на колени при прохождении процессий.

427

Gachard, Correspondance de Philippe II, t. V, p. 376.

428

Kervyn de Lettenhove, Relations…, t. IX, p. 189.

Правда, патриоты, всецело поглощенные своими политическими страстями и видевшие кроме того, что кальвинисты решительно были на их стороне, не придавали большого значения этим признакам религиозного антагонизма. Но консервативные элементы и в особенности высшая знать были этим крайне обеспокоены. Чем яснее выступали демократические поползновения народных масс, тем сильнее становилась их тревога. Опасность, угрожавшая в одно и то же время церкви и государству, укрепила их исконное убеждение в необходимости союза между этими двумя крупнейшими социальными силами. Лишенный всякого религиозного пыла католицизм знатных вельмож теперь вдруг вновь ожил под влиянием их политических опасений. Кроме того им невыносимо было усилившееся влияние принца Оранского. Они не хотели ни подчиниться ему, ни компрометировав себя из-за него. Они отлично видели, что он толкал страну на окончательный разрыв с королем, и, как ни было в им ненавистно испанское владычество, они не хотели ничего слышать о принципах монархомахов. И как дворяне и как подданные бургундского дома они не допускали возможности свержения своего законного государя. Соображения, приведшие их к подписанию Брюссельской унии и принятию Вечного эдикта, становились все более повелительными. Под влиянием этого у них зародился новый план.

В 1576 г., в самый разгар переговоров с дон Хуаном, сын германского императора эрцгерцог Матвей предложил генеральным штатам свои услуги [429] . Этот легкомысленный 19-летний юнец, наивно честолюбивый, сам был ничтожеством. Но так как он был католиком и принадлежал к австрийскому дому, то он мог бы пожалуй благодаря поддержке своего отца убедить Филиппа II передать ему управление Нидерландами; тогда последние, избегнув таким образом конфликта со своим законным государем, получили бы давно желанную независимость и освободились бы от испанского ига. Это была заманчивая перспектива для сторонников умеренности. Это удовлетворяло католиков, а также всех тех, у кого национальные стремления соединялись с уважением к законному государю и недоверием к принцу Оранскому и демократии «патриотов». Герцог Арсхот взялся за это дело. По его тайному настоянию, эрцгерцог Матвей, переодетый, ночью 3 октября 1577 г. покинул венский дворец и 28 октября прибыл в Маастрихт. Эта затея могла увенчаться успехом лишь в дом случае, если бы император решительно взял на себя ответственность за нее. Однако, хотя он и был в курсе планов своего сына и желал их успеха [430] , но, с другой стороны, он отнюдь не желал дать вовлечь себя в войну против Испании. Он тотчас же заявил посланнику Филиппа II о своей полнейшей непричастности к этому делу. Что касается германской империи, то она отнеслась к этому совершенно равнодушно, за исключением нескольких патриотов, видевших в авантюре эрцгерцога путь к восстановлению сюзеренитета Германии над Нидерландами и средство для борьбы с интригами Франции [431] .

429

«Bulletin de la Coffirission royale d'Histoire», 3-`eme s'erie, t. V, 1863, p. 283.

430

Hansen, Nuneiaturberiehte aus Deutschland, Abteilung III, Bd. II, Berlin 1894. S. XXXVIII u. ff.

431

А. Eiermann, Lazarus von Schwendi, Freiburg i. Br. 1904, S. 87 u. ff.

Таким образом планы эрцгерцога Матвея, не имевшего ни войск, ни денег, ни престижа, неминуемо должны были закончиться жалким крахом. По мало того. Ему суждено было повредить той партии, которая хотела с его помощью сломить принца Оранского, и, сделавшись жертвой одного из самых ловких и самых смелых замыслов этого хитроумного политика, он стал просто — орудием в руках Оранского. В тот самый день, когда он вступил в Маастрихт, судьба его была решена.

Хотя переговоры, которые велись с эрцгерцогом Матвеем, окружены были глубокой тайной, но принц Оранский все же узнал о них и поспешил отразить удар. К тому же герцог Арсхот шел теперь в открытую. Как только он узнал об отъезде эрцгерцога в Нидерланды, он поспешил добиться признания его штатгальтером со стороны четырех «членов Фландрии», т. е. той провинции, управление которой было только что передано ему государственным советом. Одновременно подняли головы и антиоранжисты. Если бы они не боялись народа, они не остановились бы перед тем, чтобы захватить принца Оранского. Но он отлично знал об этом и предусмотрительно покинул Брюссель, перенеся свое местопребывание в Антверпен, где он был в полной безопасности. Между тем патриоты были в постоянном волнении. В Брюсселе они требовали признания принца Оранского правителем (ruwaert) Брабанта. В Генте они заняли угрожающую позицию по отношению к герцогу Арсхоту, одушевленные наличием здесь множества вернувшихся из изгнания кальвинистов, а также голландских войск, посланных незадолго перед тем принцем для участия в нападении на «цитадель испанцев». Рихове и Гембизе — два честолюбивых, но столь же ловких и смелых человека — уже давно с нетерпением ждали случая найти себе путь к власти через народное восстание. Поговаривали о том, чтобы ввести опять в действие старые привилегии, отнятые в 1540 г. Карлом V, но инициаторы движения хотели в действительности, чтобы и в Генте введен был режим демократической диктатуры, недавно торжественно установленный Брюссельской коммуной.

Положение было следовательно исключительно благоприятным для смелого переворота, и принц Оранский, подстрекаемый предстоящим приездом эрцгерцога Матвея, решил им воспользоваться. Ведь не остановился же он несколькими месяцами раньше перед тем, чтобы арестовать государственный совет! На этот раз Рихове предлагал ему захватить герцога Арсхота, и принц дал свое согласие, 28 октября, глубокой ночью, на герцога совершено было внезапное нападение в его собственном доме, и он был взят под стражу. Одновременно захвачены были также брюггский и ипрский епископа, а также сир Рассенгин и сир Галлевин. Таким же образом захватили «бальи» города и нескольких советников из фландрского совета. На следующий же день Рихове набрал 300 бродяг и вооружил их. Вся беднота была за него. Парализованные страхом приверженцы партии умеренных и пальцем не пошевельнули. 1 ноября в Генте также создан был но брюссельскому образцу комитет 18-ти. Таким образом и этот крупный фламандский город тоже стал на путь революции.

Принц Оранский не преминул, разумеется, отречься от всякого участия в этом перевороте, но поспешил в то же время извлечь из него все возможные выгоды. Под влиянием гентских событий его сторонники еще больше осмелели. Генеральные штаты без всякого сопротивления предоставили теперь патриотам руководство всеми делами. 7 декабря они торжественно объявили дон Хуана врагом родины. 10 декабря вновь провозглашена была Брюссельская уния, но теперь она лишена была того строго католического характера, который придали ей ее авторы. Она истолковывала теперь Гентское примирение в смысле религиозной веротерпимости. Подписавшиеся под ней стороны обязывались «не отягощать положение или не вредить тем, которые отошли от римско-католической религии и объединились с ними благодаря упомянутому примирению; взамен этого они с своей стороны заверяли, что в их намерения никогда не входила, да и сейчас не входит, преследовать, обижать или вредить тем, кто придерживается указанной римско-католической религии, или каким-нибудь действием мешать отправлению ее» [432] . Таким образом приверженцы обеих религий обещали друг другу взаимную поддержку; и католики и протестанты объединились теперь против общего врага. Необходимость общих политических действий взяла верх над религиозным фанатизмом. Принц Оранский увидел наконец воочию осуществление своего идеала.

432

De Jonge, Verhandelingen en onuitsgegevene stukken, T. II, Delft, 1827s c. 198.

О изумительной ловкостью он сумел втянуть в свою политику также и эрцгерцога Матвея. Обезопасив себя от него путем ареста герцога Арсхота, он избегал открытой ссоры с ним и предпочитал лучше использовать его. Действительно, разрывом с эрцгерцогом Матвеем он мог бы довести католиков до крайности и рисковал пожалуй даже тем, что они опять перейдут на сторону дон Хуана. Наоборот, признавая наместником призванного ими молодого принца, он успокаивал тем самым их тревогу и не давал им отпасть. Нечего было опасаться, что эрцгерцог когда-нибудь может стать опасным или хотя бы даже просто неудобным. Легкомысленный и никчемный, он прибыл в Нидерланды лишь для того, чтобы обзавестись здесь титулом. Его честолюбие жаждало лишь внешнего блеска власти, и ему было совершенно безразлично, получит ли он ее из рук герцога Арсхота или принца Оранского. При условии соблюдения внешних приличий он готов, был на все. 8 декабря генеральные штаты попросили его принять управление Нидерландами «временно и с соизволения его католического величества». Тем не менее ему навязали условия, ставившие его в положение чисто декоративной фигуры. Он должен был обязаться предоставить генеральным штатам выбор своего совета и решение всех важнейших дел. В случае объявления войны, заключения мира, союза или требования дополнительных ассигнований или субсидий необходимо было получить согласие народа, «так как более чем целесообразно, чтобы то, что касается каждого, было также одобрено каждым». Генеральные штаты и штаты отдельных провинций получили теперь право собираться, когда они найдут это нужным. Им предоставлено было назначение провинциальных штатгальтеров. Зато эрцгерцогу Матвею назначена была ежегодная сумма в 120 тыс. флоринов «на содержание его двора и для того, чтобы он мог вести такой образ жизни, который привыкли вести в этой стране принцы крови и принцы старого бургундского дома» [433] .

433

Van Meteren, Histoire… Amsterdam 1670, fol. 146.

В этом соглашении, в котором упоминание о бургундской династии сочеталось с парламентскими и демократическими стремлениями монархомахов и патриотов, принц Оранский не был упомянут ни одним словом. В правительстве «объединения всей страны» не оставлено было никакого места для штатгальтера (stadhonder) Голландии и Зеландии, для правителя (ruwaert) Брабанта, для вождя партии, которая со времени бегства дон Хуана непрерывно росла и расширяла свое влияние. Но генеральные штаты не могли даже воспользоваться той властью, которую они оставили за собой. Это большое громоздкое собрание, состав которого непрерывно менялся и в котором каждая представленная территория, как бы незначительна она ни была, пользовалась равным правом голоса, в котором, далее, провинциальные делегации не осмеливались принять никаких окончательных решений без предварительного согласования с пославшими их и в котором, наконец, заседали лишь представители духовенства, дворянства и важнейших городов, — совершенно не соответствовало стремлениям «объединения всей страны». Все его время уходило на нескончаемые споры и бесконечные конфликты; вое поднимавшиеся на его заседаниях вопросы не получали разрешения, и в большинстве случаев решения принимались лишь под давлением угроз широких народных масс. Бессилие генеральных штатов обнаружилось тотчас же, как только встал вопрос о назначении государственного совета при эрцгерцоге Матвее.