Ник и другие я

Сэм спешно добавила – они же нежить:

– НЕ есть! НЕ бить! НЕ обижать! Он не враг. Просто оставить на границе Провала. И Джеку ни слова. Все. Идите…

Ливень и Птица резко кивнули, показывая, что все поняли, и потащили Клода прочь. Сэм без сил села на мостки. Ручей тут же решил познакомиться с ней, пробуя на вкус её ботинки. Ноги моментально замерзли. Только её сейчас это не волновало. Она лишь прошептала:

– Прости, Клод…

Она не была уверена, что поступила правильно. Она не знала – правильную ли сторону выбрала. Джон Карбон был же за что-то объявлен в розыск. Но Джек когда-то спас Эш. Теперь она спасла его. Пусть он об этом не узнает – она вернула ему долг. Они теперь не должны друг другу ничего. Только все равно было больно. Кажется, она даже плакала. Во всяком случае, когда к ней подошел Джек, садясь рядом и обнимая, её лицо было мокрым – Джек достал откуда-то платок и принялся вытирать ей слезы.

– Кроха… Он оидел тебя?

– Нет, – мотнула она головой.

– Где он?

– Ушел. Я сказала, что он стал отцом, и он ушел.

И Джек, кажется, поверил.

– Кстати, Джек… Теперь днем камин топить нельзя.

Глава 28 Неудачный день 2

К вечеру пошел снег – сразу крупный, мокрый, липкий. Холодный. И это было хорошо. Хоть и странно – годами до этого снег был теплым. Он помнил, как ему было важно, чтобы снег оставался холодным. Кажется, так он боролся за себя и… Кого еще? Кажется, тогда тоже шел снег. Или нет? Он почти ничего не помнил: лишь какие-то обрывки, фразы, шумы, запахи, – и это неимоверно злило.

Он помнил, как упрямо повторял куда-то в небеса, что снег должен быть холодным. Тогда это была единственная важная мысль. Если снег станет теплым, то он умер. Опять. Ему нельзя умирать – он тогда не сможет выполнить поручение… А вокруг мир сходил с ума – сгибались и искривлялись дома, люди в одинаковых зеленых одеждах взрывались, попадая в гравитационные (какие? Что это слово вообще значит?) ловушки, кто-то кричал, кто-то стонал рядом. Он тогда сделал единственное, что мог – он выпустил лиловый туман. Правда, кроха его называла розовым. Впрочем, особой разницы в цвете он не заметил.

Снег налипал на одежду. Снег таял на ладони. Снег забивался в рот и нос, стоило поднять голову вверх. Снег шел. И снег обещал морозы. Погода в зоне непредсказуема – вчера еще можно было купаться в море и греться днем на солнце, а сегодня идет снег.

Кроха совсем озябла, прячась в огромном сером свитере, как в коконе. Сжимала плечи, горбила спину, втягивала шею, становясь мелкой и несчастной, как котенок, но упрямо таскала в дом дрова. И воду. Хотя он уже привык, что это его обязанность. Все же что-то случилось тогда. Тогда, когда пришел Клод. Что-то, что она не стала ему рассказывать. Что-то, о чем промолчала даже стая. Он же спрашивал – ответом было молчание. И что с того, что этот ловец выкосил многих из их отряда? Да, он был врагом, но случайным – он же не знал правды. Надо было попытаться поговорить с Клодом, но что-то тогда случилось, и стая молчала, покрывая кроху. Иначе зачем крохе запрещать топить камин днем? Других ловцов в зоне пока нет. А этот и без дыма найдет дом крохи. Если, конечно, захочет увидеть дочь. Тогда почему нельзя топить камин днем? Чье внимание нельзя привлекать?...

Что-то тогда случилось – кроха на него даже смотрела теперь как-то иначе. И где-то свербило под шкурой так, что не дотянешься, не расчешешь до крови, чтобы избавиться от зуда – это иное, это что-то другое, чему он еще не находил слов.

Ты отвечаешь за малышку…

Что-то будет…

Обрывки непонятных фраз. Последнее время это случалось все чаще и чаще. И дикий грохот с небес, прям как сейчас.

Поднялся ветер, такой сильный, что стая ушла в убежище – самого Джека хватит для защиты крохи. Гремел гром, обещая бурю.

Кроха ругалась сразу на все – на него, на ветер, на погоду, на снег, на глупые доски, которые сейчас уже поздно приколачивать. Он бы помог, если бы ему объяснили. Он считал, что он умный. Она доказала ему, что он ничего не понимает в происходящем. И это злило. Опять злило до того зуда под кожей, который не разодрать и не унять. Он знал – он умный! Он знал – он сильный. Он знал – он надежный. Надо просто добавлять – был. Был умным. Был сильным. Был надежным – иначе бы не умер в очередной раз. Его ценили. Когда-то. Его уважали. Тоже когда-то. А он оказался тупым. Способным только стирать, таскать воду и мешать Эш расти. А еще старательно своей заботой убивать её – кроха не сказала этого, но он сам это понял. А ведь он отвечает за малышку!

Он зашел в дом, запуская холод – кроха недовольно прошептала что-то. После встречи с Клодом она стала сама не своя. Постоянно молчала. Прикусывала губу. То сторонилась его. То прижималась к нему. То кричала, тут же извиняясь. Она перестала улыбаться. Он предложил сходить и вернуть Клода. Лучше бы не предлагал. Надо было сделать это тихо, самому, без разрешения крохи. Все равно же орала. И почему-то плакала. Собственная неспособность понять происходящее бесила до ярких вспышек перед глазами.

В доме несмотря на жарко растопленный камин было холодно – окна, заклеенные бумагой, не держали тепло. Кроха с Эш на руках сидела на кровати, кутаясь в одеяло. Надо было что-то делать. Кроха сказала, что поздно. Нужно переждать. Он облазил весь второй этаж, поднимаясь наверх по шаткой лестнице, и нашел широкие, подходящие доски. Оторвал их – наверное, это когда-то были шкафы (дверцы шкафов! Дверцы!) или что-то подобное. Он скинул их через пролом в стене на улицу, где уже бесился ветер. Спустился на первый этаж, забирая из хозяйственного угла молоток и гвозди, и пошел на улицу. Кроха в спину сказала, что он сумасшедший, раз куда-то идет в бурю, ну и пусть. Он хотя бы что-то попытается сделать. И он, драконы… Нет, кроха дракончик, мелкий, красивый, нельзя так ругаться… И орки всех задери, он сделал. Вернулся домой, весь облепленный снегом и холодный. Пальцы почти не гнулись, прочем, они годами не гнулись, так что какая разница.

Он знал – таким нельзя приближаться к Эш и крохе – застудит же. И потому стряхивал снег с себя, дрожал и пытался согреться у камина, боясь приближаться к огню слишком близко…

Кроха уже лежала в кровати, на эту ночь взяв и Эш к себе. Видимо, боялась, что та замерзнет в корзине. Неожиданно кроха позвала его к себе.

– Джек… Иди сюда под одеяло. Так согреешься быстрее. И эту ночь будешь спать с нами.

Он напомнил – уж на это его ума хватало:

– Йааа… Холо…ый.

– Конечно, холодный – ты замерз, у тебя зуб на зуб не попадает. Не дури – иди спать тут. Чур, одеяло не стаскивать с меня.

– Йааа… Помммм…ююю… – собственное тело убивало его – он знал многие слова, но не мог произнести.

Он лег в кровать, стараясь не задевать кроху. Та прижалась сама – спиной, потому что с другой стороны на её руке спала Эш. Стало тепло. Даже жарко, потому что сильно застучало сердце. Сердце? У него нет сердца. Он мертв. Хотя снег был холодным.

– Спи… – прошептала кроха. Она даже подсказала: – Глаза закрой и спи.

И он послушно закрыл глаза – он не умел спать. Но тьма сама пришла за ним. Тьма, в которой он сидел в роскошной ложе (Ложе – это же кровать, на ней лежат… Почему он лежал у всех на виду?) и хлопал певице. А вокруг кричали: «Браво! Бис! Браво!» – он, кажется, тоже кричал. Он помнил, как предложил это крохе, и та испугалась. И рассмеялась.

Он проснулся от холода. Камин прогорел. В трубе дико завывал ветер, доски, прибитые к рамам, ходили ходуном и хлопали – кажется, он их плохо прибил. Изо рта крохи вырывался парок.

Он аккуратно вылез из-под одеяла и направился к камину. Хотя бы попытаться. Вдруг все же получится, ведь все просто. Вымести пепел, собирая его в ведро. Разложить свежие дрова, веточки, щепки, бумагу. Кажется, не в таком порядке, но как получилось. А потом самое страшное – взять в руки то, где живет огонь (коробок спичек, это всего лишь коробок спичек, он даже не кусается).