Никогда не было, но вот опять. Попал 4

Я глянул на недовольно удивлённую физиономию полицейского чиновника и, безнадёжно махнув рукой, замолк.

– Эк вы возбудились, юноша! – насмешливо сказал Мещеряков. – Речи подрывные ведёте! Но я вас не за тем вызвал, чтобы выслушивать ваши домыслы, о вещах в коих вы мало что понимаете. Мне поручено проследить, чтобы вы в целости и сохранности предстали перед Государём и я намерен поручение это выполнить.

– Извините! Не сдержался!
– буркнул я. Мещеряков стал мне выкать, значит, намерен вставить мне клизьму.

– Так вы мне не ответили. Зачем вам был нужен этот самоубийственный прыжок? – холодно осведомился тот.

Вот доколупался! Но не рассказывать же ему, что мне так захотелось! Придется вешать лапшу на уши.

– Я уже вам рассказывало будущих войнах и воздушных боях, которые будут происходить на высоте два-три километра, а то и выше. Так вот лётчики со сбитых самолётов будут спасаться, прыгая с парашютом. Если они раскроют парашют на этой высоте, то станут лёгкой мишенью для вражеских пилотов. А вот если они будут раскрывать парашют поближе к земле, то у них будет больше шансов выжить.

– Ты хочешь сказать, что спасающихся лётчиков будут убивать прямо в воздухе? – удивлённо спросил Мещеряков.

– Будут, ещё как будут! – заверил его я.

– Не может такого быть! – не поверил тот. – Это же неблагородно!

– Помилуйте Ваше Превосходительство! О каком благородстве по отношению к смертельному врагу может идти речь? Если враг не сдаётся его нужно уничтожить, вот и уничтожали. Поэтому я и подумал, что надо будет отработать технику затяжного прыжка, ну и прыгнул.

Мещеряков покачал головой и сказал:

– Вот что, господин Щербаков, с этого момента никаких полётов и прыжков. Вот когда вернётесь в свой Барнаул, можете хоть в лепёшку расшибиться, а пока вы в столице, то извольте слушаться.

– Но… - попытался вякнуть я.

– Никаких но! Иначе вас в камеру запрут. А с завтрашнего дня приходите сюда к девяти часам. Будете писать.

– Что писать? – удивился я.

– Мемуары о вашей жизни в ином мире и о событиях, что там происходили.

– Но у меня почерк плохой и грамматики вашей я не знаю, - попытался я увильнуть.

– Пишите, как можете. Мы разберёмся. И вот ещё! Что за дела у вас с Хруновым?

– Да нет пока никаких дел. Он готов вложиться в мои проекты вот и обговаривали условия. Мне его деньги нужны, а ему…, что ему нужно я так до конца и не понял.

Мещеряков снова внимательно меня осмотрел, покопался в папке с документами и, вынув оттуда листок, стал читать. Я сидел смирненько и ждал продолжения. Отложив листок, Мещеряков задал мне совершенно неожиданный вопрос:

– А скажите-ка, юноша, откуда вы знаете некого Петухова Макара?

– Кого, кого? – непритворно удивился я, поскольку никакого Петухова да ещё Макара я не знал. – Я этого Макара не знаю!

– Ну как же? Ещё вчера вы его лупили тростью, спасая Хрунова от ножа.

– А, Гребень! Значит, его Макар зовут. Так вчера я его впервые увидел, хотя раньше слышал о нём от Горлова Игната Степановича. Тот рассказывал, что этот Гребень убил Голубцова Ефима, помощника Хрунова.

Пришлось рассказать Мещерякову всё, что мне было известно о Гребне. И как я его заподозрил. Мол, после того как на меня не раз покушались я стал жутко подозрительным. Вот и приметил притаившегося Гребня. Правда, немного лопухнулся, но успел во время.

– А почему вы, юноша, не стали дожидаться полиции? – спросил Мещеряков.

Я пожал плечами и сказал:

– Там и без меня было кому полицию дожидаться!

Не говорить же полицейскому чиновнику, что Хрунов мог в полицию и не обращаться, разобрался бы сам. В таком случае я бы стал соучастником. А мне это надо!

– Уж не потому ли, что у вас не было уверенности в желании Хрунова привлекать к этому делу полицию? – Чуть насмешливо проговорил Мещеряков.

Я снова неопределённо пожал плечами, давая понять, что это всего лишь его собственные домыслы и ко мне они никакого отношения не имеют. Но порадовался, что у Фрол Никитича хватило ума сдать Гребня в полицию. Всё таки Санкт-Петербург это не его родной Томск. Здесь его возможности мизерны.

– Ну что же с этим делом разобрались! – сказал Мещерякоов и добавил: - Хотел я вас, юноша, поругать, но вижу, что вы не слишком боитесь нравоучений, потому жду вас завтра к девяти часам.

– Но у меня завтра намечена встреча с господином Сойкиным, - попытался выкрутиться я.

– Ничего, Иван Николаевич его на вашем аэродроме встретит и всё ему покажет и даже разрешит вашим помощникам его покатать. А за вас он извинится.

– Но мне с ним надо договориться об издании книги! – не сдавался я.

– Этой что ли? – выдвинув ящик, достал книгу Мещеряков.

Ну, господин Прудников, ну и жук. Вместо того чтобы отдать книжку жене, он её к докладной записке присовокупил.

– Я обещал госпоже Лиховицкой издать её книгу в столице, – удручённо сказал я.

– Если цензура пропустит, то господин Сойкин её издаст.

– Ага, издаст! – проворчал я.
– Там такая мегера её читает….

– Вы, юноша, оскорбляете даму, - ухмыляясь, сказал Мещеряков. – Варвара Ильинична Стародубцева – женщина не без странностей, но книгу вашей протеже сочла интересной и рекомендовала её к печати. И сколько мне известно: Петр Петрович Сойкин готов её издать.

Я удивленно уставился на полицейского чиновника. Потом сказал:

– Не ожидал! Хорошо! Завтра к девяти я приду, и буду писать, как вы их называете «мемуары». Одно замечание: очень не хотелось бы, чтобы их содержание было известно кому-нибудь из наших «заклятых друзей», - сдался я.

– А вот об этом не беспокойтесь! – жестко произнёс Мещеряков. – Будут приняты все надлежащие меры секретности.

Я не слишком поверил сказанному, но промолчал и, поняв, что мне пора из кабинета милейшего Арсения Владимировича испариться, вежливо попрощался с хозяином.

«Наконец-то спохватились» - размышлял я, медленно бредя вдоль улицы по направлению гостиницы. Приказ Мещерякова писать «мемуары» говорил о том, что возможно мне поверили, но почему так поздно? Скорее всего, как у нас ведётся, никто не стал брать на себя ответственность и все ждали указаний, а указаний не было. А сейчас или получили приказ, или, что более вероятно, Департамент полиции в лице Мещерякова и, разумеется, директора Дурново, решил проявить инициативу. Лишь бы ребята не переусердствовали и не заперли меня в подвале. А то Мещеряков мне об этом толсто намекнул.