Никогда не было, но вот опять. Попал 4

– Ну и какая тут связь? – недоумевающе спросил Мещеряков.

– Он хочет сказать, что окончание строительства железной дороги будет означать, что укрепившись на Дальнем Востоке, мы, по мнению англичан, можем двинуть и в Индию. А без Индии Англия быстро перестанет быть самой великой страной мира, - сказал Дурново.

– А она значит самая великая? – скептически поинтересовался Мещеряков, видимо испытывая к англичанам неприязнь.

– А ты спроси любого англичанина и он тебе скажет, что Англия величайшая страна и только англичане люди цивилизованные, а все остальные в лучшем случае полуварвары или дикари. Вот ты, например, варвар и дикарь, потому что русский. – засмеялся Дурново.

Понаблюдав за пикирующимися полицейскими начальниками, я решил, что мне пора сваливать, но помня наказ императора обратился к Мещерякову:

– Ваше Превосходительство! Мне Его Величество приказал вспомнить ещё что-нибудь полезное, ну и записать. Так вот можно ли воспользоваться той комнатой, где я писал свои записки. Удобно знаете, никто не мешает и сейф там есть. Будет куда написанное сложить.

Снова переглянувшись, Дурново с Мещеряковым уставились на меня. Наконец Мещеряков произнёс:

– Разумеется можно. Ты прямо сейчас хочешь начать писать?

– Нет, что вы! Завтра в девять и начну. А пока погуляю по городу подумаю о чём писать. Разрешите идти?

Не дожидаясь разрешения встал, слегка поклонившись, несколько зависшим от моей наглости, чиновникам и направился на выход. А что! Могу себе позволить! Можно сказать с самим царём по-дружески беседую. Подходя к двери услышал:

– А ну стой!

Остановился и повернулся к ухмыляющимся приятелям.

– Однако ты, братец, наглец! Высечь бы тебя, но Его Величество запретил телесные наказания. Ладно можешь идти, - оставил за собой последнее слово Дурново.

Мажоры (от слова major; грубо говоря, переводится как "вышестоящие") - это сленговое выражение, используемое в Советском Союзе и постсоветских странах для обозначения детей из привилегированных семей, которые пользуются своими врожденными привилегиями (кумовство, клановость, избегают заслуженного наказания и т. д.), зачастую высокомерно и оскорбительно.

Глава 31

Я не обманывал полицейских чиновников, когда говорил, что хочу прогуляться по городу и подумать. Вот и сейчас я не спеша шёл по проспекту и, не слишком обращая внимания на архитектурные достопримечательности, размышлял. А размышлял я над тем, что меня подвигло дерзить и нарываться на неприятности в разговоре с высшими полицейскими чинами.

Надо сказать, что и в прошлой жизни случались со мной казусы, когда я высказывал своему начальству нечто не слишком лицеприятное. Довольно часто после этого меня ставили на место и даже, раза два пришлось увольняться, но я всегда старался докопаться до причин этих своих эскапад и найти им хоть какое-то объяснение.

Вот и сейчас я пытался понять, что на меня нашло. Ведь это Мещеряков со своим начальником вытащили меня из медвежьего угла в столицу. И это с их подачи меня принял и выслушал сам царь-батюшка. Правда и я тоже не сидел на печи, как Емеля, дожидаясь чуда, интенсивно шевелил лапками под водой. И вот на тебе - нахамил своим «благодетелям». Хотя «нахамил» – это слишком громко сказано. Подумаешь, ушёл без их высокоблагородия разрешения. Я им не подчинённый.

Гуляя, я не слишком обращал внимания на прохожих. Так взглянешь мельком на сплошь бородатые и усатые лица, да и пройдёшь мимо. Один раз всего узрел в одном из идущих навстречу нечто мне знакомое, но сразу не вспомнил, где я мог видеть этого молодого рыжеватого господина. И лишь когда он прошёл мимо, меня как ударило. Ведь это же Ленин! Нет, ну какой Ленин? Всего лишь Владимир Ульянов! Я даже остановился и посмотрел ему вслед.

Собственно, если это Владимир Ильич, то, что он сейчас делает в столице? Вроде он должен быть не то в Казани, не то в Симбирске, а может даже в тюрьме сидеть и молоком между строк указания своим товарищам по борьбе писать. Ну не интересовался я биографией молодого Ильича! Да и скорее всего прохожий этот вовсе и не Ленин. Похож просто.

Но, тем не менее, встреча эта мозги мне прояснила, и я понял, отчего я так себя повел с их высокоблагородиями. Я ведь уже устал им твердить о будущей революции и угрозе истребления российского дворянства как класса. Ладно бы только дворянства, но и простому люду достанется по полной. Но все мои усилия как-то донести эту информацию до правящей элиты натыкаются на какую-то ватную стену неверия и недопонимания. Вот и поднакопилось обид. Хотя с другой стороны понять-то их можно. Ну, кто я такой для их высокородий? Какой-то хрен с бугра, а тоже пророчит!

Осознав всё это я, даже сплюнул от злости. Да гори оно всё ясным огнём! Но, похоже, плевался я зря! Как на зло, в это самое время из-за угла вывалила весёлая компания подгулявших вояк. А поскольку я так и не удосужился разобраться в их званиях, решил, что это поручики или корнеты. И были они в той стадии опьянения, о которой сказано у Козьмы Пруткова:

«Что бы нам, господа, взять по хлысту,

Постегать прохожих на мосту».

Читал я о таких развлечениях господ офицеров в двадцатых годах девятнадцатого века. Моста вблизи не было и прохожих было не густо, зато попался я, «занюханный штафирка», посмевший плеваться в присутствии господ офицеров.

– Ты что каналья плюешься здесь, как верблюд бухарский? – схватил меня за плечо шагавший впереди крепкий брюнет с щегольскими усиками и мутноватыми злыми глазками.

Я сбросил с плеча его руку и холодным печёринским тоном возвестил:

– Вы пьяны, милейший! Проспитесь!

После этого я ожидал благородный вызов на дуэль, прямо как в кино. Но видимо я чего-то не до конца понимал в благородстве господ офицеров девяностых годов девятнадцатого века.

– Что! – взревел поручик или может он вовсе не поручик, а корнет.

Нет, судя по гонору всё-таки поручик. И пока я размышлял о видовой принадлежности данной особи мужского пола, тот ловко и без замаха двинул кулаком мне по зубам. Ну как двинул? Скажем так - хотел двинуть! И в его действиях чувствовался опыт и сноровка, видимо натренировался на нижних чинах. Но я то - не нижний чин. Успел среагировать и чуть отклониться, но не до конца. Кулак больно скользнул мне по уху и сбил с головы шляпу.

– Ах ты сука портупейная! – впадая в боевой раж, завопил я и, снизу врезал ему в челюсть, которую он не удосужился хоть как-то защитить.

Под моим кулаком что-то треснуло, и мой визави грохнулся на мостовую, раскинув руки. Трое его дружков пребывали в ступоре. Я решил воспользоваться этим и смыться, но сбежать мне не дали. Противники мои быстро опомнились и принялись довольно умело обрабатывать меня кулаками. Я, как мог, отбивался, но это были не полудеревенские барнаульские шакалята, а тренированные бойцы. Меня спасало пока, то что, будучи не совсем трезвыми, они большей частью мешали друг другу, поскольку каждый из них хотел непременно врезать мне по физиономии. Я же старался физиономию свою защищать и по возможности ответить.