Никогда не кончится июнь
Шрифт:
Потому что это была именно та собака!
В ту секунду, что я ее узнала, собака исчезла за углом почты.
Не успев даже сообразить, что делаю, я быстро шагнула за ней.
И в следующее мгновение на улице наступила ночь.
В лицо ударил резкий свет фонаря, от которого я зажмурилась.
А когда я открыла глаза, передо мной в кругу этого режущего света возникло знакомое здание из налепленных друг на друга четырех каменных этажей. Дверь «Лабиринта» была, как обычно, распахнута настежь. За те короткие секунды, пока я щурилась от яркого
Изнутри не доносилось ни звука. В окнах было темно и не чувствовалось никакого движения. Все в той же звонкой тишине передо мной лежал кривой порог с мелкими трещинами на потертом камне. А за ним, в глубине дверного проема, царила густая непроглядная темнота. Дрожа под сарафаном, как осиновый лист, я переступила порог и потонула в этой темноте.
ГЛАВА 33
Тяжелая мгла окутала мое тело, едва я оказалась за порогом этого мрачного заведения, в котором трижды бывала между сном и явью. И которое так долго и безуспешно искала наяву. И вот я внутри него. И мне кажется, что кафе живое, что оно медленно, еле ощутимо дышит, и где-то в глубине бьется его огромное каменное сердце… Несколько неуверенных, робких шагов… И вот мы уже дышим одним дыханием, и стуки наших сердец перекликаются и сливаются в единый стук, и с каждой секундой «Лабиринт» поглощает меня все глубже в свое засасывающее, безмолвное, не имеющее ни начала, ни конца, нутро, в свою страшную непроглядную темень, от которой веет какой-то тупой обреченностью…
«…Сколько их сгинуло за этим порогом?..» — вспомнилось мне собственное изречение, и я вдруг резко вздрогнула. А ноги все вели и вели меня вперед по рыхлой сыроватой земле, похожей на песок… А в ноздри вливался густой терпкий соленый воздух.
Он утопился от несчастной любви… В море… — у меня возникло ощущение, что я бреду по берегу этого моря, и я невольно содрогнулась.
«Нужно найти комнату, где проходила игра…» — словно ветром принесло откуда-то неясное решение.
Где же она может быть?..
Я наугад развела руки в стороны, и правая ладонь ткнулась в какую-то неровную стену.
Наверно, где-то здесь…
Дверь. Я чувствую дверь…
Внезапно сзади раздались тихие шаги.
Непередаваемый страх сковал мое сердце. Как будто ледяная рука сжала его в тиски.
Ладони заскользили по холодным кирпичам, и я нащупала длинную металлическую ручку.
В этот момент мимо меня прошла слабая волна, словно кто-то невидимый приблизился ко мне.
— Сюда… — прошелестел возле уха чей-то старческий голос. То ли шепот, то ли выдох…
В темноте блеснули стекла очков, и шлейф легкой ткани или просто ветер, который гулял здесь, как на морском побережье, коснулся обнаженной ноги. В бессознательном ужасе я ухватилась за ручку, и дверь отворилась — легко и бесшумно.
Вместо пола за дверью стоял белесый туман, но заметила я это, уже сделав единственный неосторожный шаг и понимая, что проваливаюсь сквозь него в какую-то бездну.
«Борис Тимофеевич! Что же ты делаешь со своей бедной Дарьюшкой?..» — подумала я, медленно, как будто вес мой внезапно стал не больше веса пушинки, пролетая вниз. И, по-моему, эта мысль не полетела вместе со мной… Она была тяжелее меня, она была, как здешний воздух —
сыроватая и тугая.И я почувствовала, что мой мысленный возглас остался где-то там, наверху. И часть меня — тоже осталась там.
И в тот же миг я опустилась, как на дно бездонного колодца, в знакомую груду тряпья.
«Где-то здесь…»
Отгоняя тишину, я сунула руку в карман. Спички. У меня должны быть спички.
Точно, они были. Вчера вечером, возвращаясь из библиотеки оркестра «Русская волна», я купила коробок за рубль. Потому что у Бориса Тимофеевича не было плиты с электроподжигом, как в квартире моего папы-адвоката.
И сейчас этот маленький коробок оказался весьма кстати.
Я осветила дощатый стол, скамейки, отдельные стулья. Какое-то решетчатое окно… Узнавая весь этот пустынный интерьер, осторожно подошла к шкафчику в углу.
Здесь.
Сырость приблизилась к ногам. Обняла их. В голове снова стало мутно, лениво и сонно. Мысли как будто затаились в ней, уступая место наплывающему дурману. Мозг начал медленно погружаться в мягкий обволакивающий сон. Когда я подошла к шкафчику, я уже почти не помнила, что нужно сделать.
Руки сами собой открыли скрипучие деревянные дверцы. Вынули карты — какие необычные! — дамы, как персонажи сказок… А валеты… Руки стали слабыми, как у младенца, и карты веером медленно-медленно закружились и рассыпались по воздуху…
Еще одна спичка.
Кружки с запахом пива… свечи… какие-то камни… и…
Журнал.
Что за журнал?..
«Журнал регистрации…»
Мозг вяло скомандовал искать имя и дату.
Ай! Догоревшая спичка больно коснулась пальцев, и он проснулся.
Искать! Скорее!
Раздел «Архив».
Год 1986.
Отозвавшись на приказ разума, пальцы медленно побрели по страницам, по строкам, по именам…
Еще одна спичка… Еще и еще… В сыром воздухе они вспыхивали вяло, мерцали тускло и тут же гасли.
Под моим еле-еле передвигающимся по бумаге длинным ногтем плыли корявые строки; глаза, щурясь, вчитывались, искали, искали и, наконец, нашли.
Борис Тимофеевич Залевский. Год 1986. Код пари — 10.10.
И два звонких имени.
Вячеслав и Аля.
ГЛАВА 34
Мозг едва успел уложить эту информацию на какую-то дальнюю полку, когда неясные шумы в голове вдруг начали стремительно приближаться и нарастать, и власть сна приобрела такую мощь, что, ища выход из игровой комнаты, который должен был находиться где-то совсем рядом, я трижды невольно зевнула и два раза споткнулась непослушным телом о стулья.
Мгновения утекали… и они уносили мою жизненную энергию.
Я понимала это. Я судорожно боялась этого! Боялась всей своей кожей, всей кровью, которая как будто тоже замедлила свое течение по жилам. Но ускорить собственное перемещение я не могла. Наоборот, движения тормозились с каждой секундой, а уплывающие мысли становились обрывочными и разрозненными.
…И мозг слабел и проваливался в какое-то тупое беспамятство…
А выход все никак не находился.