Никому о нас не говори

Вздохнув, ещё раз оглядываю устроенный Тимуром срач и кладу пакет с рюкзаком на стул, а сама принимаюсь убирать свечи. Прячу их в шкаф, мусор складываю в отдельный пакет, найденный в одном из кухонных ящиков, столовые приборы аккуратно складываю на столе.

— Ты приехала? — раздаётся хриплое за моей спиной.

Сердце подпрыгивает в груди, а я вздрагиваю. Оборачиваюсь на голос Тимура сразу же. И то, что я вижу перед глазами, вынуждает меня замереть и приоткрыть рот.

Передо мной полуголый Тимур. Стоит, расправив широкие плечи и подперев руками бока. На нём одни чёрные боксеры и больше ничего. Ну и ещё серьга в левом ухе. Я вижу длинные, подкачанные ноги и каждую татуировку на теле Тимура. Горин не качок, у него нет горы мышц, но он достаточно подтянут и спортивен, чтобы иметь сухой рельеф рук, груди, пресса…

Ещё я замечаю капли воды, блестящие на чёрных линиях тату. И одна из капель сейчас стремительно стекает к тёмной и очень выразительной дорожке волос внизу живота Тимура. А низ моего живота непроизвольно сжимается от возникшего в нём тепла, когда в неловкой паузе я зачем-то продолжаю в прямом смысле пялиться на Тимура с ног до головы.

Нет, парня в трусах я вижу не первый раз. У нас плавание в бассейне в академии, но так я чувствую себя впервые.

Даже тогда, в раздевалке, куда меня запихнула Полина, голые мужские тела вызывали лишь чувство неприятного напряжения. Но сейчас же по мне плавно стекает жар. Я ощущаю это так явно, что в горле пересыхает, а ноги почему-то становятся ватными…

— Привет, — усмехается Тимур, приводя меня в чувство.

Я отворачиваюсь сразу же. Хватаю пакет с пледом и принимаюсь как-то нелепо копошиться в нём, тогда как мои руки тоже становятся ватными. Да я вообще вдруг вся ощущаю себя как ватой напичканной.

— Я уже подумала, что ты сбежал, — бормочу я, старательно делая вид, что только что не смотрела во все глаза на Горина. У меня вон целый пакет с плюшевым пледом…

— В душе был, — равнодушно бросает Тимур. И, пока руки бесполезно шарятся по пакету, моё боковое зрение не дремлет — я вижу, как Тимур уже натягивает на ноги джинсы.

— Ты принимал душ на улице? — удивляюсь я, не переставая искоса наблюдать за Гориным, который на мой вопрос флегматично жмёт плечами.

— Залил в бак ведро горячей воды. Не ходить же мне грязным и вонючим, — повернувшись ко мне спиной, тянется к футболке, брошенной на диване.

Я снова вижу ту самую стрелу вдоль позвоночника. Тонкий, чёткий рисунок, идущий идеально посередине широкой спины. И я смотрю на неё словно вижу впервые: цепляюсь взглядом за каждую ровную линию, а моё дыхание задерживается само собой.

Но через секунду татуировка с изображением стрелы скрывается под чёрной тканью футболки, которую Тимур быстрым движением рук натягивает на себя. Я успеваю отвести взгляд до того, как он оборачивается. Правда, щёки мои горят, как будто мне влепили несколько смачных пощёчин.

— Привезла ещё плед? — Тимур усаживается на диван, принимаясь завязывать шнурки на кроссовках.

Я наконец перестаю глупо мять содержимое пакета. Достаю плед и одним взмахом двух рук расправляю его в воздухе.

— Он, правда, небольшой, но это всё, что я смогла достать, — сообщаю Тимуру. Вытянув вперёд руки, скрываю своё пунцовое лицо за розовым плюшевым полотном.

Секунда тишины, а потом слышу очередное хмыканье:

— С принцессой... Чудно.

Вздохнув, я перестаю держать плед перед собой. Быстро складываю его и, буркнув:

— Другого нет, — кидаю на диван к Тимуру.

Теперь мне негде прятать глаза, которые так бесстыже минуту назад пялились на полуголого Горина. Приходится всё-таки посмотреть на него. А он уже в одежде и, откинувшись всем телом на диван, недовольно щупает плед с изображением какой-то диснеевской принцессы.

Ну уж лучше ворчливый Тимур, чем какие-нибудь подколы, что я пялилась на его голое тело.

И, пока он занят оценкой пледа, я достаю из своей сумки то, что не должно вызвать у господина Горина недовольства или ехидного хмыканья.

— Я принесла тебе поесть, — демонстративно громко ставлю на стол два небольших контейнера.— Будешь?

И Тимур тут же оживляется. Не вставая с дивана, вытягивает шею, заинтересованно смотря на контейнеры.

— А что там?

— Котлеты и макароны, — констатирую осторожно. И даже закусываю губу в ожидании того, что сейчас увижу, как Тимур кривится.

Но нет. Я и глазом моргнуть не успеваю, как он уже у стола и открывает один из контейнеров. Тимур нюхает те самые котлеты, а я вижу, как его кадык резко дёргается вниз, и слышу шумное сглатывание.

Не говоря ни слова, он плюхается за стол, ставит перед собой контейнер, тянется к вилке, что лежит рядом, и вонзает её в одну из котлет. А потом Тимур вонзается в неё же уже зубами. Я обалдело смотрю на Горина, который с упоением жуёт котлету.

— Они же холодные, надо разогреть, — аккуратно предлагаю я.

— И так сойдёт, — бормочет он.

Тимур проглатывает первую котлету в два укуса. И теперь на вилку наколота уже вторая «жертва». А я присаживаюсь на стул напротив. Ошеломлённо наблюдаю, как у Тимура чуть ли не закатываются глаза, когда он беспощадно вонзает зубы в котлету.

— Вкусно? — тихо срывается с моих губ, хотя ответ и так очевиден.

Горин тут же поднимает глаза, а они аж блестят. Прожевав, он тут же выдаёт как на духу:

— Да. Чёрт, это просто бомба!

Насильно держу уголки губ на месте. Мои щёки краснеют. Я знаю, что готовлю весьма неплохо. Мама обычно хвалит мои кулинарные эксперименты, но реакция Тимура — это что-то другое. От неё мне хочется разулыбаться во весь рот.

— Всего лишь котлеты. Не фуа-гра, конечно… — как бы равнодушно веду плечами. Понимаю, что выходит наигранно, но ничего поделать не могу. Мне невыносимо хочется расплыться в дурацкой улыбке…

— Кстати, — фыркает Тимур, принимаясь за третью котлету, — фуа-гра — такая дрянь. А эти котлеты… — Он снова кусает и говорит уже с набитым ртом: — Респект твоей маме.

И всё моё желание улыбаться скатывается к нулю.

— Маме? Это мои котлеты, — у меня не получается скрыть обиду в голосе.

Я машинально скрещиваю перед собой руки, а Тимур быстро пережёвывает надкушенное, удивлённо приподняв правую бровь.

— Ты сама готовила? — недоверчиво щурится.

И от такого взгляда мне становится лишь вдвойне обиднее.

— Да. Готовила, — заявляю гордо.

На несколько секунд за столом повисает молчание. Тимур сидит напротив с вилкой и нанизанной на неё котлетой с надкушенным краем. Его взгляд, в котором только что читалось подозрение, неожиданно смягчается. В нём нет больше той остроты. Сейчас Тимур смотрит на меня... виновато?