Никому о нас не говори

И я с трудом заставляю себя хотя бы немного подумать о том, что мне сказать маме, когда переступлю порог квартиры. Я ответила на её пропущенные звонки лишь одним сообщением:

«Я еду домой», — и больше не беру телефон в руки.

Пальто осталось в академии, на мне безразмерное худи Тима, мои волосы растрепаны, стрелка на колготках. И вишенка в моём образе — царапина на левой щеке.

В мои желейные мысли сейчас ничего разумного не приходит. Выйдя из такси, приглаживаю волосы, завязанные в кривой хвост. Натягиваю манжеты худи до костяшек пальцев и, собравшись с духом, направляюсь к подъезду.

И если бы я не провела этот вечер с Тимом, то сейчас дрожала бы от страха. Но я открываю квартиру, сохраняя такое пугающее — даже для себя — спокойствие.

Зайдя в коридор, осторожно закрываю за собой дверь. Медленно, почти бесшумно поворачиваю ключ в замке. Но чувствую, как мой затылок горит.

Оборачиваюсь и сразу же встречаюсь со взглядом мамы. Тяжёлым. Взволнованным. Но стоит ей только осмотреть меня с ног до головы, как глаза её расширяются. Закутанная в домашний халат, она стоит, скрестив руки на груди, а я ловлю дежавю. Кажется, так мама встречала меня совсем недавно, когда я приехала домой утром. Но я стараюсь не подать и вида, что что-то не так. Словно на мне нет чужой одежды, а лицо не расцарапано. Кладу клатч на комод и первой заговариваю с мамой:

— Привет.

А через мгновение в коридоре уже стоит её крик:

— Аня! Девять часов вечера! Где черти тебя носят?! Почему не отвечала на звонки?! И это что за вид? Почему на тебе эта кофта? Где пальто? Аня, ты где была?!

Я даю маме проораться, замерев на пороге. И мой ответ она получает, только когда замолкает и часто дышит раздувающимися ноздрями.

— Я была в академии, на студенческой весне, — смотрю ей в лицо, которое становится ещё краснее, когда она, судя по округляющимся глазам, замечает мою царапину на щеке.

— Это что? Царапина? — с ужасом спрашивает она.

— Я споткнулась на лестнице, упала, рассекла щеку, — поясняю сразу же. Это приходит в голову как-то само собой.

— Ты что, пила там?! Пьяная упала?! — мамин ор звенит у меня в голове.

Хочется закрыть глаза. Но я стою как оловянный солдатик на пороге, сильнее укутываясь в худи Тима. Мама подрывается ко мне, принимаясь сразу же вдыхать воздух вокруг.

— Да не пила я, мам! Просто зацепился каблук за ступеньку, — я намеренно шумно выдыхаю ей в лицо весь кислород, что есть в моих лёгких.

С подозрением она втягивает его носом. Да и смотрит на меня так же.

— Почему трубку не брала?

— В зал не разрешили проносить телефоны. Мы все оставили их в кабинете у нашего куратора. А потом, когда я упала, пришлось посетить медкабинет. Телефон остался там же, в кабинете, — говорю, не отводя взгляда.

Правда, манжеты худи скоро затрещат оттого, как я натягиваю их на пальцы. А ещё стараюсь даже случайно не посмотреть себе на правую ногу, по которой ползёт стрелка на колготках. Маме хватает и того, что она видит перед глазами. И гляделки с ней превращаются в своеобразный пинг-понг из вопросов и ответов.

— Пальто где?

— Я не успела забрать его из гардероба. У медсестры была. Когда вернулась, он был уже закрыт. Я заберу пальто, как только буду в академии.

— А это чья кофта?

— Одолжил одногруппник, чтобы я не в одном платье ехала домой. — И, предугадывая реакцию мамы, сразу уточняю, выставив вперёд ладони: — Он просто одногруппник. Не друг. Не парень.

Она замолкает. Даже перестаёт обнюхивать и всматриваться в мои глаза — уверена, мама пыталась что-то вычислить по моим зрачкам. И под её молчание я позволяю себе сдвинуться с места. Снимаю туфли и ставлю их на обувную полку. А заодно поправляю подол платья, чтобы скрыть вылезающую из-под его края стрелку.

— Мне не нравится, как ты себя ведёшь, — чеканит мама. — Я уже жалею, что мы переехали сюда. Училась бы в техникуме. Нет же, захотелось тебе в большой город. Теперь одни проблемы.

— Нет никаких проблем, мам, — заверяю натянуто, обернувшись к ней.

Но по её глазам вижу: она мне не верит. И всё моё напускное спокойствие медленно рассеивается. А что говорить ещё, как оправдываться, я не знаю, поэтому решаюсь спросить:

— Я могу переодеться и искупаться?

Мама поджимает губы. Смеряет меня взглядом, будто бы хочет в душу мне залезть. Но уже через пару секунд, развернувшись на пятках, уходит на кухню. Молча. Я, не моргая и не двигаясь, смотрю ей в спину. Даже не верится, что на этом наш разговор закончился, но пользуюсь возможностью скрыться из виду.

Едва закрыв в ванной дверь, я на полную включаю кран с водой. Отгораживаю себя её шумом от бряканья посуды на кухне. Опершись ладонями на раковину, поднимаю глаза в зеркало. Я несколько секунд рассматриваю себя в нём. Вижу растрёпанную, с царапиной на левой щеке лгунью. Именно её. Чёрное худи на ней лишь сильнее подчёркивает тёмные следы от туши, рассыпавшейся под глазами.

Но эта лгунья совсем не думает о том, что во вранье уже как в болоте. Она думает лишь о том, как тепло ей в худи Тимура.

Да. Только об этом. Не о том, как врала маме, глядя ей в глаза.

А в кармане худи вибрирует мой телефон. Я достаю его и расплываюсь в улыбке.

«Ты добралась?»

Смотрю на сообщение Тимура и хочется прижать смартфон к груди.

Что я и делаю. Натягиваю капюшон худи на голову. Укутываюсь в его запах, а ладони стискивают телефон, придавив его к рёбрам.

На тёплой, уютной кухне меня ждёт мама, а я всё на свете сейчас отдала бы, чтобы оказаться на холодной, тёмной веранде. На том старом диване, но рядом с Тимом.

Глава 41

Глава 41

Следующий мой день проходит так: если я попадаюсь на глаза маме, то она с меня их не сводит. Следит за каждым моим движением.

Когда в обед мне звонит Соня, а я просто решаю ей не отвечать, переведя вызов на беззвучный. Тут же дверь моей комнаты распахивается, и на пороге уже стоит мама. Она застаёт меня сидящей на кровати и в прямом смысле устраивает мне допрос на тему, кто звонит и почему я не беру трубку.

И хоть остаток дня я нахожусь в своей комнате за закрытой дверью, так и оставив телефон после звонка Сони на беззвучном, меня не покидает ощущение, что мама в коридоре и подслушивает, готовая ворваться ко мне на любой подозрительный шорох.

Сейчас быть пойманной на переписке с Тимом мне категорически нельзя. Но и не отвечать ему я не могу. Возможно, вероятнее земля окажется квадратной, чем вариант, что его сообщения будут проигнорированы.

Я жду их. Я не дышу, когда смотрю на экран телефона. Сердце замирает при надписи«печатает…»возле имени«Тимур Горин».