Никто не знает тебя

— Ответ за ответ, идет? — предложила она. — По-моему, честная сделка.

Виола нахмурилась, ожидая подвоха.

— Ты первая? — уточнила она.

— Конечно.

— И ты надеешься, что я выложу тебе правду?

— Нет, не надеюсь.

Виола прикусила нижнюю губу. Если бы Гретхен указала ей, что жевание губ выдает ее неуверенность, девочка, без сомнения, тотчас избавилась бы от вредной привычки. Не в характере Виолы потакать своим слабостям. Так что Гретхен притихла, как мышь.

— Ладно, идет, — протяжно вздохнула Виола, картинно заводя глаза.

Гретхен приподняла бровь — начинай.

— Как выглядело ее тело? — выпалила девчонка не дававший ей покоя вопрос.

Гретхен вспомнила траурные тени, расползшиеся по безжизненным конечностям Лены, бледные губы, запрокинутую голову…

— Мертвее мертвого.

Продолжения не последовало, и Виола топнула ногой по линолеуму.

— Что за фигня? Либо описывай дальше, либо сделка отменяется!

— Она походила на куклу…

Гретхен услышала глухой стук — похоже, разъяренный Шонесси приложился лбом о зеркальное стекло. По его мнению, не стоило подливать масла в огонь, и без того бушующий в сердце потенциальной серийной убийцы. Но Гретхен видела то, чего не видел он: безумная стихия давно поглотила Виолу, и толика лишнего пламени уже никому не могла повредить.

— Брошенную изломанную куклу.

— А глаза у нее были открыты? — мечтательно спросила Виола, невольно подавшись вперед.

У Гретхен язык не повернулся соврать.

— Нет.

— Жаль… — Виола обмякла, уныло свесив голову. — Мне нравится смотреть им в глаза.

— Но в глаза матери ты не смотрела? — поинтересовалась Гретхен, недавно уверявшая девочку, что не считает ее убийцей.

— Иногда я смотрю на братьев, — сказала Виола, глядя в пол. Вдруг спина ее вытянулась, и Гретхен насторожилась. — На Себастиана и Майло.

— Ты смотришь им в глаза?

— Нахожу место, где кожа тоньше всего, — монотонно, словно в трансе, пробормотала Виола, — и сжимаю кожу пальцами, пока пальцы не сойдутся.

Шокировать Виола пока не умела. Воображая, что изящно колет соперника рапирой, на деле она со всей дури лупила его дубиной по голове. Признавая в девочке недюжинный ум (не каждый способен так мастерски заметать следы преступлений), Гретхен с трудом мирилась с ее дурными манерами, вульгарным языком и навязчивым желанием поразить окружающих. Впрочем, отсутствие чувства меры и такта — ахиллесова пята всех подростков.

— Зрачки мальчиков расширялись? — спросила Гретхен.

Социопатов бесполезно лупить дубинами по головам — они бесчувственны, словно бревна, и ответной реакции от них не дождешься. Виола могла вывернуться наизнанку, но Гретхен это нисколько не тронуло бы: в жизни она видела вещи и пострашнее.

Глаза девочки распахнулись.

— Ага, а потом делались маленькими-маленькими.

— Сужались, — машинально поправила ее Гретхен. — Ты скучаешь по братьям?

Наверное, тем, кто ничего не смыслит в социопатах, такой вопрос показался бы странным.

— Их всегда держали взаперти, — с невыносимой тоской произнесла Виола, и Гретхен еле сдержала улыбку.

Вот ведь артистка. Жалуется, что ей не давали мучить братишек по собственному произволу. Какая вселенская несправедливость.

— Из-за тебя? — уточнила Гретхен, и без того зная ответ. Ей просто хотелось убедиться в своей правоте.

Виола засмеялась. Обшарила глазами потолок, стены, посмотрела на Гретхен и свирепо вскинула подбородок. Неожиданно…

— Думай, как тебе заблагорассудится.

И это было, было!

— Объясни, что ты имеешь в виду.

Минуту, долгую минуту, взгляд Виолы бесцеремонно обшаривал лицо Гретхен.

— Мы для них — абсолютное зло, ты и я.

— Верно.

— Но если они ошибаются, а? Если абсолютное зло вовсе не мы?

Гретхен промолчала.

— Ладно, допустим, мы абсолютное зло, но мы по крайней мере не скрываем наших подлинных лиц.

Гретхен внутренне усмехнулась — уж кто-кто, а они с Виолой наловчились скрывать лица под масками. Неважно. Пусть девочка выговорится. Хотя бы и так неуклюже. Не надо сбивать ее с мысли.

— По-моему, люди, которые кичатся перед другими нравственной чистотой, намного отвратнее нас.

— Что поделать, человеческие существа — паскудное отродье, клоака с иллюзорным налетом цивилизации.

— Людям нравится причинять боль друг другу, — прошептала Виола. — Им просто не нравится признаваться, что им это по душе. Но мы с тобой, мы из другого теста.

— Дай им волю — и они разорвут друг друга в клочья, — проворчала Гретхен.

Даже в самой светлой душе есть уголок, где притаилась тьма. Но эмпатам, способным творить величайшее зло, не хватает мужества осознать это. Монстры же слеплены из иного теста.

Виола расплылась в довольной улыбке — ребячливой, яркой, пугающей. Девочка меняла личины, как дама — перчатки. И ни одно выражение ее лица не нагоняло большего страха, чем улыбка.

— Ну, доктор Уайт, ты получила ответ на вопрос о том, почему я убила маму?

«Она — это ты».

— Нет, — усмехнулась Гретхен для подслушивавшего их Шонесси и мысленно добавила: «Но от тебя, детка, я и не собиралась его получать».

50. Рид. За одиннадцать лет до гибели Клэр…

Клэр накинулась на мужа, как только они вернулись домой после ужина с четой Брентвудов:

— Вечно ты меня позоришь!

Рид усмехнулся и крепко прижал к груди Виолу. Нянечка сунула девочку ему в руки и, словно ошпаренная, выскочила из коттеджа. Рид застонал — кто знает, вернется она завтра или придется искать ей замену.

И почему все считали Виолу несносным ребенком? Она вела себя довольно пристойно и тихо. Иногда, конечно, закатывала громкие и слезливые истерики и, если вы были недостаточно осторожны, выдирала у вас здоровенную прядь волос, но что из того? Разве таковы не все карапузы? Не зря же их величают «ужасными двухлетками».