Нивей И Аурей

Со всех сторон вокруг площади располагались предприятия общепита, то ли кафе, то ли небольшие ресторанчики, на открытых площадках которых за столиками сидели отдыхающие, наслаждаясь скромными дарами местной курортной кухни. И лишь справа от входа в парк, ангелы увидели несколько киосков, торговавших сувенирами и прохладительными напитками. Рядом с киосками непосредственно из плоскости площади произрастали, как грибы, пять-шесть окрашенных белой фасадной краской восьмиугольных бетонных столиков, за крайним из которых группа товарищей забивала козла. Костяшки домино лязгали по поверхности стола, словно монеты по барной стойке, что было символично и правильно, поскольку монетизация результатов игры, несомненно, имела место. Лица игроков и немногочисленных зрителей, ждущих своей очереди, чтобы вступить в игру, были напряжены и внимательны, шуточки, словечки и афоризмы, отточенные долгим употреблением, словно музыкальные фразы, вставлялись в нужных местах, но в автоматическом режиме, без огня и задора, и ожидаемой реакции не вызывали. Чувствовалось, что игра была серьезной, велась по-крупному и приближалась к кульминации.

Но внимание ангелов привлекла к себе совсем другая группа лиц.

Несколько поодаль от игроков, прижимаясь ногами к самой каменной ограде, отделявшей собственно парк от променада, и лицом к нему, расположились в ряд, словно в партере зрительного зала, с десяток инвалидов на колясках, за спинами которых стояли то ли сопровождающие, то ли праздные зеваки. Их лица были напряжены, а внимание поглощено совершенно тем, что происходило сразу за оградой, в парке. И зрелище то было, видать, острей, чем все перипетии партии в домино, которая, кстати, как раз окончилась, но на шум и возгласы, с этим событием связанные, не отвлекся ни один из группы зрителей у ограды. Напротив, некоторые из доминошников, очевидно, проигравшие, бросив оставшиеся на руках камни на стол, присоединились к колясочникам. Белого поразило то, как, завороженные невидимым пока зрелищем, все эти люди машинально, не замечая процесса, щелкали семечки, сплевывая шелуху прямо на себя - что касается инвалидов. Прямостоящие сплевывали на сидящих перед ними в партере зрителей, ни те ни другие того не замечали и лишь изредка нервными движениями рук очищали лица от налипшей на них шелухи, когда ее становилось слишком много.

Вдруг один из инвалидов, мужчина с необратимо кавказским носом и огромным куполообразным пивным животом, которые оба отличались чрезвычайной подвижностью и выразительностью, потянулся левой рукой к висящему сзади на спинке каталки рюкзачку, застежка которого была наполовину открыта. Достав из рюкзака литровую пластиковую бутылку без крышки, инвалид расстегнул ширинку на штанах и вставил туда горлышко бутылки. В то время, как глаза его оставались напряжены и продолжали следить за происходящим в парке, нижняя часть лица расслабилась и на нем явственно проступило выражение испытываемого мужчиной облегчения. Окружающие, целомудренно рассеяв взгляды и сместив сектора обзора, как бы не заметили его действий, выразив тем самым полнейшее понимание обстоятельств и свою толерантность.

Закончив облегчаться, инвалид перегнулся через ручку кресла и вылил продукт облегчения под колеса, в щель между плитами, которая безропотно и без остатка приняла в себя отработанную жидкость, после чего привычным движением отправил бутылку обратно в рюкзак, до следующего приступа нужды.

– Ну-ка, подойдем, - сказал Белый и потянул друга к месту событий.

Ангелы перенеслись через площадь и, никем из присутствующих не видимые и потому не чинящие никому препятствий для наблюдения, опустились на ограду парка, прямо перед первым рядом зрителей. И с удивлением обнаружили, что не одиноки, что не одни они такие на этом свете.

На пористом теплом камне ограды, спиной к зрителям, свесив ножки в парк и подперев кудрявую светлую головку руками, сидел ангелочек. Он был грустен и даже печален, видимо, то зрелище, которое он наблюдал, никак его не радовало. Оглянувшись на вновь прибывших, бесцветным голосом, он приветствовал их возгласом:

– А, инспекция!
– и, не меняя эмоционального состояния, вернулся к своим наблюдениям.

– Ну-ка, подвинься, - сказал Аурей, садясь рядом. Ангелочек вежливо, но без чрезмерного усердия колыхнулся телом в сторону.
– Что еще за инспекция?
– поинтересовался Рыжий.
– Откуда такие сведения?

– Так все же знают. Объявление прошло, - сообщил ангелочек.

– Не препятствовать, оказывать всяческое содействие, и так далее...

– Вздор!
– сказал Белый, усаживаясь на ограду с другой стороны.

– Вздор, - грустно согласился ангелочек, вежливо колыхнувшись в обратную сторону.
– Но начальству видней.

– Что тут у нас?
– спросил Аурей.

– Сами видите, - сказал ангелочек и движением круглого подбородка с ямочкой указал на происходящее у его ног действо.
– Борьба титанов, - пояснил коротко.

В нескольких метрах от ног ангелов происходила драка. Нормальная и даже вполне обычная человеческая драка. Стычка ангелов, с которой началось наше повествование, по сравнению с этим безобразием выглядела, а по сути и была, легкой дружеской потасовкой.

– Ух, ты!
– восхитился Рыжий кипению энергий и буйству страстей.
– И кто с кем? Или, как я посмотрю, уже кто кого?

– Смотрите уж, - устало вздохнул ангелочек.
– Финал близок, сейчас сами все поймете.

Понять, однако, было нелегко.

Перво-наперво бросилось в глаза, что на голой и практически лишенной травы парковой земле, вспахав ее на полметра вглубь и перепачкавшись в ней полностью до неразличимости деталей, барахтались двое. По крайней мере, такое заключение можно было сделать исходя из количества торчащих из общей кучи рук и ног. Раздавались натужное сопение, фырканье и кряхтенье, перемежаемые глухими звуками ударов по чему-то мягкому и плотному.

Рядом с дерущимися, чуть поодаль, стояла, скрестив руки на груди, миниатюрная блондинка в синем платьице и на белых лабутенах, и злым немигающим взглядом наблюдала за единоборством. По выражению ее лица нельзя было понять, какие чувства она испытывает в связи с происходящим: негодование и злость, или же удовлетворение.

Какое-то время события катились без изменений, словно по инерции, но в какой-то миг ход поединка резко переменился. У одного из противников внезапно кончились силы, и он прекратил сопротивление. И тут стало понятно, что в этой схватке верх над старой заносчивостью одержала молодая злоба.

Молодой, все еще белобрысый, несмотря на слой покрывшей его земли, парень оказался сверху на щуплом, лысоватом и, очевидно, пожилом уже мужичке. Мужичок распластался на спине, словно ветошь. Его тело было наполовину вдавлено в мягкую землю и, он, видимо, понимал, что процесс этот будет продолжен, во всяком случае, сил противостоять ему у него не было. Молодой придавил одну руку мужика коленом к земле, другую его руку удерживал своей левой, а правой молча и сосредоточено стал бить противника по лицу. После первого удара хрустнул и съехал на сторону нос мужика, после чего удары приобрели монотонность и звучали, как отбиваемое после замеса тесто, густо, мокро и с жирным чмоканьем.

Лицо парня стало похоже на лицо инопланетянина, бесстрастное и сосредоточенно злое, только инопланетянам глаза рисуют в виде вертикальных щелочек, а у него они были горизонтальными, но светились той же желтой яростью. Рот, узкий словно разрез бритвой, постепенно стал сползать к правому уху, изображая торжествующую ухмылку.

– А теперь я буду тебя убивать, и ты мне за все заплатишь, - выдавил он из себя чревовещательно, не шевеля губами. Кулак его опускался без устали, а поднимался он, похоже, автоматически, как крыло у птицы.

На лице блондинки, наконец, проступило выражение, соответствующее возобладавшим в ней чувствам. Удовлетворение в этой смеси занимало лишь незначительную часть, в основном же это была озабоченность.

– Ты, прекращай!
– сказала она парню.
– Убьешь ведь!

– Убью, - подтвердил тот.
– Пусть сдохнет!

– Пусть сдохнет!
– согласилась девица. Но уточнила: - Пусть сам себе сдохнет! Тебе-то, зачем за него в тюрьму садиться?