Ночь в тоскливом октябре

«Это та самая девушка?» — мысленно спросил я. Но не знал ответа.

Но она удалялась от меня, и мне пришлось побежать. Я быстро нагонял ее. Сокращая дистанцию, я осознал, что она может испугаться моего быстрого сближения. Потому я окликнул:

— Простите, мисс. Я, кажется, заблудился. Не могли бы вы…

Она обернулась.

Она была старым, очень дряхлым мужчиной. Стариком с крыльца. Хрипло захихикав, он поднял руки и побежал трусцой ко мне. Я вихрем развернулся и ринулся прочь.

«Он древний хрыч, — подумал я. — Никогда меня не догонит».

Когда я обернулся, однако — он уже ехал на велосипеде, и стремительно нагонял меня.

Я повернулся к нему лицом. Захотелось достать нож, но когда я потянулся за ним в передний карман штанов, то осознал, что я голый.

Где я оставил свою одежду?

Я не мог даже вспомнить, что снимал ее.

Но не было времени беспокоиться об этом сейчас, потому что старик в платье уже летел на меня на своем велике. Он склонялся над рулем, ухмылялся, сжимая в зубах карандаш.

О боже, он заколет меня карандашом! Я умру от свинцового отравления!

«Там не свинец, — подумал я. — Там графит».

Это осознание принесло мне некое облегчение.

— Засуну его тебе в жопу, сладенький! — заорал он. — Устрою тебе полную программу!

Если бы только у меня был нож! Я вновь посмотрел вниз, дабы убедиться, что его нет. Я все еще был голым.

Черт побери! Вот что бывает, когда раздеваешься! Все Холли виновата!

Я смутно припоминал, что мы, вроде, занимались любовью в каком-то парке, и поэтому я был голым.

Где она? — подумал я. — Может, она сумеет увести этого типа от меня.

Или он уже и до нее добрался?

— Она у меня, тут рядышком! — ответил старик сзади, словно услышав мои мысли.

Как он может говорить с карандашом во рту?

Я оглянулся.

Карандаш был уже не зажат между его зубами. Он был у него в руке и торчал вверх, воткнутый в обрубок шеи Холли… Он держал ее отрезанную голову высоко поднятой в правой руке, словно огромный леденец на палочке. Ее глаза были открыты, волосы развевались на ветру.

— Привет, милый! — окликнула она меня. — Хватит убегать!

Я был рад видеть ее, но в то же время в ужасе.

— Чего ты хочешь? — спросил я.

— Программу, — ответила отрезанная голова Холли. — Полную программу!

Раздался звонок будильника.

Слава тебе, Господи!

Я выключил его, затем рухнул обратно на спину. Чувствовал себя нервным и измотанным. Немного подташнивало.

Может заколоть восьмичасовую пару?

И делать что конкретно? Лечь еще поспать и увидеть еще парочку кошмаров? Нет, спасибо.

Кроме того, преподавателем по Литературе Романтизма был доктор Трюман, очаровательно-взбалмошный старый ученый, который воспримет мое отсутствие как личное оскорбление. Я должен был идти.

Потому я вытащил себя из постели, кряхтя и постанывая, и поковылял на кухню. Там я сорвал пластиковую крышку с кофейной банки, поднес ее к носу и глубоко вдохнул. Теплый, успокаивающий аромат кофе французской обжарки наполнил мою голову. Веки все равно тянуло вниз. Я вздохнул.

«Весь день сегодня буду спать, — сказал я себе. — В час последняя пара, главное ее выдержать, и потом приду домой, и залягу в койку до ужина».

Я потратил несколько минут чтобы засыпать зерна в кофейную машину. Когда напиток начал капать в кофейник, я пошел в ванную принять душ.

Подставив тело горячим струйкам, я попытался подумать о том, что было прошедшей ночью. Не о снах — о реальных вещах. Но реальные вещи казались почти нереальными и подобными снам. Почти. Я знал, что реально, а что нет.

Поразмышляв над всем этим, я пришел к выводу, что мне очень повезло, причем не раз. Я выполнил часть моей миссии: смог вновь найти и какое-то время проследить за моей загадочной девушкой, хоть ей и удалось исчезнуть. Мне довелось вдоволь поглазеть на ту женщину на кухне, и меня никто за этим делом не застукал. Старый хрыч на крыльце здорово напугал меня, но не причинил никакого реального вреда.

И самое важное — я сбежал от Рэнди.

Он поцеловал меня!

Было мерзко даже вспоминать это… и страшно думать, что он мог сделать, если бы я не удрал.

Но я чувствовал и некоторую гордость — от того, как с ним разобрался. Мне доводилось иногда участвовать в каких-то небольших потасовках, но никогда раньше не выпадало случая по-настоящему постоять за себя… не было нужды. И я уж точно никогда никого не пырял острым предметом до прошлой ночи.

У себя в голове я до сих пор отчетливо слышал «чпоньк!» с которым шариковая ручка проткнула его джинсы. Чувствовал, как она вонзается в плоть, и торчит из раны, и дергается в моей руке.

Пригвоздил этого ублюдка как следует!

«Перо реально сильнее меча» — подумал я, и улыбнулся.

Если бы у меня был меч!

Но и пера, вернее ручки, вполне хватило — и это казалось особенно ироничным, учитывая, что я полагал себя начинающим писателем.

«Надо будет написать про все это когда-нибудь» — подумал я, вылезая из душа. Может, я напишу рассказ про женщину на кухне. Что она там реально делала, попивая текилу из горла, одна, в столь поздний час?

Правда ждала таинственную девушку?

Или, может быть, рассказ про старика на крыльце. Вот он — что все-таки там делал?

Назову его «Старик и качели». Я улыбнулся этой мысли и снял с держателя полотенце, принявшись обтираться. «Старик сидел один на своих качелях на крыльце дома. Вот уже восемьдесят четыре дня он никого не пугал до усрачки…» [17]

Или можно написать про Рэнди, и как он сел за мой столик в закусочной Данди, и… и как поцеловал меня, и засунул свой язык мне в рот.

17

Пародия на первые строки рассказа «Старик и море» Эрнеста Хэмигуэя.