Ночной гость, или Бабочка на огонь

– Зажги свет, – почему-то попросила я.

– Не надо. Нельзя. Лучше так… в темноте… – Я не поняла, к чему относится это «лучше так», – он вдруг поцеловал меня во второй раз.

Кровь текла по моему лицу тонкими струйками, попадала на губы. Он достал платок, вытер мои щеки и начал целовать. И я заплакала, кровь смешивалась с моими слезами. Этот странный, фантасмагорический вечер сливался в одно целое с метелью, она кружила все сильнее и сильнее, облепляя окна машины белыми мухами, бившими в стекла. Из выбитого пулей окна несло холодом, снег забивался в салон, но я ничего не чувствовала. Странный, непонятный жар разгорался во мне. Мы не сказали друг другу ни слова, в абсолютной тишине слышалось лишь наше беспокойное дыхание, чуткое, прерывистое, как у загнанных зверей. Его руки расстегивали молнию моей куртки и пробирались под свитер. А наверху все летел, валил снег, ложился мокрыми хлопьями на мои волосы. Но я ничего не чувствовала…

Мои пальцы встретились с его рукой. Горячие и сухие – мои пальцы, прохладные – его. Зубы мои застучали, и я почувствовала, что проваливаюсь в какую-то бездну – темную, горячую, сладкую. Все на свете словно осталось позади – на каком-то другом берегу, а здесь были только мы двое, отрезанные от всего остального мира. Его поцелуи становились все более настойчивыми и длительными. Андрис вдруг легко приподнял меня и потянул к себе. Кресло откинулось, и я оказалась у него на коленях – полуобнаженная, трепещущая. Меня била дрожь, и я вновь приникла к нему. И тут я почувствовала, как его плоть вошла в меня – так легко, как будто прошила насквозь, и мое тело выгнулось дугой. Оно, мое тело, было как натянутая струна, и его пальцы скользили по нему, словно рисовали неведомый мне узор. Пальцы его были прохладными, а мое тело – горячим, и прохлада и сила этих пальцев перетекала в меня, рождая сумасшедшее, ни с чем не сравнимое желание. Это был другой мир – мир тревожной январской метели и снега, который по-прежнему залетал в салон, и хлопья садились на мое тело, остужая его. Губы Андриса прильнули к моей груди, соски набухли… Он легонько кусал их, и я чувствовала нестерпимый жар, готовый вот-вот сорваться, как набухшая звонкая капля с ветки. И последний удар, изнеможение… и мы замерли, слившись друг с другом…

– О господи! – выдохнул он. – Что это было?..

Моя грудь царапалась о его колючий свитер.

– Ты замерзнешь, – он накинул на меня куртку и негромко спросил: – Что будем делать? Если бы не выбитое стекло – мы могли бы здесь переночевать. А так – невозможно, слишком холодно. Нужно попробовать найти гостиницу. Дай мне карту, я посмотрю, где находится ближайшая гостиница. Пошарь в бардачке.

Я нашла карту и протянула ему. Он зажег верхний свет и посмотрел на меня.

– Не больно? – Андрис дотронулся до моей щеки.

– Нет. Не больно. – Я попыталась улыбнуться, но улыбка получилась кривая.

– Похоже, мы с тобой влипли, – тихо сказал мой собеседник. – Надо выбираться…

Я дотронулась до его волос.

– Что? – Он посмотрел на меня, и я поняла: если буду слишком явно выказывать ему знаки внимания, он опять начнет поддевать меня, дразнить и говорить колкости. Странный мужчина – он не хотел нежности и ее проявлений, бежал от всего этого и стыдился быть естественным и простым. Все это ему казалось непростительной слабостью, и в этом отношении он был похож на меня. Я тоже бежала от всего, что предполагало привязанность, покой, тишину, уютное молчание по вечерам, когда так хочется сидеть вместе с любимым на диване и смотреть смешные комедии или мелодрамы. И рядом на столике – чай с прозрачным, акварельно-золотистым кружком лимона и плюшевый медведь, похожий на того, которого я выкинула, поняв, что я – одна против всего мира, мое детство и юность закончились, и я уже никогда не буду такой же беззаботной и беспечной, какой была раньше. Чтобы быть сильной – надо со многим расстаться. Эту истину я поняла уже давно.

– Гостиница «Русское поле» недалеко отсюда. Но вдруг нас там будут искать? – Андрис вопросительно посмотрел на меня. Он ждал от меня подсказки: как нам быть дальше? И это почему-то привело меня в восторг.

– Уже поздно. И не будут же они каждую гостиницу обшаривать, – убежденно сказала я. – А рано утром мы уедем из города. Просмотрим флэшку и уедем. Ни свет ни заря.

– Ну ладно. – Андрис тяжело вздохнул и буркнул в сторону: – Как говорится, поехали…

Машина развернулась и, немного проехав назад, нырнула в подворотню. Метель почти залепила одинокий фонарь. Я невольно обернулась на этот двор, где буквально несколько минут назад прожила эти мгновения – вспышки страсти, которая теперь показалась мне далекой и нереальной. Вроде падающей звезды: мгновение – и ее нет. И, наверное, в этом был виноват Андрис – своим молчанием он как бы возводил между нами стену. Только что он был рядом, так близко, что ближе не бывает, и вот уже – далеко, в другом измерении.

Я прикрыла глаза. Несколько раз сквозь опущенные ресницы я ловила на себе его взгляд, но глаза так и не открыла. Не хотела встречаться с его испытующим взором. Машины на шоссе – гладкие, блестящие от мокрого снега – скользили по асфальту, разбрызгивая снежную кашу во все стороны. По-прежнему дуло из окна, и вся правая половина моего лица замерзла от ветра, смешанного со снегом. А другая его половина была теплой. Вскоре мы свернули на улицу и, проехав несколько метров, остановились.

В гостинице на ресепшене сидела полная блондинка с губами, накрашенными ярко-розовой помадой. Она дала нам ключи от номера, предварительно окинув меня пристальным взглядом. Наверное, я выглядела странно – с окровавленным лицом. Андрис кивнул на меня:

– Аптечка у вас есть? Даме нужно оказать помощь.

– Йод, вата и перекись водорода имеются.

– Не могли бы вы нам все это дать?

– Я на посту. Сейчас позову Марину.

Уборщица Марина, высокая женщина в синем халате, вынесла нам в пакете медицинские препараты, и мы, взяв ключ, пошли к лифту.

Номер наш располагался на четвертом этаже. В узком коридоре с потертой по краям красной ковровой дорожкой на полу почему-то, несмотря на поздний час, пахло свежезаваренным кофе.

Я застонала:

– Хочу кофе!

– В постель?

– Почему бы и нет?

В ответ послышался звук, похожий на фырканье.

– Все ясно, – пробормотала я. – Концерт отменяется, и кофе в постель тоже. Прозаичный ты мужчина! Без романтики.

– Я ничего не обещал.

– Кто бы сомневался! Хотя бы чай мы сможем здесь раздобыть? Или это непозволительная роскошь?

– Попробуем. Попросим у Нади на ресепшене электрический чайник.

– Ты уже знаешь, что ее зовут Надя?

– Надежда Анатольевна. Это у нее написано на бейджике. На груди. Бросается в глаза при первом же взгляде.

– Мне ее грудь в глаза не бросилась.

– Ядовитая ты женщина!

Номер давно не проветривался, в нем пахло старой мебелью. Я включила свет в коридоре и положила сумку на тумбочку.

– Не отель «Марриотт», увы, – сказал Андрис, подходя к окну.

Я собиралась включить свет в комнате, но он сделал мне знак рукой, чтобы я подождала. Отодвинув занавеску, Андрис какое-то время вглядывался в темноту.

– Вроде бы никто за нами не следит.

Я щелкнула выключателем и осмотрелась. Типичный номер советской гостиницы семидесятых-восьмидесятых годов прошлого века. Шкаф, журнальный столик, два кресла с потертыми подлокотниками, две кровати, стол побольше – у окна. Две прикроватные тумбочки. Над каждой кроватью – светильник.

– Терпимо. – Андрис повернулся ко мне. – Я пошел добывать чайник, ты располагайся и обживайся. Эта комнатка станет нашей милой уютной квартиркой на один день.

– Ночь, – поправила я его.

– Ах да! Утром нам надо уезжать. И спать нам осталось, – Андрис демонстративно посмотрел на свои наручные часы, – несколько часов. А еще нужно просмотреть флэшку. Так что программа на ночь обширная, успеть бы выполнить.

Он ушел за чайником, а я бросилась на кровать, чувствуя, как сладко ноет мое тело. Ну что он за человек такой! Скрывается… от самого себя. Хотя я могу выдавать желаемое за действительное. Женщины вообще склонны все преувеличивать и создавать отношения на пустом месте…