Ноша избранности
Шрифт:
– Ему надо много пить, - неуверенно пробормотала Аня.
– Это лечит...
Ответа не было.
Тяжёлый взгляд за спиной и холодное, отстраняющее молчание перед глазами давили её как две глыбы.
– Я знаю. Это больно. Но рану надо очистить и другого способа нет.
Молчание. Ведро опустело.
– Я всё равно приду и сделаю это!
– Аня подняла пустое ведро, отвернулась. Ответ ударил её в спину, как порыв ветра:
– Я буду ждать.
Глыба рухнула. И плевать на пристальный взгляд седобородого. Она летела, как на крыльях. Вторая победа за сегодня!
Для
– Я ноги стёр. Болят.
Аня вздрогнула, резко подвинула ведро к следующему пленнику.
– Давай, посмотрю.
Наливающиеся жидкостью мягкие, белые пузыри волдырей. При их виде Аню передёрнуло. За ночь такое не пройдёт. Мало у них проблем ...
– Отдохни пока без обуви. Я потом носки постираю. Жаль, пластыря нет.
Ведро переместилось к следующему пленнику, потом к следующему. Расслабленно и неспешно он придвинул к себе ведро и вдруг... Резкий бросок и жёсткая мужская рука сжимает её запястье, вторая рука лезет под одежду. Девушка взвизгнула, забилась, но мужчина скорее сломал бы ей запястье, нежели выпустил бы из рук. Лицо его отражало тупую сосредоточенность, а свободная рука жадно лапала жертву.
Задыхаясь от омерзения, Аня вывернула на голову насильнику воду из ведра, хлестнула по лицу свободной рукой. Ей повезло. Она задела глаз. Хватка на мгновение ослабла и девушка успела выдраться из живого капкана, отскочила, тяжело дыша. Она свободна, но ведро...
Раб осклабился похабно, подтянул ёмкость поближе к себе. Он дразнил её, издевался...
Гортанный окрик и удар бичом, обрушившиеся на его голову с неотвратимостью молнии, стёрли с плоского лица похабную ухмылку. Второй удар ожёг плечо девушки. Третий - швырнул ей под ноги ведро.
– Работать!
Это слово Аня уже выучила. Спешно подхватив посудину, она побежала к ручью. Человеческое рычание за её спиной перемежалось со звуками ударов и человеческим же визгом.
Второй раз близко подойти к рабам она не осмелилась: поставила ведро с водой в пределах досягаемости, бросила в него черпак из сухой, овечьей черепушки.
Мужчины передавали ведро друг-другу, пили воду, с ненавистью глядя на перепуганную девушку. Избитый раб бранился в пол голоса, поминая через слово "ведьму", "шлюху" и "мерлузию". Налетевшие всадники щелчками бичей подняли вереницу рабов, погнали к ручью. Четвероногий скот напился. Пришла очередь скота двуногого. Стоило стараться! Аня подобрала ведро, подвязала его к поясу, огляделась. Седобородый всадник куда-то исчез. Наверно нашёл наконец дело для себя. Что ж, можно вернуться к раненому.
При виде неё, парень лёг на землю, подставляя ногу для перевязки. Размотать ленту кружева, отодрать присохший лоскут, выдавить и убрать остатки гноя, наложить свежий лоскут на рану, примотать его...
– Вас, наверно тоже поить поведут. Ты повязку не мочи. Ладно? А то всё лечение насмарку...
– Что ты здесь делаешь?
Аня оглянулась на голос
Алевтины, смутилась, покраснела:– Да вот, лечу...
Алевтина брезгливо осмотрела группу скованных рабов, задержала взгляд на раненом:
– И не лень тебе с полудохлыми неудачниками возиться? Мало тебя сегодня полапали?
Интонация подруги, её обидные слова больно резанули Аню своей несправедливостью. На героев скованные пленники конечно не походили, только где они здесь, эти герои?
– Человек - болен, - она всё-таки пыталась сохранять выдержку.
– А я, между прочим, давала клятву Гиппократа...
Но от голода и усталость, Тина чувствовала себя на редкость раздражённой и сдерживаться просто не хотела:
– А того мужика ты тоже будешь лечить?
– Нет.
Алевтина обрадовалась:
– А его, между прочим, по твоей милости измочалили. По твоей вине. И клятву ты давала!
Молча стиснув зубы, Аня закончила перевязку, но подруга не отставала:
– Ну так как? Будешь лечить?
– Тин, зачем ты так?
– А как же клятва? Мать ты наша, Тереза...
– Госпожа, возьмите.
Как всё-таки кстати вклинился в разговор этот парень. Но что он даёт ей?
– Возьмите, госпожа, - повторил раненый, протягивая девушке засохший ломоть вчерашней каши.
– Зачем?
– смутилась Аня.
– Тебе теперь есть надо...
В отстранённом взгляде пленника промелькнуло что-то, похожее на усмешку:
– Тебе - тоже.
– Анька, ты что? С ума сошла? Это же за работу. Ты ему, можно сказать, жизнь спасла.
– Алевтина с жадностью выхватила ломоть из мужских рук и, сжав Анино запястье, потащила за собой.
– Ну, ты и дура!
– она уже отщипывал и жевала жёсткие крошки.
– Когда ещё есть дадут! И с Мишаней можно поделиться...
Ломоть растерзали в один момент. С непривычной отстранённостью наблюдая за приятелями, Аня нехотя жевала жёсткую субстанцию, поневоле слушая возбуждённо трещавшую подругу. Хорошо, хоть говорила та по-русски, а не на местном языке:
– Мишань, представляешь? Наша Анька уже местного парня подцепила. Она ему ногу перевязывает, а он ей едой платит. Да и тот, - она кивнула на избитого насильника, бросающего злые, многозначительные взгляды в сторону жующей троицы, - на неё не иначе глаз положил. Не, Анька здесь спросом пользуется. Не то что у нас...
– Ань, ты обещала мне носки постирать, - перебив Алевтину, заговорил с набитым ртом Мишаня.
– Но ты же у воды был, - не сразу поняла его претензию девушка.
– Мог бы и сам...
– Да, но ты обещала...
Аня поспешно запихнула в рот остатки каши, не прожевав её толком, проглотила, встала:
– Ладно, давай носки.
– недовольная собой и всем миром, она поплелась к ручью. Отстирывать носки. Рабыня. Вот только чья? Укус бича опалил кожу. Сопляк, скаля зубы, гарцевал перед ней, горяча лошадь и, вдруг сорвавшись с места, унёсся прочь. Вот привязался, холера его забери, садист мелкотравчатый. А с Мишаней надо что-то делать. Хромота запросто может стоить парню жизни. Попробовать перевязать? Шум у костров привлёк её внимание. Хозяева делили кашу. Пора возвращаться. Сейчас будут кормить.