Новь

– Василий Федотыч, пожалуйста, не смейтесь, - взмолилась Марианна - и покраснела как маков цвет.

– Ай да парочка!
– воскликнула меж тем Татьяна и в ладоши ударила. Только ты, мой голубчик, паренек, не прогневись: хорош ты, хорош, а против моей молодухи - фигурой не вышел.

"И в самом деле она прелесть, - подумал Нежданов, - о! как я ее люблю!"

– И глянь-ка, - продолжала Татьяна, - колечками со мной поменялась. Мне дала свое золотое, а сама взяла мое серебряное.

– Девушки простые золотых колец не носят, - промолвила Марианна.

Татьяна вздохнула.

– Я вам его сохраню, голубушка; не бойтесь.

– Ну, сядьте, сядьте оба, - начал Соломин, который все время, наклонив несколько голову, глядел на Марианну, - в прежние времена, вы помните, люди всегда саживались, когда в путь-дорогу отправлялись. А вам обоим дорога предстоит длинная и трудная.

Марианна, все еще красная, села; сел и Нежданов; сел Соломин... села, наконец, и Татьяна на "тычке", то есть на стоявшее стоймя толстое полено. Соломин посмотрел по очереди на всех:

Отойдем да поглядим.

Как мы хорошо сидим...

промолвил он, слегка прищурясь, и вдруг захохотал, да так славно, что не только никто не обиделся, а, напротив, всем очень стало приятно.

Но Нежданов внезапно поднялся.

– Я пойду, - сказал он, - теперь же; а то это все очень любезно - только слегка на водевиль с переодеваньем смахивает. Не беспокойся, - обратился он к Соломину, - я твоих фабричных не трону. Поболтаюсь по окрестностям, вернусь и тебе, Марианна, расскажу мои похождения, если только будет что рассказывать. Дай руку на счастье!

– Чайку бы сперва, - заметила Татьяна.

– Нет, что за чайничанье! Если нужно - я в трактир зайду или просто в кабак.

Татьяна качнула головой.

– У нас теперь по большим-то по дорогам трактиров этих развелось, что блох в овечьей шубе. Села все пространные, вот хоть бы Балмасово...

– Прощайте, до свиданья... счастливо оставаться!
– поправил себя Нежданов, входя в свою мещанскую роль.

Но не успел он приблизиться к двери, как из коридора перед самым его носом вынырнул Павел и, вручая ему высокий, тонкий посох с вырезанной в виде винта, во всю его длину, полосой коры, промолвил:

– Извольте получить, Алексей Дмитрич, - подпирайтесь на ходу, и чем вы эту самую палочку дальше от себя отставлять будете, тем приятнее будет.

Нежданов взял посох молча и удалился; за ним и Павел. Татьяна хотела было уйти также; Марианна приподнялась и остановила ее.

– Погодите, Татьяна Осиповна; мне вы нужны.

– А я сейчас вернусь, да с самоваром. Ваш товарищ ушел без чаю; вишь - уж очень ему приспичило... А вам-то с чего себя казнить? Дальше - виднее будет.

Татьяна вышла, Соломин тоже встал. Марианна стояла к нему спиной; и когда она наконец обернулась к нему, - так как он очень долго не промолвил ни единого слова, - то увидена на его лице, в его глазах, на нее устремленных, выражение, какого она прежде у него не замечала: выражение вопросительное, беспокойное, почти любопытствующее. Она смутилась и опять покраснела. А Соломину словно стало совестно того, что она уловила на его лице, и он заговорил громче обыкновенного:

– Так так-то, Марианна... Вот вы и начали.

– Какое начала, Василий Федотыч! Что это за начало? Мне что-то вдруг очень неловко становится. Алексей правду сказал: мы точно какую-то комедию играем.

Соломин сел опять на стул.

– Да позвольте, Марианна...Как же вы себе это представляете: начать? Не баррикады же строить со знаменем наверху - да: ура! за республику! Это же и не женское дело. А вот вы сегодня какую-нибудь Лукерью чему-нибудь доброму научите; и трудно вам это будет, потому что не легко понимает Лукерья и вас чуждается, да еще воображает, что ей совсем не нужно то, чему вы ее учить собираетесь; а недели через две или три вы с другой Лукерьей помучитесь; а пока - ребеночка вы помоете или азбуку ему покажете, или больному лекарство дадите... вот вам и начало.

– Да ведь это сестры милосердия делают, Василий Федотыч! Для чего ж мне тогда...все это?
– Марианна указала на себя и вокруг себя неопределенным движением рукм.
– Я о другом мечтала.

– Вам хотелось собой пожертвовать?

Глаза у Марианны заблистали.

– Да...да...да!

– А Нежданов?

Марианна пожала плечом.

– Нежданов! Мы пойдем вместе...или я пойду одна.

Соломин пристально посмотрел на Марианну.

– Знаете что, Марианна...Вы извините неприличность выражения...но, по-моему, шелудивому мальчику волосы расчесать - жертва, и большая жертва, на которую не многие способны.

– Да я и от этого не отказываюсь, Василий Федотыч.

– Я знаю, что не отказываетесь! Да, вы на это способны. И вы будете - пока - делать это; а потом, пожалуй, - и другое.

– Но для этого надо поучиться у Татьяны!

– И прекрасно...учитесь. Вы будете чумичкой горшки мыть, щипать кур...А там, кто знает, может быть, спасете отечество!

– Вы смеетесь надо мною, Василий Федотыч.

Соломин медленно потряс головою.

– О моя милая Марианна, поверьте: не смеюсь я над вами, и в моих словах простая правда. Вы уже теперь, все вы, русские женщины, дельнее и выше нас, мужчин.

Марианна подняла опустившиеся глаза.

– Я бы хотела оправдать ваши ожидания, Соломин... а там - хоть умереть!

Соломин встал.

– Нет, живите... живите! Это главное. Кстати, не хотите ли вы узнать, что происходит теперь в вашем доме по поводу вашего бегства? Не принимают ли мер каких? Стоит только слово шепнуть Павлу - все разведает мигом.

Марианна изумилась.

– Какой он у вас необыкновенный человек!

– Да... довольно удивительный. Вот когда вас нужно будет браком сочетать с Алексеем - он тоже это устроит с Зосимой... Помните, я вам говорил, есть такой поп... Да ведь пока еще не нужно? Нет?

– Нет.

– А нет - так нет.
– Соломин подошел к двери, разделявшей обе комнатки Нежданова и Марианны, - и нагнулся к замку.

– Что вы там смотрите?
– спросила Марианна.

– А запирает ли ключ?

– Запирает, - шепнула Марианна.

Соломин обернулся к ней. Она не поднимала глаз.

– Так не нужно разведывать, какие намерения Сипягиных ?
– весело промолвил он, - не нужно?

Соломин хотел удалиться.

– Василий Федотыч...

– Что прикажете?

– Скажите, пожалуйста, отчего вы, всегда такой молчаливый, так разговорчивы со мной? Вы не поверите, как это меня радует.

– Отчего?
– Соломин взял обе ее маленькие, мягкие руки в свои большие, жесткие.
– Отчего? Ну, да, должно быть, оттого, что я вас очень люблю. Прощайте.

Он вышел... Марианна постояла, поглядела ему вслед, подумала - и отправилась к Татьяне, которая еще не успела принести ей самовар и у которой она, правда, напилась чаю, но также мыла чумичкой горшки, и кур щипала, и даже расчесала какому-то мальчику его вихрястую голову.