Новая земля

Гольдевинъ отвчалъ, заикаясь: — вдь ему; безконечно много нужно видть, — выставки, музеи, Тиволи, Стортингъ, нужно газеты почитать, послушать ту, другую лекцію, отыскать старыхъ знакомыхъ. И, кром того, не нужно же мшать обрученной парочк.

Гольдевинъ добродушно разсмялся. Его ротъ немного дрожалъ, и онъ говорилъ съ опущенной головой.

Олэ также подошелъ къ нему и поклонился; отъ него онъ выслушалъ т же упреки и такъ же извинился. — Да, завтра онъ придетъ непремнно, онъ давно собирался, но, можетъ бытъ, завтра будетъ неудобно?

Неудобно? Ему? Что такое съ нимъ?

Но тутъ было принесено свжее пиво и вс стали говорить вмст. Фру Паульсбергъ положила ногу на ногу и взяла стаканъ всей рукой, какъ она обыкновенно это длала. Журналистъ тотчасъ же занялся ею. Олэ продолжалъ говорить съ Гольдевиномъ.

"Вамъ нравится здсь въ кафэ? Не правда ли? Все интересные люди. Вотъ сидитъ Ларсъ Паульсбергъ, вы его знаете?"

"О да, я думаю. Это третій изъ нашихъ писателей, которыхъ я вижу. Что касается меня, то они не производятъ на меня поражающаго впечатлнія, ни одинъ изъ нихъ".

"Нтъ? Ахъ, дло въ томъ, что вы ихъ хорошо не знаете".

"Нтъ, но я знаю; то, что они написали; мн кажется, что они не стоятъ на одинаковой высот. Ну, впрочемъ, можетъ бытъ, я ошибаюсь. Отъ Паульсберга даже духами пахнетъ".

"Неужели? Это его странность. Такимъ людямъ надо же прощать ихъ маленькія слабости".

"Но они относятся съ большимъ уваженіемъ другъ къ другу", продолжалъ Гольдевинъ, не обращая вниманія на то, что ему отвтили. "Они говорятъ обо всемъ, положительно обо всемъ".

"Да, не правда ли? Удивительно!"

"Ну, какъ ваши дла?"

"Да такъ, день за днемъ, понемножку. Мы только-что завели небольшія торговыя сношенія съ Бразиліей, и я надюсь, что это пойдетъ хорошо. Да, правда, вдь я вспоминаю, что вы интересуетесь нашимъ дломъ. Вотъ, когда завтра вы придете, тогда увидите; я вамъ кое-что покажу; мы отправимся втроемъ, вы, Агата и я. Трое старыхъ знакомыхъ".

"Большое спасибо, это будетъ очень мило".

"Мн показалось, что вы меня назвали?" спросила Агата и присоединилась къ нимъ. "Я совершенно ясно слышала мое имя, — что ты тутъ наговариваешь на меня, Олэ?.. Я тоже хочу поговорить немного съ Гольдевиномъ; ты уже долго здсь сидишь".

При этомъ она взяла стулъ Олэ и сла.

"Поврьте мн, дома все время спрашиваютъ про васъ. Мама проситъ меня посмотрть, какъ вы устроились въ отел, все ли у васъ есть, что нужно. Но каждый разъ, какъ я заходила въ отель, васъ тамъ не было; вчера я была тамъ даже два раза".

Опять у Гольдевина задрожалъ ротъ и, уставившись въ землю, онъ сказалъ:

"Зачмъ это, моя милая… къ чему вы тратите время на меня. Вы не должны безпокоиться, мн очень хорошо въ отел… И вамъ вдь тоже здсь очень хорошо, не правда ли? Впрочемъ, объ этомъ васъ даже не нужно спрашивать".

"Да, мн хорошо, мн хорошо здсь, и я веселюсь. Но можете вы себ представить, что у меня бываютъ минуты, когда я все-таки стремлюсь домой, понимаете ли вы это?"

"Это только первое время… Да, это будетъ странно не видть васъ дома, фрекэнъ Агата, я хочу сказать немного странно…"

"Да, я понимаю, но вдь я часто буду прізжать домой".

"Но вдь вы скоро выходите замужъ, не правда ли?"

Агата нсколько смшалась. Она принужденно засмялась и возразила:

"Нтъ, правда, я не знаю, объ этомъ мы еще не говорили". Но затмъ она не могла больше сдерживаться и прошептала дрожащими губами:

"Послушайте, Гольдевинъ, вы такъ странно говорите сегодня вечеромъ, вы заставите меня плакать…"

"Но, милая фрекэнъ, я…"

"Выходитъ такъ, какъ-будто, если я выйду замужъ — это будетъ равняться смерти. Вдь это же не такъ".

Гольдевинъ тотчасъ же перемнилъ тонъ, и уже мене мрачно продолжалъ:

"Нтъ, умереть, это было бы хорошо. Ха-ха, вы даже разсмшили меня. Впрочемъ, вы правы, мой разговоръ наводитъ на васъ грусть. Въ особенности я думалъ о вашей… о вашей матери, а больше ни о комъ. Ну, что же, вы окончили ваши подушечки для катера?"

"Да", — отвтила Агата разсянно.

"Ну, а въ Стортинг вы, конечно, еще не были? Нтъ, на это у васъ еще не было времени. Я бывалъ тамъ каждый день, но мн вдь больше и нечего длать".

"Послушайте, сказала она вдругъ, "можетъ быть, когда я буду уходить, не представится случая, вотъ почему я сейчасъ пожелаю вамъ покойной ночи".

Она протянула ему руку. "И не забудьте завтра прійти… Я никогда васъ не забываю, Гольдевинъ, никогда, вы слышите?"

Она оставила его руку и поднялась.

Нкоторое время онъ сидлъ тамъ уничтоженный, оцпенвшій одно мгновеніе. Онъ слышалъ, какъ кто-то спросилъ: и что такое происходитъ между Гольдевиномъ и Агатой? Онъ видлъ также, что Агата была готова что-то отвтить, но онъ сразу вмшался:

"Ахъ, я далъ фрекэнъ свою руку въ залогъ того, что я завтра приду".

Онъ сказалъ это, насколько возможно равнодушно, и даже улыбнулся при этомъ.

"Да, вы непремнно должны это сдлать", услышалъ онъ голосъ Олэ… "Но, Агата, вдь намъ пора теперь итти домой".

Олэ схватился за карманъ, чтобы достать деньги. Журналистъ тоже взялся за карманъ, но Мильде толкнулъ его и сказалъ громко, безъ всякаго стсненія:

"Это ты можешь предоставить Олэ Генрихсенъ; не правда ли Олэ, ты вдь заплатишь и за насъ?"

"Съ удовольствіемъ", возразилъ Олэ.

Когда онъ дошелъ до двери, Ларсъ Паульсбергъ подошелъ къ нему и сказалъ:

"Не уходи, прежде, чмъ я не пожму теб руку. Я только-что узналъ, что ты одолжилъ мн пару кронъ".

Олэ и Агата ушли.

Сейчасъ же посл этого поднялся Гольдевинъ, поклонился каждому отдльно и оставилъ кафэ. Онъ слышалъ за собой смхъ и нсколько разъ слово "феноменъ". Онъ вошелъ въ первую попавшуюся дверь, вынулъ изъ бокового кармана кусочекъ ленточки въ норвежскихъ цвтахъ, которая бережно была завернута въ бумагу. Онъ поцловалъ ленту, посмотрлъ на нее нкоторое время, потомъ снова поцловалъ, дрожа отъ тихаго, глубокаго волненія.

ГЛАВА IV

Каждое утро Олэ Генрихсенъ, напившись кофе, обходилъ свои склады. Онъ рано вставалъ и до завтрака успвалъ сдлать многое: осмотрть товары и погребъ, прочесть письма и отвтить на нихъ, телеграфировать и раздать служащимъ приказанія. Все это не легко было сдлать. Теперь пришла Агата и составила ему компанію, она хотла, чтобы всегда ее будили въ то время, когда и онъ вставалъ, и она тоже длала не одну работу своими маленькими ручками. Олэ Генрихсенъ работалъ съ большей охотой, чмъ когда-либо. Теперь отецъ ничего другого не длалъ, какъ только выписывалъ счета и считалъ кассу, а то онъ больше оставался все у себя въ дом, въ жилыхъ комнатахъ, въ компаніи съ какимъ-нибудь старымъ коллегой или старымъ морякомъ. Но какъ только наступалъ вечеръ, старый Генрихсенъ зажигалъ лампу, спускался внизъ, въ контору и длалъ послдній осмотръ книгъ. Онъ проводилъ много времени за этимъ занятіемъ и, когда къ полночи возвращался наверхъ, ложился спать.