Новая жизнь

— Ну, товарищи… — Анна Львовна поняла чашку. — В борьбе обретем мы право свое!

— За нашу борьбу!

— За борьбу!

— Товарищи! — учительница, похоже, была в этой подозрительной компании за главную. — Очередное заседание зарской ячейки партии социалистов-революционеров считаю открытым! Приглашенный — Иван Палыч… врач… ну, вы знаете… Итак, сегодня обсуждаем работу Виктора Михайловича Чернова — «Международный социализм и война». Надеюсь, все прочли?

Прочли, похоже, все ибо тут же пустились в самые пространные обсуждения, словно школьник, галдя и перебивая другу друга:

— Да это же оборончество! Самое настоящее оборончество! А где же, товарищи, интернационализм?

— А вы не забыли о социализации земли?

— А Дума? Зачем же мы вышли из Думы?

— Террор! Хлесткий революционный террор! Вот о чем мы забыли, товарищи!

— Ага, террор… Вы еще Азефа вспомните! Он и террор, он и охранка!

— Ну и зачем этого подлеца вспоминать?

От идей как-то незаметно перешли на личности, всплыли какие-то неизвестные Артему фамилии — Брешко-Брешковская, Спиридонова, Гершуни, Чернов…

А вот пошли и известные: Пришвин, Бианки, Грин… Неужели — те самые?

Керенский еще… Этот тот, что ли, который «в женском платье»?

— Керенский — предатель! — горячился пижон Заварский. — Он же нарушил Устав! Пробрался в Думу, к «трудовикам»! Ну, как так можно, товарища? Предать партию…

— Ничего Александр Федорович не предавал! — Анна Львовна яро вступилась за Керенского. — Да, мы должны использовать и легальные методы! ЭсДеки же используют — и правильно!

— Ну и где сейчас эти ЭсДеки? Где их РСДРП? Большевики, меньшевики и прочие… — пафосно выкрикнул пижон. — Ленин где, Мартов и все прочие? В Швейцарии, во Франции, в Польше? Сидят и носа не кажут! А вы говорите — Дума!

— Меньшевики, между прочим, в Думе! — резко возразила Мария. — Их там пятнадцать процентов!

— И больше половины — «трудовиков и прогрессистов». По сути — наших! — Анна Львовна гордо вскинула голову.

— Да вы, девушки, центристы, как я погляжу! — еще больше распалился каторжник. — Говорите — в Думе? Ну, и где закон о социализации земли? Об отмене привилегий? О демократии? Где?

— Не все так быстро, Иннокентий! — Мария тоже вошла в раж, щеки ее раскраснелись, заблестели глаза. — Для социалистического переустройства в России еще не созрели условия! А значит, нужен союз, коалицию с либеральными партиями. Быт может, пусть пока конституционная монархия! Православие! Национальная культура!

— Браво, Машенька! — зааплодировала Анна Львовна.

Заварский аж взвился:

— Монархия? Да вы понимает, о чем говорите? Да я… я даже не знаю…

— А ну-ка цыц! — учительница хлопнула ладонь по столу. — Этак в горло друг другу вцепимся, товарищи социалисты-революционеры! Объявляется перерыв — танцы! Иван Палыч, поможете мне принести граммофон? Фисгармония, увы, не настроена… Так, Иван Палыч — поможете?

Ну, еще бы не помочь! Такой-то красавице! Ух, какая она здесь… боевая! Хм… Недаром ее сам Субботин побаивается.

Принесенный из комнаты Анны Львовны граммофон был тожественно водружен прямо на фисгармонию. Золотом блеснула труба. Здесь же, рядом сложили и пластинки — «Граммофонъ», «Пате», «В. И Ребиков», «Сирена», «Стелла»… Господи, сколько граммофонных фирм!

Артем с интересом разглядывал раритеты. Артисты все больше были незнакомые: Юрий Морфесси, Варвара Панина, Владимир Собинин, Мария Эмская…

— Ах, Морфесси! Он такой душка! — перебирая пластинки, Мария мечтательно прикрыла глаза.

Кто-то из парей уже заводил пружину…

— Давайте Морфесси! «Маруся отравилась»…

— Да нет у меня «Маруси»… Тут другие песни…

Поставили…

На одного напали разом

Тринадцать немцев, и казак Крючков

Вступил в борьбу, и не моргнувши глазом,

Стрелял, рубил, колол врагов.

— бодро декламировал певец.

— Ой, нет, нет! Как же под это танцевать? — возмутилась Анна Львовна. — Давайте другую!

Полился из раструба минорный гитарный перебор.

— Вы просите песен — их есть у меня…

Что-то типа вальса… А ну-ка…

Ах, ты ж черт! Анна-то уже с Заварским! Танцую, обнявшись. Будто только что и не ругались взахлеб.

Ну, Заварский, ну, пижон…

Машеньку тоже подхватили — кто-то из ребят студентов.

А вот следующий танец Артем не уступил!

— Гай-да тройка, снег пушистый… — проникновенно пел какой-то Александр Давыдов.

Закрыв глаза, доктор обнял Анну Львовну за талию.

— Ах, милый Иван Палыч… Вы совсем не умеете танцевать! Впрочем, мне нравится…

Они танцевали и под «Осенний сон», и под «Белой акации гроздья душистые», и…

И не заметили, как пришло время расходится.

— Товарищи, товарищи! — Мария глянула на висевшие на стене ходики. — Напоминаю, через полчаса последний поезд! Пора.

— Да-да!

Все быстро засобирались.

— Ой, как же вы пойдете-то, на ночь глядя? — глянув в окно, ахнула Анна Львовна. — Возьмите фонарь! Оставите на станции, я потом заберу.

— Не надо фонарь — у нас экипаж заказан! — бросил кто-то из молодых. — Домчит прямо до станции. Сейчас подъедет уже.

— У Субботина заказывали?

— Так тут, похоже, других нет.

— И сколько?

— Полтинник!

— Вот же ж гад! Как и не подавиться-то!

— Однако, монополист…

— Ой, ребята! Может, вы и Ивана Палыча домой подкинете? — вспомнила вдруг учительница. — Он по пути живет.

* * *

Артем выпрыгнул из коляски, едва только успели отъехать. Забыл! Ну, ведь — забыл!

Взбежал по ступенькам крыльца, бросился в коридор, постучал…

Учительница отворила дверь, взглянула удивленно.

— Иван Палыч! Случилось что?

— Случилось… Анна Львовна! Можно у вас книжку, Майн Рида попросить?

* * *

Нет, ничего такого не произошло на утро. Никого не приняли после вчерашней тайной встречи и все было так же, как и прежде. Обычное промозглое утро Зарного. Артём шёл к больнице, чувствуя, как усталость давит на плечи. Вечер в школе, где он встретился с Анной и её «хорошими людьми», оставил в душе смешанные чувства. С одной стороны приятно было танцевать с Анной, чувствовать запах ее волос, слышать ее приятный голос. Но с другой — сильно напрягало это тайное общество.