Новая жизнь

Но, тем не менее, доктор видел, что он вовсе не неприятен Анне… скорее, наоборот… И, может быть, что-то из этого сладится?

— Совсем забыла спросить, — Анна вдруг понизила голос. — Как тебе наши? Ну, студенты, гимназисты… Заварский?

— По-моему, славные юноши… А вот Заварский… — не хотелось девушку обижать, потому доктор ответил уклончиво. — Странный он какой-то… Или мне так показалось…

— Показалось! — истово заверила Анна. — Иннокентий, он… Он очень хороший товарищ! Честный и принципиальный человек… При всех наших разногласиях.

— Ну, разногласия ваши я как раз уяснил, — Иван Палыч прищурился и улыбнулся. — Ты, Анна Львовна и еще некоторые — за легальные пути стоят. Ну, чтоб постепенно все — через просвещение, агитацию, через Думу… Заварский же — за восстание, за террор. Так?

— Тсс! Тихо ты! — нервно оглянулась учительница. — Ну да, так все и есть — это ты верно подметил… По сути — у нас раскол. И это для партии очень плохо! Они — Заварский и прочие — нас центристами обзывают, оборонцами. А еще иногда — правыми! Слово болото какое-то… Они же — интернационалисты, народ решительный! Только имя этой решительности — кровь!

Анна Львовна неожиданно поджала губы:

— Да, да — кровь! Кровь людская…

— Вижу, не очень ты его жалуешь, — удовлетворенно покивал Иван.

— И, тем не менее — бороться мы будем вместе! Ну… по крайней мер — пока… — девушка вдруг улыбнулась. — А знаешь, что? Я тебе кое-что почитать дам. Ну, что у меня есть, что привезли. Только ты никому не показывай!

— Да что я, не понимаю, что ли? — любуясь девушкой, притворно рассердился доктор. — Конспираторы, блин…

— Какой блин?

— Да так… к слову…

— Так я принесу?

— Давай.

Не так и много подрывной литературы принесла Аннушка. Парочка изданных в Гельсингфорсе брошюр какого-то Чернова.

— Какого-то? — возмутилась Анна. — Да за него можно под следствие угодить! Запросто. Так что я тебя прошу — осторожнее! И все же, не дать я не могу. Хочу, чтобы ты разобрался, почувствовал. Так что — читай, вникай… думай!

— Попробую.

— Да! И Аглае своей скажи — пусть вечерами заходит, грамоте поучу, а то что ж… Не беспокойся — агитировать не буду! Хватит покуда и тебя одного.

* * *

Подходя к больнице, Артем еще издали заметил роскошное ландо Ростовцевой. Вчера едва удалось выпроводить — после случайной-то водки! А сегодня, вот, опять здесь… Впрочем, понятно — сын…

— Снова приехала, — выбежав на крыльцо, шепотом предупредила Аглая. — Правда, сегодня не ругалась — милостивая. У Юры сейчас.

— Хорошо, — доктор обстучал на крыльце прилипшую к сапогам грязь. — Ты иди девочек осмотри в школе… Ну, знаешь там, как…

— Ага!

— Заодно договорись с Анной Львовной, когда тебе к ней удобней ходить будет. Грамотности-то учиться надо когда-нибудь начинать!

— Ой, Иван Палыч… — девушка всплеснула в ладоши. — Неужто, грамоту осилю?

— Осилишь. Ничего там сложного нет.

Поднявшись по крыльцу, Иван Палыч заглянул в палаты, к Марьяне, к раненым. Осмотрел, поболтал, подбодрил — хороший доктор еще ведь и словом лечит.

К Юре заглянул в последнюю очередь:

— Здравствуйте! Ну, как тут у нас?

— Здравствуйте, доктор! Je suis contente… (Как же я рада)

В этот раз помещица держалась вполне миролюбиво и даже несколько сконфуженно — ясно, почему.

— Я вот тут Юрочке яблоки привезла.

— Прекрасно! Витамины ему сейчас нужны.

— И книжку…

— Жюль Верн! «Из пушки на луну»! — подскочил на кровати мальчишка. — Мировая книга! Вы, Иван Палыч, читали?

— В детстве когда-то…

— А я смотрела такую фильмУ! — уступив доктору табурет, Ростовцева неожиданно улыбнулась. — Французскую. Давно, до войны еще… Представляете — цветная! И так, знаете ли, тщательно раскрашена… каждый кадр! Это фильм Жоржа Мельса! Так подобраны цвета… Oh, c’est magnifique! (Ох, это великолепно!)

— Ты Юра, лежи, не дергайся… Надо, чтоб все зажило…

Усевшись на табуретку возле койки с больным, Артем полез в саквояж за стетоскопом.

Черт!

А про подрывную-то литературу забыл! Про этого самого чертова Чернова и прочих…

Любопытная, как и все женщины, Ростовцева, конечно же, скосила глаза.

Хорошо, революционные брошюры были завернуты в пожелтевшие листы, вырванные из старого номера журнала «Грамофонный миръ»… с портретом какой-то томной барышни…

— Oh mon Dieu! — углядев, ахнула Вера Николаевна. — Вы что же, господин доктор, интересуетесь Марией Эмской? Ах, je l’adore! (я ее обожаю) Особенно «Белую акацию»…

Артем несколько смутился — а ну как вместо «Белой акации» помещица углядела бы брошюру «Мировой социализм и война»? Пожалуй, за одно название присесть можно. Или — в Сибирь. Как Заварский…

— Ну-у… так…

— Ну, я пойду, пожалуй — дела! — обмахнувшись надушенным носовым платком, засобиралась Ростовцева. — Юрочка, я обязательно заеду завтра. Доктор — а когда его можно будет забрать?

— Ну-у… пусть еще недельку-то полежит, — Иван Палыч достал, наконец, стетоскоп. — Так сказать — под наблюдением. К тому же нужно хотя бы еще пару процедур провести.

— Как скажете… Да! Господин доктор! — уже собираясь уходить, помещица обернулась на пороге. — У меня есть одна давняя подруга… здесь, в городе… О, charmante femme очаровательная женщина! Так вот — она давно уже страдает мигренью. И ни один городской доктор… Иван Павлович! Может, вы ее посмотрите? Я понимаю, что это не дело земского врача, но… Она заплатит! Я… я могу ей сообщить?

— Что ж… — Артем развел руками. — Пусть приезжает — посмотрим. Но, лекарства будет покупать сама!

* * *

Спирт привезли на дрожках Субботина вместе с обедом для больных. Большие стеклянные бутыли здесь именовались «четверть»…

Вернулась с медосмотра и Аглая — довольная и счастливая: договорилась с учительницей об уроках.

Иван Палыч же, отдав необходимые распоряжения, засобирался в город: нужно было, взяв в Управе соответствующие бумаги и деньги, выкупить в аптеке наркоз — гедонал с морфином. Дело ответственное, секретное — никому, кроме самого себя, не поручишь.

Пришлось ехать, чего уж — запасы наркоза уже закончились. Да, впрочем, особо и не начинались.