Новая Зона. Аллергия

Гайлинг, понятное дело, резко вырывает у Эндрюса из руки пистолет, который тот мне протягивал. Я презрительно усмехаюсь, забираю оставшийся.

– Русский свин, – плюется словами Гайлинг, – я тебя сейчас буду фаршировать пулями.

– Ты, блин, петух гамбургский, – отвечаю, – я тебе перья ощипаю и бульон сварю.

Гляжу, морда у него стала красная от злости, то ли он родом из Гамбурга, то ли я с петухом попал, силится еще что-то сказать, только слов не находит. Потом выдавливает сквозь зубы презрительно:

– Учти, Фокин, я есть всегда победитель.

Капитан Эдвардс ехидно напоминает:

– Если выпустите все пятнадцать патронов оба, – говорит, – а друг друга так и не убьете, дуэль будет считаться законченной, инцидент исчерпанным.

Мы одновременно киваем и занимаем свои позиции у противоположных люков – входов в бункер. Излишне говорить, что никакого освещения в подземелье нет, стрелять придется наугад и на слух. Ну, прыгаю я во мрак, думаю еще, как бы ноги не сломать или на штырь арматурный не напороться. Высота-то приличная, метра два с половиной, а по лесенке спускаться времени нет, слишком долго на виду буду. Прыгнул я, пятку одну отбил, под ботинком стекло хрустнуло, должно быть, бутылку из-под кока-колы кто-то здесь бросил. Тут же Гайлинг две пули мне послал, хорошо, что мимо, я ответил двумя выстрелами на его вспышки. Слышу, ругается:

– Доннерветтер, Фокин свин. Куртку мне продырявил, ничего, я тебе шкуру-то попорчу.

Молчу, не отвечаю, кинул камешек в сторону, сам слушаю, где там скрип шагов его раздастся, потому как ни черта не видно, только где-то люк, через который я прыгнул, светлеет. Гайлинг не купился на камешек. Слышу, тихо-тихо ползет мне навстречу. Ну, думаю, хитрая он бестия, придется по полу стрелять. Хотя тут мусора бетонного и завалов полно – стало быть, прямой выстрел не пройдет. Однако стреляю на слух. Трижды. Мимо. Он отвечает. Я считаю выстрелы. Тоже три. У нас еще по десять патронов. Обстреляться можно. Думаю, камней здесь кучи огромные. Может, покидать кругом? Авось попаду, закричит, тут я его и пристрелю. Начал я камешки кидать и перестал слышать, как он ползает. И вдруг девять выстрелов подряд совсем рядом. Девятым он мне в левое плечо попал, змеюка. Рассмотрел-таки меня в темноте при вспышках. Упал я, застонал коротко и типа дух испустил, а сам по возможности потихоньку ближе к выходному люку отползаю, но так, чтобы на освещенное место не попасть, и затаиваюсь. Думаю, придет меня добить последним выстрелом, тут я его и кончу, а не рискнет, струсит, тогда наверх будет подниматься, чтобы мертвым меня объявить и дуэль прекратить, а у меня десять патронов, расстреляю, как в тире. Только зубы пришлось сцепить, чтобы не стонать. Плечо горит. Рукав весь кровью пропитался. Одна мысль: только бы сознание не потерять от боли! Гляжу, эта осторожная сволочь не рискнула шарить в темноте в поисках меня. По лесенке осторожно поднимается и внимательно темноту слушает. Тут я его и снял с лесенки. Две пули всего понадобилось – в мягкое место. Убивать его не хотел. Все-таки свой, легионер. Такие дела были много лет назад. И я был молодой и горячий.

Кошечкин напустил на себя серьезности. Губки его стали пухлыми, глазки как щелочки, нос заострился. Сытая хищная птица сидит напротив. Одиноков застыл каменным гостем. Не произвела на них впечатление моя дуэль. Будто сами по нескольку раз на дню друг в друга постреливают.

– У нас к вам предложение, – медленно и со значением произносит слова Кошечкин, – вернее, просьба. Мы не просим вас стучать на своих коллег и Босса. Мы не будем требовать от вас ничего подписывать. Вы не нужны нам как секретный сотрудник. Вы нужны нам как гражданин нашей великой страны и как специалист в своей области. Краснова нет, и внедрить кого-то в «АВР-групп» нам пока не удастся. Мы очень просим вас оказать содействие в розыске всех этих граждан. Краснова прежде всего. Будете работать негласно в нашей следственной бригаде. Никакой политики, только установление причин исчезновения людей.

– Я могу отказаться? – спрашиваю.

Одиноков печально глянул, покачал головой.

Терзали меня смутные сомнения, но для себя решил: не буду ни на кого стучать. В следователя играть буду, как в детективе, хотя с их поддержкой, может, чего и расследуем.

– А Боссу надо об этом сообщить? – спрашиваю.

– Ни в коем случае пока, – значительно сказал Кошечкин. – Я так понимаю, вы согласны?

– Помогу, чем смогу, – ответил я растерянно и стал напряженно вспоминать коллег по работе. Да, текучка была. Люди увольнялись. Но чтобы бесследно…

– На связи с вами будет Алексей.

Одиноков вышел на середину комнаты и застыл манекеном, вроде рассматривай его и запоминай.

– Больше никаких контактов, – продолжал Кошечкин, – и даже со мной вы не знакомы.

Во, блин, попал, думаю, как будто работы у меня мало, еще и детективом бесплатно по совместительству устроился. Главное, ничего не подписывать, чтобы потом не шантажировали, хотя разговор наш наверняка пишется.

– Фу, я аж вспотел с вами, наливайте коньяк, – говорю.

Одиноков извлек из бара «Арарат» три звезды.

– Настоящий, – гордо заявил он. – Нам надо еще обсудить кое-какие детали.

Он разлил коньяк. Кошечкин протянул руку и вдруг встал по стойке «смирно». Ожила его блютусовская примочка за ухом. Кто-то очень важный прозвонился. Собеседника слышно не было, но майор отвечал четко, по-военному, с коньяком в руке.

– Слушаю. Да. Нет. Хорошо. Не понял.

Здесь Кошечкин замолчал на целую минуту. Видно, ему доходчиво растолковывали на доступном русском языке, что он должен был понять.

Майор невозмутимо выслушал все нецензурные указания, ответил:

– Немедленно будем, – и разочарованно посмотрел на меня. Читалось во взгляде сожаление, что не дали с любимой игрушкой наиграться. – Получен приказ срочно явиться в контору, – объявил он. – Вас подвезти?

– Подвезти? Нет уж, лучше я сам. У меня тут еще свидание в Химках.

Пока меня вербовали, жена моя бывшая, Эльвира, уже забила мессенджер сообщениями. Срочно ей встретиться захотелось. Малоприятный разговор ждет, но идти недалеко. Она тут же, в Химках, обитает. Встречу на свежем воздухе назначила.

А на улице стемнело.

Солнышко укатилось дальше на запад от Москвы, сиять над Гданьском, Копенгагеном, Эдмонтоном. Бледная луна с нарисованной улыбкой выныривала в разрывах облаков и тут же пряталась, дразнясь. Ветер швырял одинокий пластиковый пакет по проезжей части. Запах сырой пыли щекотал нос. Чихать захотелось. Кажется, дождь собирался. И Эльвира на руке повисла, тащи ее на прогулку. Вечер обещал быть тоскливым.

Бывшая жена претендовала на мою квартиру на Ленинградке, трехкомнатную, с видом на канал имени Москвы. Пугала своими адвокатами. Просто душу выворачивала истерическими сообщениями.

– Ну что, дорогой, поцелуемся? – подала голос Эльвира.

– Нет, царевна-лягушка, не хочу я тебя расколдовывать.

Внимательно рассматриваю Эльвиру.

Юбочка короткая, прическа дорогостоящая, макияж – боевой раскраски.

– Целуй, – Эльвира отвечала ласковым голоском и улыбочку обворожительную не забыла. Пальчиком до щеки дотронулась, куда целовать показала. – Может быть, я сразу стану белая и пушистая.

– Ага, – соглашаюсь, – как «белочка», она же белая горячка.

Эльвира разочарованно вздохнула.

– Нет, Фокин, ты не джентльмен.

– Если поговорить хочешь, чего домой не приглашаешь?

– Обойдешься.

Эльвира схватила под руку, повисла на мне. Редкие прохожие начали оборачиваться на экзотическую парочку.

– Может, в кафе зайдем, чего по улицам гулять? – несмело предлагаю.

– Не хочу я кафе, – капризно ответила Эльвира, будто приготовила для меня несбыточное желание, – я гулять хочу. И еще, скажи мне… Я всю жизнь на себе семью тащу, из тебя человека сделала, если б не я, ты бы был никем. Это я заработала нашу квартиру, так что отдашь ее после развода и гуляй к своей Дашке. Может, еще и БМВ у тебя отобрать?