Новичкам везет
Шрифт:
Занятая своим внутренним путешествием, она не очень скучала по брату. Генри сразу после колледжа пустился в путь – рюкзак на плечах, до смешного мало денег в кармане и билет в один конец куда-то в Азию. Письма шли невероятно долго, а когда приходили, он уже оказывался в другой стране. Суть увиденного переплавлялась в слова на тонкой почтовой бумаге. Вот еле различимый красноватый храм призраком встает из озера; рисовые террасы с неровными извилистыми границами спускаются по склону горы – им две тысячи лет, не меньше. Вот каменный Будда, такой огромный, что, по словам Генри, можно вытянуться во весь рост на его протянутой ладони; каменные ступени устланы желтыми листьями гинкго. Саре доставались моментальные снимки из жизни брата – идешь по коридору
Отвечать бессмысленно, он уже где-то еще. Да и о чем писать? Как рассказать о ее жизни, о неподвижной роскоши материнства? Ничего же не поймешь, пока не возьмешь маленького на руки.
Близнецы, если честно, оказались для Сары и Дэна полной неожиданностью. И не вполне запланированное зачатие, и двойная нагрузка. Тайлеру только-только исполнилось пять, Дэн в своей архитектурной фирме неуклонно продвигался по службе. А тут ни с того ни с сего жизнь заполнилась до отказа – и дом маловат, и рук вечно не хватает.
Но Хилари и Макс уже родились, обратно не отошлешь. Переезд в новый дом лишь усилил полнейший хаос – более неподходящего времени не придумаешь. Близнецы родились раньше срока, и им была всего неделя от роду, а тут пеленки по ошибке запаковали так, что коробка нашлась, только когда они уже пошли в детский сад. Зато все такое новое, незнакомое, можно подумать, путешествуешь по чужой стране.
Сара просто представить себе не могла, что бы она делала без вовремя появившихся подруг. Мэрион, жена начальника Дэна, попросила Кейт, Кэролайн и Дарию по очереди помогать с детишками. Ну и, конечно, была еще Хэдли, Сарина ближайшая соседка. Только они переехали, как Хэдли прямо через лужайку протопала к дому. Вошла и сразу же забрала у Сары одного из младенцев – та, совершенно измученная, уже не понимала, что держит обоих сразу. С тех пор Хэдли приходила часто, обычно в пять вечера – проклятое время, – и готовила соус к пасте или утешала расплакавшегося ребенка. Днем она иногда забирала Тайлера – просто погулять или в книжный магазин, купить новую книжку. Они с Хэдли вроде как породнились и понимали друг друга без слов – будто Генри вернулся назад, радовалась Сара.
Время шло, жизнь с детьми творила свой собственный мир, где крохотные пластмассовые игрушки росли из ковра, как грибы после дождя, а одежда осенними листьями падала на пол. Изредка Сара вихрем генеральной уборки проносилась по дому – и на следующий день все начиналось снова.
В тот день все было как обычно. Сара наконец распихала годовалых близнецов по кроваткам и приступила к чтению. Шестилетний Тайлер слушал, сидя у ее ног на полу, погруженный в создание невероятно сложной конструкции из кубиков лего. Тайлер обожал «Путешествие Гулливера» – маленькие человечки связывают побежденного великана, а потом он сам превращается в лилипута, окруженного страшными громадинами. Живое воображение мальчика легко принимало рассказ за чистую монету. Тайлер часто просил Сару почитать именно эту книгу, и вот теперь ее голос плавно вплетался в негромкое постукивание пластмассовых кубиков – музыкальное сопровождение его детства.
Тайлер отправился на поиски дверцы к только что собранному истребителю – Сара считала, что эту детальку давно съел пылесос, а сын авторитетно утверждал, что она свалилась в аквариум. Сара, все еще во власти истории о Гулливере, огляделась вокруг. Пол усыпан пластмассовыми фигурками и крошечными машинками, повсюду мягкие игрушки, на столе – не убранная после полдника посуда, недавно заведенный щенок обнюхивает ножки кресел – не послала ли судьба чего-нибудь вкусненького. В углу куча путеводителей – она совсем позабыла, что собиралась их почитать.
Кто она теперь – даже не связанный Гулливер, а веревки, которые удерживают его на земле.
Когда Сара узнала о болезни Кейт, у нее, как при землетрясении, почва в буквальном смысле ушла из-под ног – весь мир изменился в одно мгновенье. И Мэрион, и остальным было понятно – теперь надо не детишек качать, а помогать Кейт. Сара тут же согласилась, ей ужасно хотелось отблагодарить Кейт. Кейт столько
всего для нее сделала, щедро, от сердца.Теперь Сара приходила к Кейт каждые выходные – на пару часов, пока Дэн приглядывал за детьми. После очередного сеанса химиотерапии без поддержки не обойтись. Сара готовила суп, и Кейт, сидя рядом, словно продиралась сквозь водоросли плавающих в крови химикатов – где-то там, на другой стороне, была ее дочь. А Робин в ужасе смотрела на мать, но стоило той повернуться, притворялась, что все в полном порядке.
Сара возвращалась домой, обнимала детей, пыталась усадить на колени всех сразу, удержать подольше. Зарывалась носом в волосы, вдыхала запах сладкого детского пота и мечтала слиться – с ними, с Дэном – в одно, единое и неделимое целое. Но в то же время – непонятно от чего – в ней росло беспокойство.
Сара так и не поняла, как Кейт ухитрилась догадаться, что с ней происходит. Но во время достопамятной вечеринки Кейт глядела на нее с сочувствием, смешанным с немалой дозой озорства – как взрослый, который кормит ребенка шоколадным эклером прямо перед завтраком, точно зная, чем это кончится. И Сара получила задание отправиться в путешествие в одиночку.
Сара, конечно, тут же отложила путешествие в долгий ящик, ведь у нее столько куда более срочных и насущных дел: пополнить запас замороженных продуктов; отвести близнецов к зубному – в первый раз в жизни; заказать билеты Дэну – он летит на конференцию в Нью-Йорк. Но это длинное, несгибаемое слово «путешествие» никуда не девалось из списка дел – поди вычеркни его к концу дня, закончи дело за часок – нет, это вам не за молоком сбегать. Чаще всего она даже не заглядывала в конец списка, возглавляли список куда более важные дела. Но путешествие не исчезало, сидело себе более или менее тихонько, ни дать ни взять перевязанный ленточкой подарок или подложенная бомба. Спряталось и ждет своего часа.
Через два месяца, прямо ко Дню благодарения, неожиданно появился Генри и принес с собой запах дальних стран, табака – из переполненного польского поезда, дрожжей – из пекарни в Эльзасе. Игрушки в подарок детям были не из пластика, и себе под нос он напевал совершенно незнакомые мелодии. Он – брат-близнец, ее вторая половинка; та половинка, которую она отправила посмотреть мир, пока другая оставалась дома. А сейчас надо просто постоять рядом, близко-близко, послушать все истории, все до одной, и снова стать единым целым.
Генри углядел список дел на кухонном столике. Присвистнул – длинный какой. И осекся, дочитав до конца.
– Путешествие?
Она рассказала ему о задании Кейт.
– Куда ты собираешься? – обрадовался Генри. – И когда?
Сара завела разговор о детях, о Дэне, о доме. Генри слушал, позволив списку дел развернуться перед ней красным ковром, ведущим в никуда. Он только кивал, ничего не говоря, но скоро она заметила, что теперь его вещи то и дело просачиваются из комнаты для гостей в другие части дома. На столе в гостиной вдруг появилась фотография живописно-белого замка, на кухне внезапно обнаружилась плитка швейцарского шоколада. Толстая фланелевая рубашка, пропахшая ирландскими торфяниками, поселилась в стенном шкафу в коридоре и пропитала своим запахом ее пальто. Запах был тут как тут, когда она везла Тайлера в школу или гуляла с собакой в парке.
Сара ужасно обрадовалась, узнав, что Генри нашел работу в пекарне и плавучий дом. Может, останется подольше, дети от него без ума. По вечерам, когда дети уже спят, они с Генри и Дэном без умолку болтают, и Генри описывает зимний фестиваль в Германии, запах куркумы и острого красного перца в портовом городке в Тунисе. Брат с ними почти месяц, а ей все мало его рассказов. Как хорошо, что он теперь рядом. В его присутствии мир кажется больше.
Свести Генри с Дарией оказалось делом нехитрым. Как только Сара услышала, какое задание Дария получила от Кейт, она сразу же подумала о брате. А тут как раз и он вернулся – похоже, прочел мысли на расстоянии. После знакомства с Дарией Генри обвинил сестру в том, что та толкает его к оседлому образу жизни – оставайся, мол, на Западном побережье навеки, – но он улыбался, когда говорил это.