Новичкам везет

– Нет, – солгала Хэдли.

Вот уже год, как они по очереди сидят с детьми. Как-то вечерком Кейт зашла к Хэдли, и они устроились на кухне. Хэдли готовила чай, любовалась поднимающимся над чашками паром, разглядывала, как горячая вода вытягивает из пакетиков коричневые облачка заварки, наливала молоко в молочник.

– Мне надо с тобой поговорить, – неожиданно начала Кейт.

Хэдли кивнула, не спуская глаз с молока. Белая жидкость касалась белых стенок молочника, вроде одинаковый цвет, но, если приглядеться, оттенки совсем разные. Она знала, что Кейт сейчас скажет, она уже давно заметила перемены в лице подруги: потемневшие глаза, погруженность в себя. Прямо как беременность – все на лице написано. Только от беременности светятся, а тут наоборот.

– Считают, что схватились рано. Говорят, я буду в полном порядке.

Хэдли слушала молча. Когда люди узнавали о смерти Шона, они никак не могли остановиться, все говорили и говорили, словно пытались словами заткнуть образовавшуюся вокруг нее дыру. А ей-то как раз хотелось тишины. Теперь, с Кейт, она снова будто слышала скрежет тормозов, воочию видела удар судьбы, обрушившийся на подругу, жизнь, полетевшую вверх тормашками. Неудивительно, что всем хочется говорить, не закрывая рта.

– Я знаю, тебе будет особенно трудно, вот и хотела сама сказать, – объяснила Кейт.

Она отвернулась от Хэдли и разглядывала сад. В кухне царила тишина.

– Все такое зеленое, – сказала Кейт – не Хэдли, а самой себе.

– Теперь надо помогать Кейт, – объявила Мэрион. – Близнецам уже годик, Сара сама справится.

Хэдли аж перекосило.

– Слишком рано, – голос дрожит, как у ребенка, а сказать нечего.

Весь этот год Хэдли честно ждала – книги, мама по телефону, медсестра в больнице в ту ночь, все они обещали, что будет легче, с каждым днем все легче и легче. И действительно, становилось чуть легче. Каждый день добавлял еще одну дощечку к мосту через огромное ущелье – смерть Шона. Еще сюда можно ногу поставить, и вот сюда. А тут – одно мгновение, новость о чьей-то, в общем, чужой жизни – и ты снова у обрыва, и в животе страшная пустота.

– Я не готова.

Мэрион кивнула.

– И когда же ты будешь готова? – так спокойно и совсем без осуждения.

Хэдли понятия не имела, что ответить.

– Знаешь, – задумчиво начала Мэрион, – давным-давно, еще в молодости, я познакомилась с одной женщиной. Я знала, что у нее была невероятно тяжелая жизнь, но она казалась такой сильной, полной сочувствия к другим. Я ее спросила, как у нее так получается. Знаешь, что она ответила?

Хэдли покачала головой.

– Она сказала: «Можно разбить голову, а можно пробить стену. Сама выбирай».

Поговорив с Мэрион, Хэдли отправилась в хозяйственный магазин и купила садовые ножницы с длиннющими ручками. Дома она обрезала плющ вокруг голубого кресла – вот и немножко порядка в сплошном хаосе. Хоть немножко, но порядка. Когда Кейт это увидела, она улыбнулась.

– В бурю любой порт сгодится, Хэдли.

Кейт частенько приходила к Хэдли после очередной дозы облучения. Она засыпала в голубом кресле в саду, а Хэдли сидела рядом и смотрела, как плющ норовит обвиться вокруг нее. Кейт уходила, и Хэдли снова обрезала ветви плюща.

Полтора года подруги почти ни на минуту не оставляли Кейт, словно их присутствие само по себе было оградой, которая не позволит ей ускользнуть в никуда.

И Кейт не умерла, осталась внутри круга. Результаты последнего теста были прекрасные, просто удивительные. И вот в сентябре они все пришли к Кейт праздновать победу. Когда Кейт задала Хэдли задачку – привести в порядок сад, ни одна из подруг не удивилась.

Теперь был март, почти конец марта. Хэдли стояла у двери и глядела на зеленое море перед ней. Плющ плотно вился там, где когда-то, по-видимому, были кусты, окутывал ствол и ветки старой сливы, заползал на стены дома, подбирался к окнам. Буйная растительность была, конечно, прекрасна, целеустремленность восхищала – плющ и зимой оставался зеленым и не терял листву, как другие растения, с приближением холодов только корни глубже закапывались в землю.

Хэдли пообещала Кейт, что приведет сад в порядок, но никак не могла приняться за дело. Она уныло обдумывала задание, смотрела, как плющ подбирается все ближе и ближе, заползает на дорожку и даже на крыльцо. Она только что заметила, что один из побегов как бы невзначай обвился вокруг дверной ручки.

Хэдли решительно отправилась в кухню, нашла садовые перчатки, которые ей дала Мэрион. Снова вышла, прислушалась к тому, как сетчатая дверь задумчиво захлопывается за ней.

– Пора за дело, – и натянула перчатки.

Она начала с извивающейся плети, которая уже забралась на перила крыльца и тянулась к стене дома. Мягкие зеленые усики легко отцепились, но чуть подальше ростки уже одеревенели, и под глянцевыми листьями пряталась путаница новых отростков, цепко держащихся за деревянные перила. Она отодрала и их, они отрывались вместе со старой краской, оставляя проплешины.

Ну и что, все равно придется красить.

Она тянула и тащила, бросала бесконечно длинные пряди в кучу, которая росла на глазах. Теперь надо избавиться от кучи. Хэдли вытащила из гаража старый черный пластиковый ящик для мусора и стала охапками бросать туда оборванный плющ. Когда контейнер заполнился, она, держась за перила, забралась внутрь и утоптала его так, чтобы еще что-нибудь вошло. Все, больше не влезает, теперь надо оттащить ящик к дороге.

Прошел час. Хэдли выпрямилась и поглядела на крыльцо. Начисто лишенное покрывавшей его растительности, оно гляделось страшновато: белая краска вперемешку с лысыми пятнами и обрывками плюща, а вокруг уже чисто. Четкие линии ступенек теперь были видны во всей своей красе. Это вам крыльцо, а не незнамо что. Надежное, крепкое, ведет снаружи вовнутрь, как и полагается крыльцу. Интересно, кто был самый первый архитектор, который догадался: людям нужно такое место, такая минута, когда можно помедлить перед входом, чтобы свершилась эта таинственная перемена – вот таким ты был снаружи, а теперь войдешь в дверь и будешь совсем другим.

Хэдли не сводила глаз с крыльца. Когда Шон умер, у нее такого мгновения не было. Вот момент до телефонного звонка, и вот момент после. Ни болезни, ни старости. Шон был, а теперь его нет. Никакого крыльца, чтобы постоять, готовясь войти внутрь.

«Мне нужно крыльцо».

Она оглядывала сад, грязная и потная, несмотря на весеннюю прохладу. Над приливной волной зелени возвышалась старая слива – только самые верхние ветки торчат.

– Мой сад, – угрожающе сказала она плющу. – Мой, а не твой.

Она сняла свитер, подцепила торчащую из путаницы отростков на земле лозу и дернула что было сил. Та с резким треском подалась, выбросив тучу грязи и пыли. В руках у Хэдли остался кусок метра в два длиной. Так ей плющ не одолеть. Выбрала другой отросток и снова потянула, на этот раз медленно и равномерно, перебирая руками, чувствуя, как растет сопротивление. Закрыла глаза и рванула изо всех сил. Лоза не сдавалась – настоящее противоборство, словно канат перетягиваешь. Руки в перчатках тянули все сильнее. Где-то там, в глубине, плющ начал поддаваться, отрываться от земли, вырываться с корнем. Еще одно усилие, и все!