Новогодний подарок
Шрифт:
По всему побережью вокруг озера раздается единое, нескончаемое «Ох!». Затем еще более громкое и продолжительное «Ах!». А потом раздается гром аплодисментов, радостные крики:
— Да здравствует барон Ламберто!
Дирижер оркестра миланских трамвайщиков не теряется в этой новой обстановке, и по его сигналу сто двадцать музыкантов знаменитого духового оркестра начинают играть триумфальный марш из «Аиды».
Ансельмо выуживает зонтик, который уронил от удивления в воду, открывает его, закрывает — словом, сам не знает, что делает.
— Синьор барон! — кричит он. — Что вам приготовить
Барон не отвечает ему. Он целиком захвачен радостным волнением праздника. И если б в этот момент кто-то мог оказаться высоко-высоко над землей, то он непременно бы услышал, как еще громче и сильнее звучит над озером:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
— Так Ламберто жив…
— Наверное, кому-то показалось, что он умер…
— Счастливец этот Ламберто!
— По правде говоря, Ламберто этого заслуживает…
— Ламберто — здесь…
— Ламберто — там…
На фоне общего радостного возбуждения сильным контрастом выделяются двадцать четыре генеральных директора и их двадцать четыре секретаря. Они не кричат, ничего не говорят и не выражают никаких признаков радости. Они устремили свои сорок восемь плюс сорок восемь глаз на барона Ламберто. Они испытующе изучают его фигуру и лицо и сравнивают со своими воспоминаниями и своими фотографиями, которые то и дело достают из бумажников. Они переглядываются и негромко совещаются. Наконец, приказывают своим лодочникам править к острову вслед за Хароном, который уже причаливает к берегу.
Барон Ламберто соскакивает на берег и еще раз приветствует всех, сжимая высоко поднятые над головой руки, как это делают боксеры-победители.
— Да здравствует барон Ламберто! — снова раздается над озером.
Затем люди постепенно расходятся, потому что смотреть больше не на что. Но все довольны — ведь это впервые за всю историю озера похороны завершаются таким счастливым финалом. Некоторое оживление еще заметно на полпути между островом и Ортой, в том месте, где затонул гроб и где любители оспаривают друг у друга последние остатки празднества, которые хотят сохранить на память об этом прекрасном дне.
Оттавио в это время уже далеко. Он останавливается только во Флоренции и то потому, что надо заправить машину бензином. И вряд ли еще когда-нибудь услышат о нем на зеленых берегах Орты. Прощай, Оттавио!
12
После двух дней и трех ночей вынужденного сна раньше других просыпается Дельфина. Она не сразу понимает, что проснулась. Ей даже кажется, будто начался какой-то новый сон — с неба спускается оркестр, исполняющий триумфальный марш из «Аиды», и она не очень хорошо понимает, льются ли в окно солнечные лучи или звуки трубы. Глаза ее открыты, но это еще ничего не значит — когда мы видим сны, глаза у нас тоже всегда открыты, кроме тех случаев, когда нам снится, что мы их закрыли. Ой! Какая жесткая постель…
Дельфина осматривается и видит синьору Мерло, которая лежит на полу, и голова ее под столом. Наконец Дельфина соображает, что и сама тоже лежит на полу, и вскакивает как ужаленная.
Бросается
к окну и видит, что на озере большой праздник. Бросается к столу и находит записку, оставленную Ансельмо: «Барон умер… Но виноваты вы… Уволены без предупреждения…»— Что? Что? Синьора Мерло! Синьора Дзанци!
Шлепки, щипки, холодный душ из графина, крики — и вот наконец разбужены остальные пятеро ее товарищей.
— Моя смена? — бормочет синьор Джакомини и сразу же, еще зевая, принимается за работу:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто…
— Стоп! — кричит Дельфина. — Стоп! Незачем больше ламбертарить — мы уволены. Смотрите! Может быть, даже нас обвинят в убийстве. Синьор Армандо, пожалуйста, не засыпайте!
— Который час? — интересуется синьор Армандо.
— Спросите лучше, который день.
Синьор Армандо смотрит на свои часы, которые показывают не только время, но также день и месяц.
— Черт возьми! Сколько же мы спали? Что случилось, хотел бы я знать!
— Мне кажется, — говорит синьор Бергамини, — я слышу трубы берсальеров. Красивый звук!
— Это марш из «Аиды», — поправляет его Дельфина.
— Я знал когда-то в Тревизо одну синьору, которую звали Аида. Она держала остерию и очень неплохо готовила. Кстати, а вы не хотите есть? Что у нас сегодня на обед?
— Синьор Бергамини, вы, видимо, еще не поняли, что происходит. Честно говоря, я тоже не очень понимаю. Пойдемте, поищем кого-нибудь, кто бы нам объяснил.
Все соглашаются и спускаются вниз, в вестибюль, как раз в то время, когда ворота виллы распахиваются и во двор врывается толпа с радостными криками. Тут же полицейские, карабинеры, регулировщики уличного движения…
— О небо! — пугается синьора Мерло. — Неужели они хотят арестовать нас?
— Я, — говорит синьор Джакомини, — не открою рта, пока не прибудет мой адвокат.
— Я, — заявляет синьора Дзанци, — ничего не знаю! Я спала.
— А мы что, не спали?
— Не знаю. Когда я сплю, я не смотрю по сторонам и не вижу, что делают другие.
Но вот и синьор Ансельмо. Он устремляется к Дельфине и обнимает ее, ударяя зонтиком.
— Дорогая, дорогая синьора Дельфина! Это самый прекрасный день в моей жизни!
— А увольнение без предупреждения?
— Считайте, что его не было! Вы все вновь приняты на работу! Больше того, я бы нисколько не удивился, если б барон Ламберто на радостях в честь такого события увеличил вам зарплату.
— Минутку! Но синьор барон… Разве он не умер?
— Он жив! Он жив и здоров, как никогда!
— А эта записка?
— Считайте, что ее не было!
— Тогда пойдемте наверх, — предлагает синьор Бергамини. — Обед готов?
— Нет, подождите, — говорит Дельфина, — я хочу кое в чем разобраться.
— Если вы хотите видеть синьора барона, то вот и он! — говорит Ансельмо, ужасно довольный.
Сопровождаемый общими аплодисментами, входит синьор барон. Он улыбается и выглядит свежим, как майское утро. Все шестеро служащих смотрят на него, широко открыв глаза от удивления. Это барон? А куда делся старый сморщенный синьор, похожий на черепаху, с которым они познакомились несколько месяцев назад, когда поступали сюда на службу.