Новые стихотворения

Саул во пророках

В крахе кто признается своем? Царь еще был горд величьем кары в миг, когда он своего гусляра чуть к стене не пригвоздил копьем. ⁵Лишь когда от бога дух лукавый одолел царя в его дому, — лишь тогда душа лишилась славы, и блуждала кровь его сквозь тьму, в страхе суд отыскивая правый. ¹⁰Он пророчил, вопреки гордыне, только для того, чтобы беглец дальше убежал. Так было ныне. А когда-то он — почти юнец — ¹⁴прорицал, как будто жилы шеи устьем упирались в медный рот. И, казалось, — он был всех прямее, и, казалось, — сердце в нем орет. ¹⁸Но былых достоинств сан высокий, перед ним валялся — труп как труп. Рот его, вмещавший все потоки, Проржавел и прохудились щеки, словно желоба раструб.

Явление Самуила Саулу

Эндорская жена вскричала: Вижу! Царь за руки схватил ее: Кого? — но не дал досказать и, встав поближе, он сам проник в событья существо. ⁵И тут услышал старца голос он: Я спал. Ты мой встревожил сон. Зачем простер ты руки к небу? Бог на тебя с враждою смотрит вниз, от уст моих победы ты не требуй — в моих устах остались только зубы, и больше ничего… И он исчез. И в ужасе и в горечи сугубой жена заголосила: Покорись! ¹⁴А он, что над народом в дни удач вздымался гордо, как над войском знамя, пал на землю и залился слезами: он видел смерть свою сквозь плач. ¹⁸А та, что крик невольный подняла, хотела, чтоб он позабыл все это. А он не ел с рассвета до рассвета, она же опресноки испекла ²²и повелела сесть ему на ложе. Он сел и словно мигом все забыл, все — кроме той последней воли божьей… И он стал есть и набираться сил.

Пророк

Всё они вместили — лица, крылья, и горят карающим огнем тех судилищ, что его щадили, — таковы глаза Езекииля под надбровьем хмурым. И в горниле горла слов грохочет гром — ⁷не его (его слова могли бы их утешить, как самообман), — те же — словно каменные глыбы, он, их только плавит, как вулкан, ¹¹чтобы ртом извергнув эту лаву, ниспослать проклятий тьму и тьму, голову свою, как пес лягавый, кротко повернув к Нему — ¹⁵к Господу, вершителю судеб. Все Его найдут без исключенья, если не пропустят рук движенья, что свидетельствуют: бог свиреп.

Иеремия

Был я, прежде мягок, как пшеница. С бешенством твоим наедине я остался. И, как лев, ярится сердце обнаженное во мне. ⁵Ты другого ждал? Мой рот болящий чуть ли не с младенчества орет. Он стал раною кровоточащей, горем и бедой из года в год. ⁹Горе горлом льется ежедневно. Ненасытный, ты на том стоишь! Только не убить мой рот плачевный, если можешь, — ты его утишь. ¹³И когда, отринутые свыше, распылясь среди земель пустынных, из последних выбьемся мы сил, — без свидетелей, один в руинах вновь тогда свой голос я услышу — тот, что изначально ревом был.

Сивилла

Старой слыть пришлось ей с давних пор. Но, как встарь, она сюда являлась вечерами. Все вокруг менялось, и ее считали, словно бор, ⁵по векам. Она же до зари здесь стояла с неизменной целью, наподобье — старой цитадели, выгоревшей и пустой внутри. ⁹А слова, как черные грачи, множились помимо ее воли, вкруг нее порхая вереницей, а потом, летать не в силах боле, забирались под ее глазницы и готовились к ночи.

Отпадение Авессалома

Все услыхали сигнал, словно готовясь к облаве, шелковые расправя флаги. Он в блеске и славе под небом открытым въяве, народ пригласив к забаве, десять наложниц взял. ⁸Он их всех, что привыкли к господской скупости в час ночной, жаждой вздымал плотской, как посев яровой. ¹²Потом он вышел к совету, ничуть не умален. И слепнули от света, к кому приближался он. ¹⁸И, обгоняя время, он плыл над войском звездой, над копьями всеми взвившись волос копной, не спрятанных в шлеме и давивших на темя тяжестью гиревой — весом с царское платье. ²⁴Тут, не теряя ни часу, царь повелел Иоаву спасти от расправы красавца, что трясся в гневе, рубя на мясо, дымящуюся массу ³⁰Давидовых слуг. Потом он исчез куда-то, и вдруг, как звон набата, грянул крик: Он сзади! Он зацепился прядью волос за дерева сук! ³⁶Был зн'aком этот крик. Иоав колосса простоволосого, косо висевшего, настиг, пронзил и мимо пронесся, а верные оруженосцы прикончили жертву в миг.

Есфирь

Семь дней вычесывали наудачу прах смертной горечи ее и плача осадок из распущенных волос. Потом служанки долго их сушили и мирровым елеем в изобилье их терли — день, другой… И вот пришлось ⁷ей, наконец, не званою ко трону войти, как входит смерти обреченный в распахнутый угрозой царский двор, чтобы, опершись на своих служанок, узнать вдали того, кто всех незванных обрек на смертный приговор. ¹³Он так сверкал, что вспыхнули рубины на ней и засветился изумруд. И наполняли взоры властелина ее, как алавастровый сосуд, ¹⁷и, вспенясь, перелились через край. А в третьем зале из зеленых плит ее вогнал в истому малахит. И тут подумалось ей невзначай: ²¹Как тяжек этот долгий путь с камнями, впитавшими очей державных пламя и страх ее. Она же шла и шла. ²⁴И трон из турмалина перед ней вдруг вырос, а на нем — гроза царей, как вещь, был въяве. Тут за край стола ²⁷она схватилась, но служанки все же успели ей помочь, склонясь над нею. Он скипетром ее коснулся шеи. И в ней все озарилось искрой божьей.

Прокаженный король

Проказой лоб его отмечен был, она вползала под его корону, а он как бы над ужасом царил, преследовавшим тех, кто иступленно ⁵зловещее свершенье наблюдал над ним, который, подавив желанья, казалось, лишь побоев ожидал; но поднятый бедой на пьедестал, он был неприкасаем в новом сане, нерукотворном, словно идеал.

Легенда о трех живых и трех мертвых

Охотились с соколом трое господ и встретились с старцем седым. Он велел им идти за ним. Вдруг кони остановили свой ход перед саркофагом тройным. ⁸Он трижды вонью пахнул подряд им в рот, им в глаза, им в нос. И знали они: перед ними лежат три мертвых тела, смакуя распад — мерзости апофеоз. ¹¹Но остался чистым охотничий слух: подбородный ремень был туг. «Они не пройдут никогда сквозь ухо иглы», — прошамкал вдруг старик, их приведший сюда. ¹⁶Еще осязание было у них горячим и сильным, но вот морозом их обдало всех троих, и в лед превратился пот.

Мюнстерский король

Корона сползла на уши: Король был обрит догола. И стал доноситься глуше, словно из-за угла, ⁵толпы, стоящей рядом, голодный, злобный рев. Он правую руку задом грел, на нее присев. ⁹Мрачный, почти без веры, во всем он чуял подвох. И король он лишь в меру, и в постели он плох.

Пляска смерти

Без музыки танцевальной они несутся в кадрили под стоны и вой погребальный, от страха, как лошади, в мыле, и все ж от предзапаха гнили они не морщат носов. ⁷А главный танцор фатальный обшит галунами ребер, — галантный любезник, обер- танцовщик в каждой из пар. Он у монашки печальной сдвинул с волос покров — для равенства и порядка — и тут же вынул украдкой у ней из книжки закладку: то был ее часослов. ¹⁷Но их одолела жара, и нет от нее защиты, и едким потом облиты их камни и веера, их шляпы, зады и лица… Мечтая себя оголить, как дети, безумцы, блудницы, они продолжают кружить.