Новый Мир ( № 1 2012)
Шрифт:
Пюрпаки возили целую неделю, затем линия сломалась. Через месяц новый продукт появился вновь, но тоже на одну неделю. Затем история повторилась в третий раз.
— Что они никак линию наладить не могут? — спросил я у шофера и услышал прелестную историю.
Линию фасовки молока в пюрпаки смонтировали и запустили финны. Сделали все как полагается, с гарантией, и отбыли по домам. Вслед за тем наши умельцы, тоже как полагается, начали молоко разбавлять. Тут и оказалось, что финская линия сделана самым дурацким образом. Она заботилась о качестве молока больше, чем производители.
Когда я в конце 1986 года увольнялся из универсама, битва за священное право разбавлять молоко все еще продолжалась. И судя по тому, что сегодня в любом магазине продается молочная продукция в пюрпаках, а внутри этой замечательной упаковки порой бывает налито такое, что не только пить, но даже издали глядеть страшно, можно сделать вывод, что русский гений посрамил-таки европейскую инженерную мысль.
Страсти по пиву
Год одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый. Горбачевская антиалкогольная кампания набирает обороты, и вся жизнь универсама подчинена этой кампании. Винный отдел теперь затариваем в десятом часу, но уже с утра под его дверями маются жаждущие. Торчутся во все эстакады, хватают грузчиков за полу куртки:
— Браток, бутылку вынеси…
Какое вынеси… свои мучаются тем же похмельем и той же невозможностью похмелиться. Соленые помидоры не приносят ни малейшего облегчения; все ждут, когда придет пивная машина.
Универсам обслуживает район с населением около десяти тысяч человек, и эти десять тысяч выпивают в день пять тысяч бутылок пива. Кто-то, определяя величину поставок, мудро рассчитал, что по одной бутылке на мужской нос — вполне достаточно, а женщин и вовсе в расчет принимать не надо. Часов этак в десять-одиннадцать приходит с пивзавода фургон, который привозит эти злосчастные двести пятьдесят ящиков “Жигулевского”. С девяти в торговом зале волнуется толпа мужиков. Каждого появившегося в зале грузчика встречают вопросом: “Не пришла еще? Ну когда же привезут?”
Фургон задом въезжает во двор, шофер распахивает двери, подъезжает вплотную к эстакаде. Вожделенное пиво там, за железным занавесом.
Нилка на страже, шофер тоже собран и внимателен. Появляется Сергей Саныч — зав гастрономическим отделом. Только теперь железные двери эстакады дозволяется открыть. Вот оно, пиво, такое же недоступное, как и прежде. В машине шофер и Сергей Саныч проверяют каждый ящик. Грузчики поддевают на рога стопки по пять ящиков и вывозят из машины. На эстакаде Нилка, словно Рекс на границе, окидывает выходящих цепким собачьим взглядом. Дальше узкий коридорчик, где с трудом разъезжаются два человека с рогами. Выход из коридорчика один — в торговый зал. Первым выезжать в зал с пивом попросту страшно. Народ бросается, выдергивает бутылки на ходу, бывало, что грузчиков сбивали с ног.
— Дорогу! — рявкаю я во всю глотку.
Куда там, к отделу не проехать. Ставлю стопку возле овощного, и ее во мгновение ока разносят, расхватывая бутылки и расшвыривая ящики.
Страшная вещь — жажда.
Еще несколько стопок постигает та же участь, потом становится полегче. Уже можно доехать в гастрономический отдел, поставить ящики на отведенное для них место. В течение получаса магазин будет торговать пивом, затем вновь наступит великая сушь.
В машину закидываются двести пятьдесят пустых ящиков, не тех, что пришли сегодня, их не достать из бушующего зала. Потребный запас ящиков всегда есть во дворе. Пивник уезжает, ежесменная эпопея закончена.
А как же грузчики? У них головы тоже квадратные, и все, кроме меня, мучаются похмельем. Но, в отличие от покупателей, денег у них нет ни копейки (все пропито еще вчера), да и были бы деньги, по новым антиалкогольным правилам пиво на рабочем месте запрещено даже тем, кто с этим пивом работает.
С подобной несправедливостью работяги пытаются бороться. В зале тоже хватают бутылки, прячут под фартуком. Специально поставленная на страже фасовщица бутылки отнимает, и это хорошо, потому что если пиво отнимет Нилка, будет составлен акт, и если виновного всего лишь оставят без премии, можно считать, что он легко отделался. Бывало, что и по статье люди вылетали.
Тягостно было смотреть на все это, и однажды я сказал Сане Хромому Глазу:
— Что вы позоритесь с этим пивом? Уж по паре бутылок на нос с машины всегда можно снять.
— Как?.. — уныло спросил Саня.
— Вот давай, на следующую смену вы возите пиво, а я показываю как.
Обычно первую стопку в зал вывозил я. У меня и голос трубный, и сам я человек не маленький, меня так просто с ног не сковырнешь. Но в этот раз первую стопку повез Саня, а я, с рогами в руках, стоял в коридорчике, как будто уже возвращаюсь из зала. Когда Саня поравнялся со мной, я быстро выхватил из верхнего ящика пару бутылок и… А куда деваться с этими бутылками? В зал или в объятия к Нилке? Коридорчик — что слепая кишка: в раздевалку на втором этаже идти через эстакаду, в овощной или гастрономический — тоже через эстакаду. Больше выхода вроде бы и нет никуда. Но выхода я и не искал, достаточно было тупичка.
Цитируя Валентина Катаева, имелась в безвыходном коридорчике “маленькая железная дверь в стене”. На двери красовались буквы ПК, а за дверцей находился пожарный гидрант и свернутый в рулон бельтинговый шланг. Туда же я определил и бутылки с пивом.
Всего в пожарную нишу отправилось восемь бутылок, по две на нос. Себя я, разумеется, не считал.
— Машина уйдет, охрану снимут, тогда и заберете свое пиво, — сказал я Сане. — Понял теперь?
— Понял… — Единственный зрячий Санин глаз прояснел.
Через день, когда вновь наступила наша смена и в магазин приехал пивник, Саня приступил к работе. Выезжая с первой стопкой, я увидал его возле дверцы. Притормозил, чтобы Сане было удобней забирать бутылки, потом поехал дальше. Вторая ездка, пятая, десятая — Саня на страже. А ведь другие грузчики тоже возят пиво.
В тот день с пивной машины было снято не восемь бутылок пива, а восемьдесят.