Новый Мир ( № 11 2009)

маленький золотой с сотен, брошенных в пустоту.

Павшие жизнью храбрых

Исмайлов Хамид родился в 1954 году в г. Токмак (Кыргызстан). Закончил Багратионовское военное училище. Автор нескольких поэтических книг. Как прозаик печатался в журналах "Знамя", "Дружба народов" и др. В "Новом мире" публикуется впервые.

В настоящее время живет в Лондоне.

Повесть

Во имя Бога Милостивого, Милосердного!

1

Вечерами после прогулок в одиночестве он возвращался в опустевшую квартиру, ставил в угол палку и, волоча непослушные ноги, направлялся наверх, в свою комнату. Тяжело скрипела то ли лестница, то ли его старческие кости, в голове вертелся неподвластный даже мельничным жерновам вопрос: “Что же это происходит?” Он спускался на кухню, нет, не в поисках ответа, а ради некоего успокоения; озирался по сторонам, но, не имея желания даже вскипятить чай, переходил в большую комнату, где также не находил себе места, и отправлялся в ванную. Наскоро умывшись, он шел в свою спальню и, не раздеваясь, валился на кровать. Вот так, лежа неподвижно, будто затаившись, он всем своим существом, казалось, следил за медленным течением времени.

2

В молодости человека отвлекают даже никчемные, зряшные занятия. Он может смотреть телевизор, слушать радио, читать книгу, в крайнем случае — окунуться в похотливые думишки. В старости же не хватает сил даже вспоминать об этих увлечениях.

Ночью, часа в два-три, он поднимался с постели и шел в туалет. Сидя на унитазе, он следил, как капает из крана вода, прислушивался к редким звукам, доносящимся с улицы. Нутро — как опустевший винный чан… Капли из крана тренькают по мойке. Навостренные уши в надежде уловить из бесконечной тишины хоть какой-то звук перелагают на разные лады капанье воды.

3

Строка Хафиза “Любовь казалась легкой сперва, затем встали препятствия…” наверняка отражает взгляд молодых.

Жизнь впоследствии усложняется. Что бы ни почувствовало твое тело— все отражается в голове. Уже не хватает сил на бесконечные раздумья. Ничто больше не увлекает, никакого интереса оглядываться по сторонам. Даже вздыхать становится тяжко.

4

Махсума предали земле ровно два месяца назад. Но оказывается, в старости два месяца — срок длинный. Миг, сравнимый с целой жизнью. Старость нельзя назвать счастливой порой. Да и может ли она быть счастливой?! Пусть даже тебя не передергивает от твоего прошлого, и все же ты чувствуешь в душе какое-то недовольство, неудовлетворенность чем-то.

Наступает день, когда жизненный путь любого человека подходит к концу.

Махсум до самого последнего своего дня твердил о бренности этого мира. Казалось, он давно смирился с судьбой, однако покидать этот мир ему все равно не хотелось, об этом говорили его глаза, полные печали.

5

Почти пять последних лет он прожил с Махсумом под одной крышей. Судьба их соединила после отъезда детей за границу. Раньше между ними были отношения, подобающие сватам, соответствующий этим отношениям этикет. Но, видно, настали времена, когда традиции ушли в прошлое. Одну квартиру дети продали, в другую засунули обоих стариков и умчались в поисках лучшей жизни в чужую страну. Вначале старики не могли найти общий язык, никак не уживались. Корни этой несовместимости были глубоки — они восходили к дням сватовства. То есть к тем временам, когда дочь Марлена Клара на каких-то посиделках встретила сына Махсума Абдуманнаба и полюбила его. Холод в их отношениях воцарился с момента, как она безапелляционно заявила, что выйдет за этого парня замуж. Марлен пытался уговорить ее, мол, “доченька, елочка к елочке, палочка к палочке, а он к тебе с какого боку?!”. Но Клара была непреклонна и глуха к его веским доводам. В конце концов все закончилось свадьбой. Но до этого округу облетел слух, что дочь коммуниста выходит замуж за сына муллы. Марлену Саидваккасовичу нелегко было вынести такой позор. Он даже собрался по-отцовски проклясть свою дочь. Но дочка бровью не повела, сказала: “Отцовское проклятье, папочка, религиозный пережиток— старозаветный обряд!”

6

А после свадьбы он даже собрался судиться. Но с кем судиться-то, с родной дочерью, что ли? Заявить, что сваты использовали магическую силу, коммунисту было не к лицу, да и опасно — не дай бог самого обвинят в приверженности к религии. Марлен выпустил весь свой пар, отматерив на “патриархальный” манер жену. Жена было собралась пожаловаться в партком, напомнив тем самым о своем равноправии, но, пожалев переживавшего мужа, раздумала. Опустив голову, выстояла.

Жена-жена, да благословит ее Аллах! Со следующей, неродной, он прожил без трех месяцев четыре года, но разве сравнишь ее с первой… Говорят, неродной жены не бывает. Где уж там! Еще как бывает.

7

Мысли его, путаясь, все время возвращались к Махсуму.

Однажды в полутемной комнатенке двухэтажной квартиры, доставшейся в “наследство” от детей, он был занят перерисовыванием со старой пожелтевшей газеты портрета нынешнего “отца народа”. Махсум, не позвонив в дверь, открыл ее своим ключом и, мягко ступая ичигами, незаметно, как ангел, подошел сзади к Марлену и воззрился на его занятие. Марлен Саидваккасович, встрепенувшись, оглянулся — Махсум?! Тот смущенно стал что-то тихо бормотать. Марлен до этого никогда не бранился с ним. Всегда был занят самим собой. Но на этот раз это тихое бормотание вывело его из себя, и он выругался. Махсум молча поднялся в свою комнату. Ночью он спустился для омовения перед молитвой. Сон Марлена был нарушен, и он опять обозлился.

8

И вот теперь он остался один. Из крана по-прежнему капает вода. Встать с места и закрыть нет ни сил, ни желания. Интересно, где сейчас его внуки, говорящие вперемежку по-английски и по-русски? Старший смахивает на мать. Однажды, когда он спросил по телефону: “Что ты делаешь, сынок?” — тот ответил: “Читаю, папа заставил”. — “Что за книга? Интересная?” — “Не знаю, но стоит семь долларов”, — сказал пострел.

9

Этот сорванец с младенчества был себе на уме. Лет пять-шесть назад, когда Марлен Саидваккасович не ушел еще на пенсию, у него была служебная машина, белая ГАЗ-31. Как-то раз утром он позвонил дочке. Трубку поднял внук. “Эй, ты почему до сих пор не в садике?” — “А я жду машину”.— “Зачем тебе машина, ведь садик рядом?!” — “Ваша работа тоже рядом…” — “Да знаешь ли ты, кто я? Я — партийный руководитель!” — “Ну и что? А я — внук партийного руководителя!”

Марлен Саидваккасович пробурчал тогда что-то невнятное, не найдя, что ответить.

10

Махсум больше других баловал своего младшего внука, напевно читавшего газели и некоторые суры Корана. После совершения детьми

“хиджры”— переселения за границу — он еще долгое время приносил сладости из мечети, за что Марлен пару раз рассеянно упрекнул Махсума. Тот не обижался, а лишь, потирая всегда влажные глаза, краснел и улыбался.

11

У Махсума были странные привычки. Иногда он ударялся в перечисление своих предков, восходивших по родословной к святым сайидам, порой начинал презрительно рассуждать о выходце из этого рода, своем двоюродном брате Солихане-тура. “Не знаю, правильно ли я сделал, — начинал свой разговор бедолага, — на днях он велел мне справиться у вас, скоро ли возвращается мой сын Абдуманнаб из Америки, говорит, дело к нему есть. Так я сделал вид, будто отправился к вам, а сам завернул в чайхану на Чорсу, целый день просидел там за разговорами с этими бездельниками, а вечером пошел к нему и сказал, что еще не скоро приедет”. Такой простоте не знаешь, то ли смеяться, то ли думать, что лукавит.

12

С этим своим двоюродным братом Махсум познакомил и Марлена. Богатырского сложения, обладатель огромных усов — перед Солиханом-тура раскланивался всяк. “Эй, чего ходишь петухом? У меня х… с тебя ростом, ё…у по шапке — и ляжешь, ишь пялится!” — сказал он раз на базаре наводящему порядок милиционеру.

13

“Перестаньте, не говорите мне больше об этих своих муллах! — презрительно махал он рукой на Махсума. — Эти ваши пьяницы, взяв у меня ключ от пустой квартиры, е…т там девок”. Услышав такой приговор родственника, Махсум заливался краской стыда перед сватом. К тому же его охватывало смущение за духовенство, недавно обретшее некоторую поддержку и несколько разбалованное этим.