Новый Мир ( № 11 2010)

Действие происходит в Махачкале и занимает около суток. Молодой парень Далгат должен передать что-то своему родственнику Халилбеку, а тот все время случайно ускользает от главного героя. Преследуя дядю, Далгат встречает знакомого Магу – «крутого парня» с «крутой тачкой», религиозного и пророссийски настроенного друга Арипа, не издаваемого на родине писателя Яраги, который дарит ему книгу о Дагестане, художника Наби, создавшего собственный стиль, религиозного и антироссийски настроенного знакомого Мурада, однокурсницу Меседу, которая собирается уезжать в Питер… За день Далгат побывал на чествовании местной поэтессы, свадьбе знакомого, где был убит один из гостей, в кафе с Меседу, на городском пляже, рынке… Одни рассказывают ему о том, как клёво гуляли накануне, другие пытаются обратить к исламу, третьи предлагают уезжать из Махачкалы, где русских считают пьяницами и проститутками… Наконец, поздно вечером Далгат все же встречает Халилбека, этой радостной для героя встречей и заканчивается повесть.

В предисловии к журнальной публикации автор (уже под собственным именем) отмечает, что хотела бы, чтобы повесть стала катализатором развития литературного процесса в Дагестане. На мой взгляд, эта небольшая книга может стать импульсом для нового развития и русской современной литературы. Повесть Ганиевой – это тот самый «новый реализм», который автор – уже в качестве критика – провозглашает и пропагандирует. Наиболее чистым образцом этого направления мне до сих пор представлялся роман «Елтышевы», но и Сенчин, на мой взгляд, написал лаконичный, цепкий, мрачный – но все же концептуальный - роман: о вымирании русской семьи, гибели маленьких людей из-за собственных же ошибок. Повесть Ганиевой так не охарактеризуешь. «Об исламизации дагестанского общества» - да, но далеко не только. «О падении уровня образования и культуры» - да, но еще «о молодежи современного Кавказа», «об отношении к России жителей ее отдаленных провинций» и т. д. Это именно рассказ «о жизни современного Дагестана», а не о какой-то ее одной шокирующей составляющей. По повести можно снять кино, и оно отлично познакомит жителя средней полосы России с жизнью в Дагестане – что-то похожее на фильм Учителя «Прогулка», где история нескольких героев и связанные с этим перипетии сюжета наложены на ряд сменяющих друг друга картинок Петербурга. То же самое и здесь: постоянное перемещение героя по городу меняет фон, а на первом плане сменяют друг друга персонажи, с которыми встречается Далгат.

Далгат не гопник, но умеет быть своим в этой некомфортной среде, не радикальный исламист, но не без интереса относится к религии, не ультра-патриот, но любит Дагестан и предлагает знакомой остаться в Махачкале, а не ехать в Питер. Такой герой позволил Алисе Ганиевой делать первый план размытым, просвечивающим: повлиять на судьбу или мировоззрение Далгата встреченные им «агитаторы» не могут. Он не имеет сформировавшегося убеждения по разным вопросам, но стремится спокойно и самостоятельно его выработать. Далгат – нормальный человек, который приспособился жить в не самом нормальном обществе, где другие выбирают для себя выходы радикальные: одни уходят в боевики, другие становятся милиционерами и гибнут от рук первых, третьи ратуют за шариат… А Далгат не может пойти ни за кем, потому что он, в общем-то, склонен просто к спокойной, тихой жизни. Неудивительно, что Ганиева, уехавшая из Махачкалы в Москву после школы, выбрала такого героя: очень вероятно, что Далгат чувствует то же, что чувствовала сама Алиса до отъезда с родины.

Если посмотреть шире - на всю панораму новейшей отечественной литературы, то мы увидим в основном персонажей на повороте истории или своей личной судьбы. Главный герой Ганиевой на этом фоне теряется, но мне видится в этом шаг вперед: попытка написать интересно и красочно о жизни обычного человека в обычное время, пусть и в бурлящем обществе (а какое общество не бурлит постоянно?), требует не меньшего мастерства от автора и заслуживает не меньшего внимания читателя. Здесь Ганиевой во многом помог псевдоним, позволивший автору, скрывшись под маской, отстраненно, без истерики, свойственной некоторым современным авторам, фиксировать действительность. Она отдает все оценки и эмоции на откуп читателю – оставаясь намеренно нейтральной даже в самых шокирующих сценах, как в уже упомянутой гибели молодого парня на свадьбе своих друзей. Это и есть та реалистичность, которую старательно защищают «новые реалисты»: писать, не изменяя действительность своим мнением о ней, явленном в этом же тексте.

Своя кухня, своя вера, свой язык – все, что осталось у дагестанской молодежи; остальные обычаи Маги и Арипы стремительно теряют, гоняя на тачках, чтобы приударить за девушками, смотря клипы по музыкальным каналам, отдыхая в клубах. Досуг молодежи здесь мало чем отличается от времяпрепровождения большинства подмосковных, питерских, якутских или дальневосточных молодых людей. И дело не в том, что в Дагестане плохо, а тут хорошо. Дело в том, что везде не очень. Уедешь в центр, останешься на окраине - «все равно никто никого не любит».

Кирилл Гликман.

КНИЖНАЯ ПОЛКА МИХАИЛА ЭДЕЛЬШТЕЙНА

Книжная полка Михаила Эдельштейна

+ 9

Р е л и г и о з н о - ф и л о с о ф с к о е о б щ е с т в о в С а н к т - П е т е р б у р г е (П е т р о г р а д е): История в материалах и документах 1907 - 1917. Подготовка издания О. Т. Ермишина, О. А. Коростелева, Л. В. Хачатурян, О. В. Самоцветовой, С. А. Мартьяновой и др. М., «Русский путь», 2009. Т. 1: 1907 - 1909, 680 стр. Т. 2: 1909 - 1914, 600 стр. Т. 3: 1914 - 1917, 656 стр.

Выход трехтомника материалов петербургского Религиозно-философского общества – событие исключительной важности. На протяжении последнего предреволюционного десятилетия РФО играло значительную роль в интеллектуальной жизни столицы, объединив самых разных людей: либералов и монархистов, модернистов и консерваторов, юристов и фольклористов, православных священников и теософов, католиков и иудеев. И темы здесь обсуждались самые разные: от древнерусского христианства до Льва Толстого и от идеи бессмертия души до символизма.

В трехтомник вошли практически все сохранившиеся материалы: стенограммы докладов и прений, газетные отклики, устав общества, списки его членов, хронология заседаний РФО. Все это должным образом оформлено и прокомментировано. Особенное значение имеет перечень участников заседаний РФО с краткими биографиями, составленный Сергеем Половинкиным, – важная основа для дальнейшего изучения этого круга. Впрочем, некоторые уточнения к списку можно предложить уже сейчас. Например, Герман Баронов действительно учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета, но курса не окончил (по некоторым данным, уже после революции получил диплом Томского университета). Умер он, по всей видимости, в 1943 году (в апреле этого года его сактировали из лагеря в Мариинске). А дополнительные сведения про Ивана Пузино, включая даты жизни (1888 – ок. 1961), информацию о переходе в католицизм и проч., без труда находятся в Интернете.

И последнее. Трехтомнику предпослано приветственное слово Дмитрия Медведева. Ничего особенного, разумеется, несколько общих фраз. Но вспомним: Борис Ельцин писал предисловие к собранию сочинений Пушкина, Виктор Черномырдин сочинял вступиловку к полному Гоголю, Сергей Миронов подписывал в печать первый том Чехова. И каждый раз осчастливленное таким образом издание оказывалось некачественным, а то и вызывало скандал. Так что сам факт, что наконец-то один из высших чиновников государства (а Медведев на момент сочинения этого текста трудился еще первым вице-премьером) сопроводил своим напутствием действительно стоящее издание, не может не радовать.

Р у с с к а я и н т е л л и г е н ц и я. Автобиографии и библиографические документы в собрании С. А. Венгерова. Аннотированный указатель. Под редакцией В. А. Мыслякова. Т. 1: А - Л. СПб.: «Наука», 2001, 640 стр. Т. 2: М - Я. СПб.: «Наука», 2010, 764 стр.

Известнейший историк литературы Семен Венгеров почти всю жизнь собирал писательские автобиографии и прочие биобиблиографические документы. После его смерти огромная коллекция, в составе еще более огромного венгеровского архива, отошла Пушкинскому Дому, где находится и поныне. Любой исследователь русской литературы второй половины XIX – начала XX века обращался к ней неоднократно, но Пушкинский Дом в Петербурге, а историки литературы живут и в других городах. И вот наконец сотрудники ИРЛИ преподнесли иногородним филологам роскошный подарок, составив аннотированную роспись венгеровского собрания – по сути, полный свод материалов к тому самому биографическому писательскому словарю, к изданию которого Венгеров несколько раз приступал, но так и не закончил. При отвратительном состоянии отечественной биографики (до сих пор основным источником по многим персоналиям остаются Русский биографический словарь и Энциклопедия Брокгауза-Ефрона – издания по-своему замечательные, но современным представлениям о научной биографии не отвечающие, изобилующие лакунами и неточностями) это источник первостепенной важности. Особенно если учесть, что щедрый коллекционер охотно собирал досье не только на поэтов и прозаиков, но и на физиков, химиков, садоводов – особенно на тех из них, кто сотрудничал в повременной печати и писал что-то хоть сколько-нибудь похожее на публицистику. И не беда, что интервал между двумя томами составил почти десять лет – подобные книги делаются небыстро плюс неизбежный страх издательств, даже специальных, перед выпуском трудоемкой и изрядно толстой книги. Но все хорошо, что хорошо кончается.

«Я н е т а к о й т е б я к о г д а – то з н а л а…»: А н н а А х м а т о в а. П о э м а б е з г е р о я. Проза о поэме. Наброски балетного либретто. Материалы к творческой истории. Издание подготовила Н. И. Крайнева, под редакцией Н. И. Крайневой, О. Д. Филатовой. СПб., «М i ръ», 2009, 1488 стр.

Я не ахматовед и писать «экспертное заключение» на этот огромный том, разумеется, не рискну. Тут любопытно другое. Филолог-архивист потратил десять с лишним лет жизни на решение одной из самых сложных текстологических проблем, связанных с русской литературой XX века: определение «канонического» текста ахматовской «Поэмы без героя». Экземпляров поэмы существуют десятки (Крайнева пишет о 130), правка разнонаправленная, прижизненной полной публикации не случилось, твердо выраженная последняя авторская воля отсутствует («беловой рукописи или авторизованной машинописи завершающей редакции произведения, содержащей окончательный текст поэмы, не сохранилось»). В итоге «более чем в двадцати основных, наиболее авторитетных художественных и претендующих на научно обоснованную публикацию (1)Поэмы без героя(2) изданиях нет даже двух полностью идентичных друг другу текстов». То есть ситуация, учитывая то место, которое занимает «Поэма без героя» в истории русской поэзии XX века, сложилась довольно странная.