Новый Мир ( № 11 2010)

«Убийца из к/ф (1)Остров(2) (реж. П. Лунгин, 2006) через непрестанную молитву и покаяние достиг чистоты духовной. И на это способен каждый! Потому издание собрания сочинений и сосредоточенное чтение – наш долг: перед автором и пред Господом», – поясняет составитель мотивы своего обращения к наследию Свенцицкого. В своем герое он видит средство против соблазнов самого разного толка: здесь и «чары посеребренного (не серебряного!) века», и Камю с Сартром, «не продвинувшиеся дальше абсурдных стен, обнаруженных странным человеком» (тогда как «православный богослов нашел выход из умственного тупика и оставил нам подробный план лабиринта»). Но главная его задача – продемонстрировать актуальность наследия Свенцицкого, поместив его в современный религиозный контекст и осудив с его помощью различные церковные нестроения и духовные прелести. На деле это приводит к анахронистичности комментария, где обильно цитируются БГ и Башлачев, протоиерей Виталий Боровой и иеромонах Кирилл (Никаноров) и многие, многие другие. Вот лишь один, впрочем весьма показательный, пример – комментарий к словам «странного человека» «Я объявил себя верующим христианином»: «Типично для неофита. Например, дословно так же отвечает священнику герой рассказа Л. Бородина (1)Посещение(2), объясняя, что признавать правоту христианства и поверить в Бога – это разные вещи».

Разумеется, Чертков считает своим долгом то вступать в спор с современниками Свенцицкого на стороне последнего (приведя резко отрицательный отзыв Иннокентия Анненского об «Антихристе», он замечает: «Ничего нет удивительного в духовной глухоте неверующего в личное бессмертие человека»), то «подпирать» его тезисы собственными выкладками. «Подобных маньяков среди мужчин 99%», – говорит Свенцицкий (то бишь его персонаж, разумеется). «Крайне незначительное преувеличение, – подхватывает комментатор. – Обычно склонный к постановке кавычек автор здесь их опускает. И справедливо: маньяк – человек, одержимый манией (сильным, почти болезненным влечением); никакого иносказания тут нет».

Впрочем, «обязательную программу» комментатор отрабатывает вполне достойно: привлечены архивные материалы, проработаны цензурные и издательские дела, проведена большая работа по атрибуции анонимных и псевдонимных текстов, установлены прототипы, с изрядной полнотой собраны отзывы современников о произведениях Свенцицкого. Тем обиднее, что издание, кажется, застопорилось. С момента выхода первого тома прошло уже два года, следующие тома давно готовы, однако издательство «Даръ» выпускать их по неизвестным причинам не торопится.

[5] Более детально рассмотреть этот вопрос на материале тех писем, где корреспонденты обсуждают так называемые «ритуальные убийства», в том числе в связи с делом Бейлиса, я пытался в статье «Розанов, Флоренский и христианские младенцы», опубликованной в журнале «Лехаим» (2008, № 4).

КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

«Полицейский, прилагательное»

Опять не знаю, о чем написать. Лучший фильм сентябрьского проката «Океаны» Жака Перрена и Жака Клузо - французская документальная лента про обитателей океанских глубин - в моих комментариях не нуждается. Это – просто нереально прекрасно! Это надо смотреть! А из прочего цепляет разве что румынская картина «Полицейский, прилагательное» режиссера Корнелио Порумбойо, снятая в 2009 году, тогда же показанная в Канне в программе «Особый взгляд» (приз жюри и приз ФИПРЕССИ) и лишь год спустя добравшаяся до наших экранов. Что ж, лучше поздно, чем никогда.

Румынский кинематограф уже лет пять считается одним из самых перспективных и многообещающих в современной Европе. Интерес к нему вспыхнул в один день, когда неведомый никому режиссер Кристи Пую показал в Канне 3,5-часовую картину «Смерть господина Лазареску». Больше всего каннских завсегдатаев потрясло то, что от этого не самого приятного на свете кино о мытарствах одинокого пенсионера-алкоголика, которого возят на «скорой помощи» из больницы в больницу, пока он благополучно не отдает концы, невозможно оторваться. Это было так неожиданно, так пронзительно-человечно и так виртуозно и точно снято, что Кристи Пую проснулся на следующий день знаменитым, а критики, прокатчики, фестивальные отборщики и зрители в один голос возопили: «Гениально!», «Наконец-то!», «Вот оно – живое кино!».

Все то, за что так любят награждать в Канне; то, что так мучительно пытались вернуть в европейский кинематограф датчане со своей «Догмой», бельгийцы в лице братьев Дарденнов и Брюно Дюмона с их тягучим натуралистически-гуманистическим пафосом, а также разнообразные французы, время от времени возносимые на каннский пьедестал с различными квазидокументальными социальными опусами - самодвижение жизни как она есть, - все это вдруг как-то само собой неожиданно обнаружилось в фильмах, снятых в глухом, забытом Богом углу Европы. Румынское кино моментально сделалось модным трендом. В 2007 году фильм «4 месяца, 3 недели и 2 дня» Кристиана Мунджиу про двух девиц, задумавших сделать нелегальный аборт в социалистической империи Чаушеску, отхватил «Золотую пальмовую ветвь». И с тех пор всякий новый опус румынских кинематографистов неизменно оказывается в центре внимания фестивальной и прочей продвинутой публики.

«Полицейский, прилагательное» - кино не столь захватывающее, как «Смерть господина Лазареску», где всякий зритель неизбежно примеряет на себя коллизию неумолимого движения из жизни в смерть по кругам трагикомического медицинского ада. И не такое нарочито страшное, как социалистический хоррор про аборт Кристиана Мунджиу. Это полицейская лента с намеренно до предела ослабленной детективной интригой, снятая, как и все прочие румынские ленты, в стилистике синема-верите и ставящая зрителя в тупик каким-то совершенно неожиданным, (не)тривиальным финалом. По сути - лингвистическое упражнение, логический фокус, который хочется разгадать.

Подозреваю, что «жизнь как она есть», представленная в румынском кино, интерпретируется в разных концах света по-разному. Для американцев все это просто экзотика, документально заснятый кромешный абсурд. Европейцев, не так давно принявших Румынию в ЕС, занимает на глазах происходящая метаморфоза - превращение пугающего совкового Мордора в более-менее человекоподобный социум. Мы же смотрим на это дело с плохо скрываемой завистью, поскольку движемся в строго противоположном направлении – в сторону торжествующего совка. «Полицейский, прилагательное» - кино, которое, как мне кажется, позволяет понять: что же по поводу происходящего с ними думают сами румыны.

Провинциальный румынский городишко. Унылая, стоячая жизнь. Хрущобы с распахнутыми, покосившимися дверями, обшарпанные подъезды, серые стены, бетонные заборы... Серая хмарь – то ли весна, то ли осень. Полицейский – молодой мужик в куртке с зябко поднятым воротником – следит за школьниками, которые покуривают гашиш на задворках школы. Один из них - подозреваемый в распространении, второй – стукач, сигнализировавший в полицию, третья – девушка, которую они явно не поделили, что и вызвало к жизни пресловутый донос.

Беда в том, что по румынским законам подозреваемому грозит довольно серьезный срок. Полицейский не хочет его сажать: зачем ломать пацану жизнь? Во всей Европе за употребление легких наркотиков давно не преследуют. Да и в Румынии соответствующий закон, похоже, скоро отменят. Полицейский чувствует, что история мутная. Что стукач – забитый сынок состоятельных родителей, - возможно, сам предложил приятелям покурить, чтобы подставить соперника. Поэтому наш герой к делу относится с душой, неформально, исправно таскается за детьми, торчит у школы, снова и снова отстаивает вахту напротив богатого частного коттеджа, где с родителями проживает стукач. Пишет подробные, однообразно-бессмысленные отчеты. Тянет время, пытаясь найти хоть что-то, опровергающее рабочую версию – наркотиками торгует брат подозреваемого, проживающий в Бухаресте. Никаких зацепок не обнаруживается. Начальство торопит. Похоже, мальчика уже не спасти. Он сядет… Зритель остро переживает…