Новый Мир ( № 12 2007)

* *

&nbsp *

Весна за окнами. Весна.

Проснусь от птичьего бедлама.

Окостенелый ото сна.

Бездумный от фенозепама.

Чтоб встать и выглянуть в окно,

мне нужно очень разозлиться.

Я должен жить, я должен длиться

во времени, когда оно

течет сквозь мир одушевленный,

течет через предметный мир,

сквозь разум мой ошеломленный

тем, что не прерван мой пунктир

теченьем разномерных линий,

что тропы и дороги рвет.

Бежит пунктир — мой дар бессильный.

И часовщик мой не умрет.

* *

&nbsp *

Небо тревожное, русье.

Солнца закатного медь.

Жизнь в областном захолустье

Очень похожа на смерть.

Труд в полунищей конторе.

Дача, мечты об авто.

Неимоверное горе

В виде пятна на пальто.

Школьники в старой аллее

Курят свою анашу.

Я ни о чем не жалею.

Я ничего не прошу.

Вешалка. Кошкино блюдце.

Века последняя треть.

Страшно назад обернуться.

Страшно вперед посмотреть.

* *

&nbsp *

Как жаль, нельзя загадывать вперед

на день, на месяц или на полгода.

Того гляди — и новый поворот

на берег той реки, где нету брода.

Мне надо как-то жить в объеме дня.

За утром полдень, дальше длинный вечер.

Какая-то дурацкая возня

вокруг бумаг и книжек, где отмечен

не каждый стих — десятка полтора.

Я, что ни говори, читатель строгий.

Доносится с окраины двора

визг дочери, свалившейся с дороги

в кусты на новом велике своем.

Мне надо выйти, посмотреть ушибы.

День кончился. Он был обычным днем.

И я шепчу: спаси…спаси…спасибо.

Счастье сидящего на облачке кота Василия

Новожилов Геннадий Дмитриевич родился в 1936 году. Художник-аниматор. Участвовал в создании более двадцати мультипликационных фильмов. Один из первых иллюстраторов “Мастера и Маргариты”. С 2001 года печатал прозу в “Новом мире”. Умер в Москве 13 октября 2007 года.

Интервью, взятое при содействии величайшего провидца и медиума Ивана Яковлевича Корейши.

Я всю дорогу сидела, скрючившись, колени к подбородку, за спиной тюк с подушками, под ногами чемодан с книгами, на коленях корзина с котом.

Да, да, это обо мне. Из дневника Васильны. Хозяин таксомотора, полковник и старый друг Глотов с дщерью, — на переднем сиденье. На заднем — Иваныч, Васильна, Маринка и, как выше доложено, в корзинке — я.

Мы бежали на юг от бошей, уже зацапавших Париж. Уйма иных авто, велосипедов, конных повозок, пеших, толкавших перед собой тачки и детские коляски, груженные жалкой утварью, все это двигалось в пыли, по жаре, вдыхая гнусную вонь выхлопных газов. Голова моя порой раскалывалась, да от противных неудобств, ей-богу, болел весь скелет.

Щедрым презентом судьбы были короткие остановки, и я позволял себе тогда удаляться в травы по естественной, миль пардон, нужде. Я жадно вдыхал запахи трав и цветов, из глубины коих вдруг тянуло мышьим ароматом, а также досугом и сладостной дремой довоенных дней. И тут как тут воспоминания о ночных похождениях по черепичным кровлям в обществе соседских чаровниц исторгали у меня нежданную слезу. Где вы ныне, милые спутницы моих романтических безумств! Но, увы, нужно бежать далее, ибо тевтон следует по пятам.

Наконец — Мимизан, мне, избалованному изысками европейской архитектуры, показавшийся жалкой провинцией, расположенной на берегу чрезмерного водного беспределья. Кто мог бы предвидеть здешнее наше житье! Какой-то длинный барак, в сыром полумраке которого прозябали еще две семьи. Находящийся же за курятником колодезь соседствовал, извините, с отхожим местом.

Есть нечего. Мои завели хозяйство, принялись огородничать. И вот глядишь, Иваныч и тебе дровишек напилит да наколет, и тебе печечку истопит, и обед почитай из ничего сварганит, а после трапезы посуду перемоет. Глядь, он тебе по весне земельку вскопал, разнообразные семена в нее опустил. Целые дни его, согбенного над грядками, наблюдать можно: прополка, поливка, рыхление, то да се…

За первый годок мимизанского житья-бытья потерял генерал двадцать пять килограммов, и стало вдруг видимо — ему уж семьдесят. Грудная жаба заняла позицию у него над сердцем, она и прочие хвори отконвоируют его вскорости на операционную лежанку, а в складках одежд склонившихся над ним французских операторов будут гнездиться неистребимые вши военного лихолетья. Однако восстанет с одра генерал и ну давай сызнова отвоевывать у смертного пространства хоть малую толику для жизни себе и своим близким.